— Я не высовывалась, чтобы меня не отправили обратно в приемную семью. Избегала копов, пока не стала достаточно взрослой, чтобы жить самостоятельно на законных основаниях. Но он делал со мной вещи, которые я предпочла бы не обсуждать. Я уверена, что вы оба достаточно умны, чтобы понять, почему я действительно... не знаю, девственница я или нет. Но я чиста. Ни один мужчина не прикасался ко мне ни до, ни после. У меня никогда не было времени беспокоиться об отношениях, но даже если бы и было, я никогда не думала, что захочу, чтобы ко мне снова прикасались.

— Или быть кому-то обязанной, — тихо сказал Капо, но в его словах было двойное дно, которое я ощущала прямо с того места, где стояла. От его слов пробежал холодок по спине.

Он понял, почему я терпеть не могу принимать доброту, не давая ничего взамен. Приемный папаша сказал мне, что сделал мне одолжение, взяв меня к себе, и я в долгу перед ним за его доброту. Сначала я поверила ему и сделала все, чтобы чувствовать себя как дома. Дом. Но когда я поняла, чего он на самом деле от меня ждет, доброта никогда не казалась мне настолько грязной.

Мне было стыдно. Каждую ночь я знала, что он все ближе и ближе подходит к тому, чтобы сделать со мной что-то такое, чего уже никогда не исправить. Пальцы - это одно, а его мерзкий член - совсем другое. Поэтому я спрятала нож в сумку, а когда он попытался, сказала, что закричу и порежу его, если он меня тронет. Жить на улице было лучше, чем жить в том месте, которое было для меня клеткой. У него были жена и дети, и все они спали в соседних комнатах.

— Доброта, — сказала я. — Я никогда не хочу быть у кого-то в долгу.

— Ты хочешь близости со мной, Марипоса?

— Здесь действуют и другие факторы, Капо. — Повторила я его слова, только заменив его имя своим. — Прошу тебя дать мне время лечь с тобой в постель.

— Concordata⁹, — тихо произнес он. И я знала из предыдущих разговоров, что это означает «согласен» по-итальянски.

Я так долго стояла у окна, что, обернувшись, увидела, что Капо сидит за столом один и смотрит на меня.

— Встреча окончена? — спросила я, внезапно испугавшись, что мое признание могло заставить его отказаться от своих намерений. Была ли я второсортным товаром? Я никогда не признавалась в этом вслух, даже Кили. Я только рассказала ей, что этот придурочный политик был груб со мной, почти оскорбителен, но никогда не вдавалась в подробности. Думаю, она понимала, но не давила на меня, только сказала, что, если я когда-нибудь захочу пойти в полицию, она будет там рядом со мной.

— Нет, — его голос был очень хриплым. — Всего лишь перерыв. — Я кивнула, снова отвернувшись. — Присядь, Марипоса.

Полагая, что мы сейчас поедим и скоро начнем снова, я сделала, как он сказал. Указания от Капо легко было выполнять. Он действительно держал себя в руках.

Капо поднялся со стула, его фигура была внушительных размеров, это я успела оценить, пока он приближался ко мне, прежде чем опустился передо мной на колено. Он положил руку мне на колено.

— Ты не надела новые тенниски, которые я тебе прислал, — сказал он.

Свет ударил ему в глаза, и я подумала об океане, о глубинах, которые хотела бы исследовать. Нельзя было отрицать, что за пределами света было что-то темное, но каким-то странным образом я хотела исследовать и эти темные глубины. Хотела знать, что то, что я сделала из страха, из отчаяния, не было настолько плохо, как я чувствовала - хотела бы не кричать, когда политическая задница коснулся меня в первый раз. Хотела знать, что у других людей тоже есть секреты, которые трудно раскрыть. Просто надеялась, что я не единственная в истории, кто променял бы свой рассказ на шанс выжить.

— Нет, — я слегка усмехнулась. — Тогда ты не был моим официальным капо.

Он улыбнулся в ответ. Затем потянулся к моей сумке. Когда я вздрогнула и схватила ее, Капо не спеша вырвал сумку из моих рук. Он открыл ее и достал новые тенниски, как будто знал, что я их упаковала. Что я и сделала. Он медленно потянулся за одним из потертых пластиковых шлепанцев.

Я хотела отодвинуться, но Капо крепко удерживал меня.

— Они такие грязные, — прошептала я.

— Я касался настоящей грязи, и она касалась меня.

Я позволила Капо взять мои ноги, наблюдая, как он меняет мои старые шлепанцы на новые тенниски. Они сели идеально. У меня не было пары обуви, которая бы принадлежала исключительно мне, с тех пор как мне исполнилось десять.

— Твоя сумка, — сказал он. — Она принадлежала твоей матери.

Мне потребовалась секунда.

— Моей матери? Ты имеешь в виду Джослин?

— Нет, — сказал он. — Джослин Флорес была той женщиной, которая приняла тебя и любила как родную. «Черт бы меня побрал», так говаривал старик Джанелли, ее отец, когда его раздражали насекомые в саду, поедающие его урожай. Сицилийцы любят свои сады.

— Ты знал мою... Джослин? Папашу? Папаша был отцом Джослин, моим приемным дедушкой. Я не была знакома с мужем Джослин, Хулио Флоресом. Он умер еще до того, как меня удочерили, но мне дали его фамилию.

Он кивнул.

— Я хорошо их знал.

— Папаша умер первым, — сказала я, желая рассказать ему. — Джослин умерла через год.

— Сердечный приступ, — сказал Капо. — Рак.

— Верно, — только и могла ответить я. Их дом был единственным стабильным местом, который я когда-либо знала.

— Ты все равно вернешься на Стейтен-Айленд, чтобы еще раз осмотреть дом.

— Правда.

— Я дал им достаточно денег, чтобы они могли позаботиться о тебе.

— Ты... что?

— Что случилось с домом, Марипоса?

Я встала, стараясь держаться на некотором расстоянии.

— Она была так больна. Мы использовали его для того, чтобы покрыть расходы на ее лечение. Потом они забрали дом. Денег не осталось. Некому было обо мне позаботиться. — Я прикусила губу. — Откуда тебе все это известно?

Капо все еще стоял на одном колене, грязные шлепанцы болтались у него меж пальцев.

— Я знал твоих родителей, твоих биологических родителей, Коррадо и Марию. Тебя звали Мариетта Палермо.

— Мариетта Палермо, — я попробовала это имя на вкус. Оно казалось чужим. Неправильным. — Мне было пять лет, когда... ты ведь имел какое-то отношение к тому, что я осталась жить с ними, не так ли?

— Ага. Я привез тебя, чтобы ты жила с ними. Я сменил твое имя.

— Марипоса, — произнес он испанское имя с итальянским акцентом. — Я буду звать тебя Марипоса. Бабочка.

Этот ублюдок дал мне это имя.

— Почему? — Я сжала руки в кулаки.

— Мариетта означает «море горечи» или что-то в этом роде. Я хотел, чтобы у тебя было что-то получше, что давало надежду. Я хотел, чтобы ты стала той, кого любишь больше всего. Бабочкой. Ты заслужила этот шанс. Оба имени начинались с Мари, как тебя называла твоя мать. Я хотел, чтобы ты сохранила и эту часть в память о ней. И знал, что так тебе будет легче. Будучи маленьким ребенком, ты всегда могла сказать окружающим тебя людям, что тебя зовут Мари. Это была не такая уж большая проблема.

— Я не это имела в виду. Зачем ты привел меня, чтобы жить с ними? Что случилось с моими мамой и папой? — Эти два простых слова чуть не разорвали меня надвое, но я сдержалась.

— Погибли, — сказал он.

— В автомобильной катастрофе? Так мне сказали Папаша и Джослин.

Капо благоговейно поставил старые шлёпки на пол и встал лицом ко мне.

— Их убила Семья Скарпоне.

— Это... — даже не могла произнести это слово. Мафия.

— Они потребовали и твоей крови.

— Понимаю, — я осела под тяжестью собственного веса. Я не могла стоять, хотя и потянулась к сумке, чтобы прижать ее к себе. Это было единственное, что, как мне сказала Джослин, было при мне, когда я подошла к ее двери. В сумке лежали две книжки-раскраски. Одна была заполнена изображениями бабочек, а другая - принцесс. Коробка цветных карандашей. Заколка для волос в виде бабочки.

— Едва ли, — ответил он.

Услышав односложный ответ, я подняла глаза, чтобы посмотреть в глаза Капо. Он смотрел на меня, всегда смотрел с такой силой, что я не могла оторваться, но чувствовала, что могу летать.

— Ты же знал, что я люблю бабочек. Раскраски.

Марипоса. Бабочка.

— Ты сама мне говорила, — сказал Капо. — Ты просила пораскрашивать вместе с тобой. Голубой был твоим любимым цветом.

— И остается таким до сих пор, — сказала я, думая о цвете его глаз.

Меня сейчас стошнит. Я закрыла глаза, делая глубокие вдохи и выдохи.

— Ты… — мне пришлось сделать еще один вдох. — Ты следил за мной.

— Нет, — сказал Капо. — После того как я оставил тебя с Джослин и стариком Джианелли, я разорвал все связи. Так было безопаснее. Я планировал, что кто-то из приближенных ко мне людей будет проверять тебя время от времени, чтобы убедиться, что деньги все еще там и что о тебе заботятся, но потом что-то случилось, и жизнь потекла своим чередом. Когда ты в первый раз появилась у «Маккиавелло», мне показалось, что ты мне знакома. Когда ты появилась в клубе, я уже знал наверняка. Пакет со льдом, который ты оставила, подтвердил это. Проверил по ДНК крови на пакете.

— Ты спас меня. Спас меня от этих людей.

«Твоих людей?» вопрос обжег кончик моего языка. Я хотела получить ответы, но мы говорили о семье Скарпоне - в последнее время они, похоже, часто попадали в список обсуждаемых мной персон. Любой знал, кто такие Скарпоне. Они ни в коем случае не были похожи на Фаусти, но были известны своей безжалостностью до глубины души.

Пять семей правили Нью-Йорком, и семья Скарпоне была одной из них. Они были вожаками. Из-за таких людей, как они, я рано научилась держать голову опущенной и отводить глаза. Это была одна из причин, почему я не настучала на Квиллона Замбони, человека, который прикасался ко мне, когда я находилась в приемной семье. Любопытство шло вразрез со всем, что я знала, как обезопасить себя, но я выходила замуж за этого человека. По крайней мере, я должна была знать наверняка.

— Ты один из них.

Капо смотрел на меня с минуту, его лицо ничего не выражало.

— Я был одним из стаи.

— А теперь?