Накрапывал дождик — слабенький, отчего Витя, пока бежал, не замечал его. Зато влаги, пролившейся с неба, вполне хватило, чтобы сделать скамейку мокрой. Сидеть на такой не просто неприятно, но и вредно даже… вроде бы.

Пришлось нехотя дотащиться до маячившего в нескольких метрах павильона автобусной остановки. Тот, по крайней мере, был с крышей. Так что внутрь дождь не должен был попасть.

Те, последние несколько метров показались Вите самой длинной частью пройденного им пути.

Впрочем, оно того стоило. Скамейка в павильоне действительно оказалась сухой — раз. И два: была достаточно широкой и длинной, чтобы хотя бы мальчишка вроде Вити мог улечься на ней в полный рост.

Что Сиропкин и сделал. Ибо что еще оставалось? Не ждать же, пока к остановке подойдет хотя бы захудалая маршрутка. Не говоря уж о том, что маршрутки и прочий транспорт — для других. Для тех, кому есть, куда ехать.

Именно этой части человечества было куда спешить. Именно им хотелось побыстрее попасть туда, куда они направлялись. И именно потому им требовались все эти машины-автобусы-маршрутки и тому подобное, чтобы сократить время пути.

А если идти некуда, то не все ли равно, как быстро ты двигаешься. Хоть езжай, хоть иди, хоть просто стой на месте — ничего это для тебя не изменит.

Витя вздохнул, глядя на проступавший сквозь темноту металлический помятый потолок павильона. Легко же кому-то кричать «Валить надо!». Кому собственный пункт назначения известен, ага. И можно спокойно, без лишней спешки, но и без проволочек, к нему переместиться. Не успев проголодаться, что немаловажно.

Проголодаться… больше, чем усталость, только голод угнетал Витю. Будь это иначе, он бы сразу уснул, пусть даже на жесткой скамейке. Однако сон не шел. А организм вспоминал свою последнюю трапезу. Несколько бутербродов, сварганенных мальчиком из того, что нашлось в холодильнике, еще дома.

Дома…

Витя встряхнулся, стискивая кулаки, что аж ногти впивались в ладони. Пытаясь подавить мысли о доме. О родителях, школе и всей прежней жизни.

«Хлюпик! — мысленно ругал он себя. — Быстро же ты сдался! Да что толку скучать по тем, кто тебя ни во что не ставит? А уж возвращаться к ним…»

И принялся нарочно напоминать себе, что родителям на него было плевать. Что они старательно отгораживались от Вити баррикадой из модных гаджетов, брендовых вещей, поездок в жаркие страны. Чтобы, отгороженные (сиречь, защищенные), заниматься собой, своими делами. Сами по себе. А сын — сам по себе.

Припоминал Сиропкин и школу. Педагогов, считавших, что разумное доброе вечное можно лишь вдолбить в головы детей. Чем они изо дня в день и занимались. Совершенно не парясь, интересно это Вите и другим ученикам. Или у тех головы уже раскалываются от долбления.

Да и вечное ли это было на самом деле? Доброе ли? Разумное? Или все-таки адская муть; бурда и винегрет из кусочков знаний, плохо между собой сочетающихся. Но чью ценность кто-то успел вколотить в головы уже самих учителей.

Впрочем, школоту прочую Вите тоже было не очень-то жалко. Они тоже, если пошло, к Сиропкину относились без тени симпатии и едва замечали — сверстники… а особенно сверстницы. Как на пугало смотрели.

А все потому, что знали… точней, понимали гораздо меньше, чем он, Витя Сиропкин.

Конечно, то, что они не видели дальше собственных носов, он был готов простить… некоторым… особенно девчонкам, к которым его уже тянуло, пусть неосознанно. Как металлические стружки не понимают, почему их тянет к магниту.

Но некоторые вещи простить было нельзя. Вот, например, унижение. Сиропкин вспомнил, как в третьем классе накануне Дня святого Валентина потратил вечер, чтобы аккуратненько выстричь из цветного картона сердечко — подарить приглянувшейся девочке. И как та со смехом убежала, подарок его не приняв. Да уже только за это стоило послать всю школу куда подальше!

Но в то же время… как же адски хотелось есть. Настолько, что Витя уже и унизиться был готов хотя бы за бутер или мороженое.

Нет, мысль о том, что только стоя на своем, невзирая на трудности и жертвы, можно и добиться чего-то, и достоинство сохранить — она не исчезла. Но просто под натиском голода, этого примитивного животного инстинкта, предпочла отползти в дальний темный уголок мозга. Да пищать оттуда потихоньку, пытаясь вразумить хозяина.

Но когда это разуму удавалось заглушить животные инстинкты, от которых зависит выживание? Не в этот раз точно.

А следом за голодом и другое неприятное ощущение пришло. На дворе стояла ранняя, но уже осень. Когда теплые дни чередовались с холодными ночами. На ходу этот холод заметить было трудно — до него ли? Но стоило немного полежать в неподвижности, как холод настиг Витю Сиропкина. И словно рядом с ним на скамью улегся… нет, скорее, забрался за пазуху, под ветровку. Заставив съежится и дрожать.

«А от еды бы я, наверное, согрелся», — промелькнула в усталой голове предательская мысль.

Но сразу за нею последовала другая — более разумная, реалистичная. «И где ее взять — еду-то? Во сколько-то часов ночи…»

Во сколько именно, кстати, Сиропкин не знал, поскольку оставил дома и айфон со встроенным хронометром, и эппловские же смарт-часы. Чтобы не подумали предки, будто хоть что-то из их подачек имеет для него ценность. А значит, может служить наживкой, за которую при желании Витю можно втащить обратно в прежнюю никчемную жизнь.

Внезапно на пятачке, освещенном ближайшим к остановке фонарем, показалась человеческая тень. Сиропкин встрепенулся, готовясь к бегству. Соскочил на ноги, соображая, успеет ли проскочить мимо очередного ночного прохожего.

Пару секунд спустя появился и сам человек. И при виде него мальчик расслабился — ничего зловещего не увидев. Всего лишь мужичонка небольшого роста и средних лет.

Зеленое пальто и такого же цвета шляпа придавали незнакомцу вид старомодный и немного экстравагантный. Если в принципе осталось что-то экстравагантное после девчонок с цветными волосами; после взрослых прохожих, покрытых татуировками почище сидельцев-рецидивистов, но украшений своих не стесняющихся; после мата на телевидении, и, наконец, того тиктокера, который на видео катался голым на электросамокате.

Лицо прохожего украшала аккуратная бородка-эспаньолка. Да и само лицо выглядело аккуратным, интеллигентным, к себе располагающим. Кем бы он ни был, решил про себя Витя Сиропкин, но уж точно ни нариком не являлся, ни бомжом, ни бандитом. И на маньяка не походил. А значит, бояться такого не стоит.

Хотя и приветствовать, объятия раскрывая — тоже ни к чему.

— Чего надо? — недовольно вопрошал Витя. — Если автобус, то поздно уже.

— Или еще рано, — мелодичным голосом молвил человек в зеленом пальто. — Только я здесь не ради автобуса.

— А ради чего? — загадочный тон незнакомца не вызывал у мальчика ничего, кроме раздражения. Помноженного на чувство голода и усталости.

— Помочь, — теперь этот странный тип подпустил в голос грустинку, — помочь одному несчастному мальчику, который не от хорошей жизни ночует на улице.

Никаких имен он не называл. Но Сиропкину все равно не составило труда понять, о ком идет речь.

— Помощник выискался, — буркнул он, — да что ты можешь… помощник?

— Кое-что, — улыбнулся человек в зеленом пальто, — вот например…

Он раскрыл ладонь, в которой чудесным образом обнаружился небольшой букет цветов, невесть как поместившийся в кулаке.

— Фокусник! — Витя хмыкнул. — Так шел бы в цирк. Или в детский сад… малышей забавлять на утренниках. А я уже вырос. Чтоб в волшебство верить.

— Как невежливо, — вздохнул человек в зеленом пальто. — Впрочем, я сам виноват. Не сообразил… на что тебе цветы? Тебе сейчас наверняка другое нужно. Я прав?

С этими словами он раскрыл другую ладонь. На ней оказалось небольшое пирожное в форме корзинки и с пышной кремовой шапкой. Причем, что интересно, за время пребывания в кулаке «фокусника» оно совершенно не измялось. И пальцы кремом не испачкало.

Человек протянул ладонь с пирожным Сиропкину. Тот чуть слюной собственной не захлебнулся.

— Фокусник, — повторил он.

Еще мальчик вспомнил, что таким вот жестом (с руки) обычно кормят собак или кошек. Но пирожное все-таки взял. Не смог удержаться.

— Дай угадаю, — говорил он с набитым ртом, за обе щеки уплетая угощенье, — тебя… клоун зеленый… наняли мои предки. Чтобы ты меня фокусами позабавил, а потом домой отвел… ну, в смысле… попытался отвести.

Предположение казалось Вите настолько очевидным, что ответ незнакомца его огорошил. Мальчик чуть пирожным не подавился, услышав его.

— Отнюдь! — человек в зеленом пальто развел руками. — Принуждать к чему-то не по мне. Я предпочитаю предлагать. И никто меня не нанимал, если тебя это беспокоит. Не говоря уж о том, что для меня дом — это там, где хорошо. Так что если там, где ты жил раньше тебе было плохо, то действительно, зачем возвращаться?

— Тогда зачем?.. — не понял Витя.

— Помочь! — повторил его собеседник. — Я же говорил, помочь.

— Но как?

— А это я предлагаю обсудить в другом месте, — было ему ответом, — более теплом, уютном и светлом. И где есть много вкусняшек. Не хуже той, которую ты только что съел.

Обещание вкусняшек звучало соблазнительно. Витя уже управился с пирожным, и чувствовал — этого мало. Сладкое угощенье только аппетит раздразнило, организм требовал добавки.

Только вот само приглашение в какое-то другое место, будь оно хоть трижды теплым и уютным… Сиропкин не за печкой жил, и о растлителях малолетних слышал. Причем, насколько ему было известно, растлители эти примерно так и выглядели. Не извергами, не маньяками из ужастиков. Но, напротив, людьми интеллигентными, в общении приятными, тихими.

Но вот этот интеллигентный приятный человек зовет его… домой? Наверняка домой. И наверняка, чтобы изнасиловать.