Глава 29. Прекрасный новый мир
Политика — это маятник, который совершает колебания между анархией и тиранией и черпает энергию в вечно обновляемых иллюзиях.
Альберт Эйнштейн
Смятение. Беспокойство. Тревога. Смутное ощущение невыразимой, но страшной опасности преследовало его неотступно. Куда бы ни направил он взор, сколь далеко бы ни шёл, как часто не оглядывался, пытаясь найти причину угрозы, — не помогало ничто.
Кто-то следил за ним, Скалозуб чувствовал это всем своим естеством. Кто-то нашёптывал ему ужасные, мерзкие вещи. Подстрекал, льстил, оправдывал самые низкие из сокровенных желаний. Пугал, грозил невыносимыми муками. Воодушевлял, окрылял. Угнетал. И всё это без единого слова, без единого, даже самого тихого звука. Лишь едва уловимые образы в и без того замутнённом сознании.
Потерянный в безднах пространства и времени, несчастный, одинокий до глубины души гном из ниоткуда брёл в никуда, гонимый невидимым призраком собственных грёз.
— Пошёл вон из моей головы! — не выдержав напряжения, закричал в пустоту Скалозуб. — Убирайся! Ты слышишь? Вон! Вон из моей головы! Во-о-он!!!
Он замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. На миг ему показалось, что наваждение отступило. Затем образы хлынули с удвоенной силой.
Мочи бороться с безумием не было, и Скалозуб просто бежал, бежал и бежал, не глядя, не думая и ни на что уже не надеясь.
— Прочь! Прочь! Прочь! — какая-то совсем ошалелая мысль мелькнула на самых задворках сознания. — Про-о-о-о-очь!!!
Внезапно путь ему преградила стена. Скалозуб затравлено огляделся. Он совершенно не понимал где находится, кто проследует его и что вообще происходит. Со всех сторон его окружала кромешная тьма, загнанный гном лишь смутно различал очертания большого туннеля, который, вероятно, и привёл его к тупику.
Что-то приближалось. Нечто огромное, нечто невероятное, абсолютно чуждое всему, что когда-либо видел свет, тянулось к нему, однако бежать больше возможности не было. Скалозуб совершенно отчётливо понимал — это конец, ему крышка. Спасения нет. Ноги словно вросли в каменный пол. Оставалось лишь ждать страшной участи. Молиться и ждать. Ждать… Молиться…
…
Ничего не происходило. Скалозуб буквально кожей ощущал присутствие силы, что может в любой момент разорвать его на куски. Превратить саму сущность в ничто, в иллюзию, в пустоту, что будто и не было никогда.
Его манил мрак, что предлагал неведомое доселе могущество. Затягивала бездна, способная воплотить в реальность любые желания и мечты. Стереть само понятие невозможного. Раз и навсегда преодолеть все барьеры дозволенного.
Превратить гнома в Бога? Легко. Распылить естество на частицы, что не способен увидеть даже зоркий глаз эльфа? Ещё легче!
Вычеркнуть из истории мира или сделать вершителем эпопеи? Возвеличить и низвести — это был не более, чем вопрос его выбора.
Сила, что может свершить абсолютно любое намерение, была на расстоянии вытянутой руки перед ним. Скалозуб знал, знал без тени сомнения, необходимо всего лишь открыться, и он получит безграничную власть.
Впустить в сознание поток образов, что захлёстывал, что рвался поглотить его дух целиком, дабы наконец-то стать всем…
И в то же время никем. Исчезнуть как личность. Раствориться в извечном небытие навсегда.
Но явиться в мир ипостасью чего-то иного! Бесконечно великого и могущественного! Преобразующего. Меняющего. Сносящего все преграды на пути к одной единственной цели!
…
Всё это походило на сплошной непрекращающийся жутчайший кошмар. На сон, что никак не хотел отпускать из объятий измученный разум.
— То сон, мой хороший, и есть. Жаль только, реальность не лучше. — Рядом со Скалозубом стоял непонятно как, когда и откуда появившийся здесь отец. Глава уничтоженного по злому стечению обстоятельств Дома грустно улыбнулся наследнику пустоты. Погладил его по выбритой, гладкой щеке. — Без бороды ты выглядишь так молодо, так невинно, так чисто. Словно младенец, что не успел познать греха и насилия. Не успел познать жизнь со всей её подлостью, несправедливостью, низостью…
— О… отец?
Тысячи вопросов готовы были сорваться с уст Скалозуба, забывшего в тот момент обо всём, даже о страшной угрозе, что по-прежнему маячила перед носом, но рядом раздался другой голос, невероятно знакомый и милый душе:
— Время пришло. Печати сломлены и дальше всё зависит только от вас. На твои плечи ложится громадная ответственность, Скалик. Но знай, ты не один, — Хиггинс похлопал бывшего ученика по плечу. — Есть те, кому ещё только предстоит сыграть свою роль. В спасении или гибели. В позоре и славе. В отважной борьбе или трусости. В… во всём светлом, тёмном и том, что находится между.
— Уч… учитель… — глаза одинокого гнома стали слезиться от раздирающих сердце чувств. — Ты…
— Ты справишься, Безбородый! Ты куда достойнее, чем представляется даже тебе самому. Святые не смогут помочь, но те, кто сумеет перебороть в себе тьму, укажут другим путь к спасению! — Фомлин крепко пожал ему руку. Кивнул понимающе головой.
— Выше нос! Начинается всё самое интересное! — Кларк, у которого вместо кистей свисали с предплечий петли толстенных веревок, изобразил своими орудиями в воздухе нечто столь замысловатое, жизнеутверждающее и радостное, что на лице Скалозуба невольно возникла улыбка.
— Друзья мои, вы самые лучшие! Самые преданные! Самые… самые…
Растроганный гном не мог подобрать нужных слов, но в том необходимости не было. Друзья ведь на то и друзья, чтобы понимать друг друга без лишнего сотрясания воздуха. Все хлопали его по плечам, улыбались, кивали, подбадривали.
Скалозуб уверенно шагнул навстречу жуткой тьме впереди:
— А ты! Ты, чем бы ты ни было… Катись в пизду! Катись в пизду, слышишь?! Катись…
— …зду.
Внезапно он осознал, что лежит на невероятно мягкой и удобной кровати, уставившись в потолок.
— Ох уж эта молодежь со своей неуёмной похотью, страстью. Не успел очнуться, сразу бабу ему подавай! Стыд, срам, безобразие! — послышались шутливые добродушные причитания.
Ничего не понимающий Скалозуб попытался приподняться и оглядеться, однако сил едва хватило на то, чтобы просто повернуть голову.
Пастырь сидел у изголовья постели, на измождённом лице сияла улыбка. Старикан исхудал, уголок правого глаза весьма заметно подёргивался, волосы на бороде словно бы поредели, но для Скалозуба всё это было совершенно не важно:
— Дедушка… — непрошенные слёзы ручьём струились из глаз. Он вновь предпринял попытку привстать, но снова потерпел поражение. — Ты жив! Ты… ты…
— Жив-живёхонек! А учитывая, как вы, молодые, себя усиленно гробите, дам фору ещё любому из вас! Да лежи ты спокойно!
Скалозуб прекратил бесплодную дерготню — тело категорически отказывалось повиноваться своему обладателю. Словно того было мало, потревоженную по неосторожности кожу начало жечь. Спина непроизвольным образом изогнулась дугой, прикованный к постели гном зашипел.
— Тихо-тихо! Мы не для того с тебя пылинки сдуваем третий день кряду и трясёмся как мать над новорождённым, чтоб ты сдуру все волдыри себе разодрал! Сейчас-сейчас… Аккуратненько… Переворачиваемся на животик…
Сухие, но твёрдые руки пророка позволили Скалозубу сменить положение. Пастырь умеючи отодрал от спины гнома какую-то марлю и, смочив в растворе, пахнувшем грибокартофельным клубнем, чистые тряпки, наложил их на кожу своему пациенту.
— Так-то лучше, — удовлетворённо кивнул старичок, погрозив больному указательным пальцем. — Постарайся шевелиться поменьше, быстрее твои же ожоги пройдут! На вот, попей.
Лишь медленно осушив из соломинки огромный сосуд, очнувшийся от кошмара гном стал приходить в себя, по крупицам восстанавливая в памяти картину последних событий:
«Он маячит перед испуганным лицом ножницами и усмехается. Грубо остриженные рыжие волосы валяются на полу. Униженный, опозоренный гном трясётся и плачет.
Рыжеруб. Всплывает из глубин сознания имя.
Битва. Огромного роста гном вертится, словно юла, кроша в одиночку толпу супостатов. Как хорошо, что он бьётся за нас.
Бег по бесчисленным коридорам. Рунический круг. Пламя. Истошные вопли и запах тлеющей плоти.
Снова он улыбается.
Кременькан.
Он идёт голый навстречу врагам. Нет страха, нет сомнений, нет сожаления о содеянном. Или есть?
Монстр. Какой-то там монстр…
Голова соскальзывает с шеи гнома.
Голая женщина. Он вонзает нож в шею такого же голого мужика.
Он поступил правильно, разве нет?
Взрыв. Его метает из стороны в сторону. Тело не поддаётся контролю. Злой гном пытается в чём-то его убедить. Он плюёт на него. Король — пустое место, никто! Позади стоит свита — жалкие, тупые ничтожества. Враги! Одни враги!
Имя колдуна Маронон.
Ему больно, он кричит. Злой гном убивает его.
Бригитта…»
— Она…
— Да, — Пастырь какое-то время молча смотрел на него, затем понимающе кивнул головой. — Бригитта убила Предателя.
И вновь в сознании вспыхнули образы:
«Уже практически мёртв. Тело раздирают на части раскалённые клещи. Он кричит, он что-то невероятно громко кричит.
Глаза начинают закатываться. Небытие. Темнота. Вечный покой.
Бригитта, стоявшая словно статуя, внезапно вонзает руноплёту в шею острый предмет».
— Ножницы. Простые миниатюрные ножницы для ногтей! Кто мог бы подумать, что бессмертного, практически, Короля убьёт обычная женщина?! Да ещё и столь нетривиальнейшим образом. Ха! У Праотца определённо есть чувство юмора!
«Вспышка.
Одна, другая.
Всполохи по всему залу становились всё чаще и ярче по мере того, как колдун судорожными движениями хватался за рану, то ли пытаясь сплести какое-то волшебное заклинание исцеления, то ли просто инстинктивно желая остановить хлещущую ручьём кровь.