— …решил поступить по-рыцарски, — поняла Бланка, — и не обременять лишней ношей хрупкую девушку, то есть, меня.

Крянев кивнул и брюнетка продолжила:

— Похвально, признаю. Редкое в наше время качество… даже в отряде. Но и возможности свои лучше оценивать трезво. А если уж захотелось принести пользу, можешь за навигатором следить. Тем более…

Бланка глянула на экран навигатора, который Алексей достал из кармана ветровки.

— …мы уже подходим к нашей зоне поиска.

Трудно было сказать, чем руководствовался Мезенцев, поручив новичку Алексею и Ксении-Бланке именно эту часть Локтева. По мнению Крянева, например, затеряться в этом «аппендиксе», как назвал его сам координатор, было не сложнее, чем в лесной чаще.

Покосившиеся заборы, потемневшие от времени и постепенно проваливавшиеся в землю избушки; у некоторых стены даже мхом поросли. То тут, то там чернели разбитые окна. Лучше всяких слов говорившие, что в доме давно не живут. По обочинам густо разрослась сорная трава, кое-где доходя человеку до пояса.

В общем, по сравнению с остальным Локтево, ровными улицами разлинованным аки школьная тетрадь, да застроенным аккуратными коттеджами, эта часть села выглядела каким-то чужеродным образованием. Куском иного мира… точнее, эпохи.

А главное: очень трудно дяде Мише было бы попасться здесь кому-то на глаза. Некому было попадаться. Зато возможностей потеряться — хоть отбавляй. Любой из заброшенных домов годился для того, чтобы старик принял его за свой родной. Забрался внутрь. Где… ну, к примеру, провалился в подпол, ступив на прогнившие доски.

Чем дальше Алексей и Бланка проходили по улицам этого заброшенного, гниющего места, тем больше мрачнели их лица. Даже найдя на пути несколько относительно целых домов, они постучали в ворота, но ответа не дождались. А значит, предстояло драть глотку, работая на отклик. Или даже перерывать каждый дом, если дядя Миша не отзовется.

Солнце же тем временем неуклонно шло к закату. Так что становящееся с каждым шагом все более вероятным рысканье по заброшенным избушкам обещало стать занятием даже посложнее, чем поиски в лесу. Хотя, конечно, оставалась надежда на подмогу, о которой говорил Мезенцев. Дополнительные люди, освободившиеся после рабочего дня.

Отчаявшись, Ксения-Бланка уже приготовилась было начать работу на отклик и собралась уведомить об этом штаб, когда Крянев, сам того не ожидая, приметил в этом умирающем месте кое-кого из живых.

Древнюю старушку, сидевшую на завалинке и точно пустившую там корни. Уставившись безучастным взглядом на убожество родной улицы, она, казалось, могла просидеть так сколько угодно. Хоть весь день.

А значит, увидела бы любого, кто проходил мимо. Дядю Мишу, например.

Подстегнутый надеждой, Алексей направился к старушке. Бланка за ним. Зато именно она обратилась к последней, наверное, местной жительнице.

— Здравствуйте, — проговорила брюнетка нарочито громко на случай глухоты старушки, и одновременно доставая и разворачивая ориентировку, хранившуюся в одном из многочисленных карманов куртки, — тут дедушка не проходил? Вот такой?

На несколько секунд бабуля уставилась своими едва видящими глазами на лист бумаги в руках Бланки, на фотографию на этом листе. После чего выдала:

— Отчего ж не проходил?

Судя по неестественно-громкому голосу, чутье Бланку-Ксению не подвело, старушка действительно имела проблемы со слухом.

— Проходил-проходил. Только он и проходил, кстати. За весь день. Про дом какой-то спрашивал… чей-то. Не то Дубовых, не то Лесных.

— Рощиных может быть? — вклинился в разговор Алексей.

— Может и Рощиных, — было ему ответом, — только уехал уже ваш дедушка.

— То есть… как уехал?! — хором воскликнули Крянев и Бланка, переглянувшись. Алексей вообще взвыть был готов. Снова упустили! И что теперь делать?

— А так, — сказала старушка, — сел на автобус и уехал.

— Автобус?! — теперь выкрикнула одна Ксения-Бланка. И огляделась, убедившись в отсутствии поблизости автобусной остановки.

— Да, автобус… черный такой… а может, красный, — продолжала старушка, словно пытаясь словоохотливостью компенсировать долгую невозможность с кем-то поговорить.

Но Бланка ее уже не слушала.

— «Лиса-3» «Заре», «лиса-3» «Заре», — скороговоркой выпалила она, включив рацию. — Это Бланка. Рощин уже в автобусе, так что нужен Орфей. Как можно быстрее. И на джипе.

— Поняли, «лиса-3», — с электрическим треском донеслось из рации в ответ. И растерянный Крянев искренне позавидовал этому пониманию. Столь неожиданному на его взгляд.

Потому что сам Алексей не понял почти ничего, кроме того, что дело явно дрянь. Очень уж по-шизофренически прозвучала реплика напарницы. Как у мольеровского Журдена, когда тот просил дать ему халат, потому что так-де ему удобнее слушать музыку. Или вообще под стать персонажам Льюиса Кэрролла.

Но Бланка, похоже, знала, что делает.

В автобусе Михаил Лукич оказался единственным пассажиром. Так непривычно было ехать в пустом салоне. Когда не надо продираться через толпу других пассажиров, не столько держаться за поручень, сколько на нем висеть. Ну и еще уповать на чье-нибудь сочувствие. На то, что кто-нибудь соблаговолит место уступить.

Над проемом, ведущим из салона в кабину водителя, висело небольшое красное полотнище. Приглядевшись, Лукич сумел прочитать и лозунг, на нем написанный: «Порожний рейс — убыток стране!»

В салоне компанию этому полотнищу составляли три небольших плаката, приклеенные к стеклам окон.

На одном, на фоне трех цветных полос — красной, синей и белой — располагался портрет какого-то седого толстяка, с лицом не столько старым, сколько обезображенным пороками и просто дурным нравом. Портил его и недобрый прищур. А над портретом красовалась надпись: «Голосуй или проиграешь!»

Другой плакат, размером чуть больше тетрадной страницы, изображал какого-то мультяшного персонажа, чья нижняя часть лица была закрыта маской наподобие хирургической. «Ношение масок обязательно!» — гласил этот плакатик.

Наконец, на третьем плакате в верхней части было написано: «Жизни инопланетян важны!», а в нижней: «Зона 51 — позор для Земли!». Между этими двумя надписями был изображен человечек с непропорционально большой лысой головой, формой напоминающей лампочку, и огромными черными глазами без зрачков, белков, радужки. Свои обе хиленькие ручки человечек поднял, раскинув. Не то сдаваясь, не то желая обнять.

Все эти три плаката занимали внимание Лукича примерно по полминуты каждый. После чего старик решил, что интереснее смотреть в окно.

Виды, которые открывались за ним, были диковинными и действительно притягивали взгляд. Клубящийся туман, сквозь который проступали силуэты деревьев, лишенных листвы, зато раскидистых. Какие-то трудноуловимые взглядом тени, мечущиеся среди этого тумана. Вспышки молний, выхватывавшие темные контуры скал… или удивительных, сказочных построек — столь далеких от привычных для Лукича штампованных коробок, сколь мало и сами пейзажи за окном походили на знакомую ему местность.

Где-то впереди маячила гигантская черная тень… или стена, разглядеть в тумане было трудно. А может, то была исполинская грозовая туча — то и дело ее перечеркивали молнии.

Начало темнеть. И вскоре разглядеть плакаты в салоне сделалось трудновато — во всяком случае, для старческого зрения Михаила Лукича.

Ветер, умудрившийся проникнуть в автобус через какие-то незаметные, невидимые взгляду щели принес неприятный запах. Так вроде еще пованивала нефть, подсказала Лукичу память о тех годах, что он посвятил геологии.

Откуда-то снаружи в салон донесся вопль на одной высокой ноте: «А-а-а-а!» К нему присоединился хриплый рев. Затем визгливое верещание, будто резали кого-то. Отчаянный плач… детский. И вскоре целый нестройных хор криков, визга и всхлипов наполнил автобус, терзая уши единственного пассажира и чуть ли не проникая в мозг. Михаил Лукич аж за голову схватился.

— Может, музыку включить! — отозвался со своего места водитель, перекрикивая какофонию воплей.

Очевидно, ему они тоже досаждали.

— Раз вы единственный пассажир, — продолжал водила, — право выбора за вами. Игоря Талькова могу предложить… покойного. Фредди Меркьюри, Джона Леннона. Или Влада Сташевского… интересно, кто-нибудь кроме меня его еще помнит? Цой опять же… зря фанаты на стенах пишут, что он жив, хе-хе. А из свежих поступлений — Децла… Кобзона еще. Ну и ту даму, которая про ягоду малину… у-упс!

Автобус внезапно и резко тряхнуло, как бывает при экстренном торможении. Лукич чуть с сиденья не свалился. Даже возмутиться захотел было. Но тут, к немалой радости своей, заметил, что постылый хор снаружи затих. А салон освещается лучами заходящего солнца.

Орфей подоспел через пару минут. И оказался тем самым Олегом на «крузаке», подвозившим Алексея до Локтева.

— Садись, племянничек, — распорядился он, высовываясь из машины, — за дядей твоим поедем. Посмотрим, насколько вы друг к другу действительно привязаны.

— А я?.. — коротко поинтересовалась Бланка, которую никто присоединяться к Орфею и Кряневу не пригласил.

— Можешь в штаб вернуться… кофе попить, с Петровичем в города поиграть, — на последней фразе в голосе хозяина «крузака» промелькнула нотка злорадства. — Рация, если что, есть и у меня. На связь выйду.

И едва Алексей успел устроиться на сиденье рядом с ним, как джип резко тронулся с места. Да погнал прямо по пыльному, частично заросшему проселку. Пыль так и летела из-под колес. Отчего Крянев не мог не посочувствовать Ксении-Бланке. Ведь мало того, что без лишних церемоний отправили куда подальше, так вдобавок придется мелкий дорожный песок из волос вычищать. Из роскошных, по-цыгански черных волос.