Глава 20.

РЭН

СМЕНА ПАРАДИГМ.

Вот как философы назвали бы такую перемену.

Потому что я не просто изменил свое мнение о чем-то. У меня изменилось сердце. Подумайте об этом на секунду. Сердце человека — это его сундучок, где он хранит ключевые части своей личности. Где находится сама его цель и черты, составляющие его характер. Его надежды, мечты и его кошмары. И тут появилась Элоди Стиллуотер, приставила мне нож к груди и вырвала сердце. Она полностью поменяла его на другое, и теперь я не знаю, где, черт возьми, все мое дерьмо. Я не знаю, кто я, и что должен делать, и, честно говоря, все это чертовски запутанно.

Больше всего на свете я хочу, чтобы все это закончилось.

Хотя, у меня такое чувство, что это не закончится еще очень долго, если вообще когда-нибудь закончится. Сейчас я нахожусь в таком положении, когда чувствую себя обязанным сделать что-то очень опрометчивое.

Этот чертов конверт. Я пытался забыть то, что прочел, но слова все еще там, они горят ярче солнца, когда я закрывал глаза. Это привело меня в самое отвратительное гребаное настроение.

Я пробираюсь через розовый сад, скрипя зубами так сильно, что к тому времени, когда я доберусь до беседки, они, вероятно, превратятся в пыль. Лабиринт — это одновременно тюрьма и святилище, когда я пробираюсь по заученной тропинке к его центру, выкрикивая проклятия, достаточно яркие, чтобы из ушей моего отца повалил пар. Пакс и Дэш уже ждут меня, когда я подхожу к маленькому зданию, спрятанному под дубами. Растянувшись на ступеньках, ведущих к входной двери, Пакс бросает на меня один взгляд и начинает выть по-волчьи.

— Боже мой, Джейкоби, ты выглядишь еще более дерьмово, чем обычно. Я так понимаю, что твоя маленькая встреча с французской шлюхой прошла не по плану.

С убийством в глазах я поворачиваюсь и сердито смотрю на Дэша, который без всяких усилий прислоняется к стене и срывает лепестки с нераспустившегося бутона розы.

— Что? — спрашивает он, притворяясь невинным. — Я должен был ему что-то сказать. Он хотел знать, почему ты отказался от наших планов по колледжу Олбани прошлой ночью. Он весь месяц с нетерпением ждал той вечеринки в женском обществе.

— Могли бы пойти и без меня, — огрызаюсь я. — Я не собирался вас останавливать.

Дэш делает надутое лицо.

— Я знаю, старик, но по какой-то нечестивой причине нам обоим нравится, что ты рядом, и это было бы совсем не то же самое, если бы тебя не было там, чтобы испортить всем веселье. А тем временем ты уже второй раз за двадцать четыре часа бросаешь нас, чтобы пойти и увидеть ту же самую девушку. Мы начинаем чувствовать, что ты, возможно, немного неправильно расставляешь свои приоритеты. Нужно ли мне напоминать тебе, что мы прикрывали твою спину в течение последних четырех лет. Мы жили вместе и вместе вляпывались в кучи дерьма. — Он поднимает руки вверх. — Мы пробовали наркоту в стольких странах, что у меня в паспорте есть штампы, которые я даже не узнаю. Я мог бы поклясться, что никогда не был в Бразилии. В любом случае, суть в том, что нам нужно, чтобы ты немного обуздал эту штуку. Только на некоторое время.

— Да. Нам нужен обычный, нормальный, злой Рэн на эти выходные.

Я сужаю глаза, уже чувствуя, что на горизонте что-то плохое.

— Зачем? Что будет в эти выходные?

Пакс вскакивает, отряхивая джинсы. Он спрыгивает вниз по ступенькам, шлепая ботинками по грязи, и обнимает меня за плечи.

— Будет..., — он делает драматическую паузу, — твой день рождения, жалкий ублюдок! Ты действительно думал, что мы забудем? У нас тут в последнюю минуту наметилась вечеринка «Джейкоби исполняется восемнадцать!», и ты ничего не можешь сказать или сделать, чтобы остановить ее.

Боже. Я действительно надеялся, что они об этом забыли. Скорее всего, так оно и было бы, они и в лучшие времена не очень хорошо запоминают важные даты, но тут появилась Мерси. А моя сестра не из тех, кто позволяет кому-то забыть свой день рождения. К несчастью для меня, мы с ней разделяем одну и ту же дату.

— У нас не будет никакой вечеринки.

— Будет, черт возьми. — Пакс кивает как болванчик.

— У нас не будет вечеринки, — повторяю я.

Дэш скрещивает руки на груди.

— Да, приятель. Будет.

— Нет. Мне нужна ваша помощь с кое-чем в эти выходные, и это не может ждать. Я уже купил билеты.

Парни выглядят заинтригованными.

— Какие билеты? — подозрительно спрашивает Пакс.

— Авиабилеты. Нам нужно уехать из страны на пару дней. И никому не говорите, куда едете, а то нам всем крышка.

Теперь я завладел их вниманием. Их полным безраздельным вниманием. Они любят тайные поездки больше всего на свете. Как и вечеринки в Бунт-Хаусе.

— И как долго мы будем отсутствовать? — спрашивает Дэшил, делая вид, что изучает свободную нить, свисающую с манжеты его рубашки.

— Три дня. Мы уезжаем сегодня вечером.

— Вау. Ну, кто-то чувствует себя самонадеянным, а? А что, если мы не хотим поддерживать это твое маленькое веселье? А что, если мы не хотим пропустить два дня занятий?

— Тогда я зря потратил бы тридцать тысяч долларов. И вы бы были самыми бестолковыми людьми в мире, потому что кто не хочет пропустить два дня в школе?

— Мы не заполняли бумаги у Харкорт, — замечает Пакс, вынимая сигарету из пачки и закуривая ее.

— Я взял на себя смелость сделать это сегодня утром от вашего имени.

— Придурок, — стонет Дэш. — Ты ведь все продумал, да?

— Ну же, Ловетт. Ты же не хочешь испортить мне сегодня день рождения, правда?

— Это, бл*дь, удар ниже пояса.

— По крайней мере, похоже, что мы летим первым классом, — бормочет Пакс.

Я ухмыляюсь.

— Ничего, кроме самого лучшего для моих мальчиков.

— Боже, ненавижу, когда ты так делаешь? Когда ты так улыбаешься, это чертовски страшно. — Но плечи Дэша поникли от смирения. Он поедет со мной в мое маленькое путешествие. А если Дэш в деле, то и Пакс тоже.

Парень, о котором идет речь, проводит рукой по своей бритой голове.

— Ладно. Мы пойдем туда, куда ты прикажешь, и никаких вопросов. Но у нас будет вечеринка, когда мы вернемся, Рэн. У меня такое чувство, что после этого ты будешь у нас в долгу. И лучше бы там были гребаные стриптизерши.

«Косгроув» —это приземистое уродливое здание на окраине Маунтин-Лейкс — бар, управляемый невысоким лысеющим парнем по имени Паттерсон, которому не повезло выглядеть как Дэнни Де Вито. Парню далеко за пятьдесят, он имеет склонность полировать стакан по меньшей мере три раза, прежде чем поставить его обратно на полку, и я ему нисколько не нравлюсь. В первую очередь потому, что я несовершеннолетний и не должен пить в его баре. Но еще и потому, что я его босс.

Он жутко жалуется себе под нос, когда видит, как я захожу через дверь в пустое заведение, его почти черные глаза бусинки, сверлят дыру в столешнице, когда он старательно игнорирует меня.

— Мы это уже проходили, — говорю я, усаживаясь на табурет перед ним. — Притворяясь, что я не существую, ты не заставишь меня уйти. Это только сделает меня злее. Безумнее, — поправляю я себя. — И я уверен, что ни один из нас не хочет иметь дело с этим сегодня.

— Может, тебе стоит зайти через черный ход? — ворчит Паттерсон. — Шериф Кинг приходит сюда выпить в субботу днем.

— Нет, не приходит.

— Он может зайти. Ты же не хочешь рискнуть и закрыть это заведение прямо сейчас?

Я смеюсь, театрально указывая на море пустых кресел, которые окружают меня.

— Черт возьми, Пэт. Хочу ли я поставить под угрозу ту бурную торговлю, которой мы занимались в последнее время? Для меня не будет никакой разницы, если это место закроет свои двери для публики. Оно не приносило денег до того, как я его купил, и с тех пор не заработало ни цента. Ты должен быть благодарен мне за то, что я держу тебя на доходной работе на случай, если мне захочется уйти из дома.

Рот Паттерсона кривится в одну сторону. Он открывает кассу и начинает считать деньги внутри нее, перебирая смятые купюры и те же самые монеты, которые, я уверен, лежали в ней с самого начала гребаного времени.

— Мне нужно больше налички, чтобы держаться на плаву, — говорит он.

Я щурюсь на него, положив ладони на стойку бара. Дерево раскололось, лак стерся много лет назад. Я должен был бы что-то сделать с общим состоянием обветшалости здесь, но «Косгроув» — это забегаловка. Трещины в стенах и тот факт, что вы можете получить занозу всякий раз, когда заказываете напиток, ну, это все просто часть очарования этого места.

— Ты ведь понимаешь, как работает наличка, верно? Она существует для того, чтобы давать сдачу клиентам, а не для того, чтобы ты погружался в нее каждый раз, когда хочешь купить пачку сигарет.

Паттерсон только сердито смотрит на меня. Маунтин-Лейкс — не процветающий город. Раньше это был лесозаготовительный городок, прежде чем окрестные леса были обозначены как земли национального парка. Так вот, единственная настоящая промышленность здесь — это целлюлозный завод в трех милях за чертой города. И Вульф-Холл, конечно. Людям, которые не работают на мельнице, не ухаживают за садом, не готовят еду на кухне, не убирают коридоры в академии, не работают на случайной подработке или в магазинах вдоль главной улицы, чертовски тяжело выжить. Было бы очень легко заменить Паттерсона. Я мог бы в течение часа найти кого-нибудь другого, благодарного за эту работу, черт возьми, и этот ворчливый старый ублюдок знает об этом. Впрочем, как я и сказал, полуразвалившаяся, разбитая, истертая патина этого места была точкой продажи, когда я решил купить бар, и скупое ворчание Паттерсона тоже было частью этого.

— Сорока баксов вполне хватит, — решительно говорит он.

Я достаю из бумажника стодолларовую купюру и бросаю ему через стойку.

— Я хочу, чтобы через тридцать секунд передо мной стояла порция виски, придурок. И клянусь Богом, если ты еще раз попытаешься налить мне ту горючую смесь, я положу конец твоему жалкому существованию.