Глава 7

Делая что-то устройством, которое излучало красный свет на маленькую наклейку с ценой, он мимоходом смотрел новости по телевизору. Когда новостная леди упомянула пропавшего прошлой ночью без вести охранника, я навострил уши и стал слушать внимательнее.

На экране появился рисунок. Он был плохо сделан, кто бы это ни нарисовал, он, наверное, намного моложе меня, потому что мои рисунки намного более детализированы. Тем не менее, я сразу же узнал две фигуры, изображенные на нем. Мы оба были одеты в черное, а наша кожа была очень бледной, потому что они даже не потрудились ее раскрасить.

Продавец внимательно изучал рисунок. Затем посмотрел на меня. Я запахнул свою куртку поплотнее в надежде, что он не увидит, что у меня под ней.

 — Этого хватит для покупки батареек, не так ли? — нетерпеливо спросил я.

Он медленно кивнул и сложил мне их в пакет.

Когда я направился к двери, он меня окликнул:

 — Эй, подожди минутку. Я хочу с тобой поговорить.

Оглянувшись, я увидел, как он набирает номер на своем телефоне. Распахнув дверь, я помчался, прижимая к груди пакет с батарейками.

Я не пошел сразу домой, опасаясь, что он может меня преследовать. Вместо этого я нырнул в лес, двигаясь зигзагами туда-сюда, и вернулся домой только тогда, когда почувствовал, что оторвался от него. Я могу быть очень умным мальчиком, когда захочу.

Запыхавшийся и промокший до колен я спустился по лестнице и закрыл за собой люк. В какой-то момент я перебрался через ручей, не знаю зачем, но это было похоже на то, что делают люди, когда они находятся в бегах.

Я беспокоился, что это разозлит Вайолет, когда она спросит, почему промокли мои штаны и ботинки. Вместо этого, когда я ей рассказал, она выглядела веселой. Невозможно предсказать, как она на что-то отреагирует.

 — Ты купил батарейки?

Я вытряхнул содержимое пакета на пол, довольно сияя.

Ничего не сказав, она принялась поспешно вставлять батарейки в отсек. Я спросил ее, хорошо ли я справился и насколько я хороший мальчик по шкале от одного до десяти.

 — Да, миссия прошла успешно.

Я нахмурился.

 — Эта... миссия выполнена, — прошептал я, в основном для себя.

Она просто беспокоится из-за плохих людей, которые ее ищут, вот и все. Когда они прекратят ее поиски, она станет прежней. Впервые за долгие годы радио ожило. Я засмеялся и захлопал в ладоши, но она шикнула на меня, резко махнув рукой.

Голос по радио говорил о череде пропавших без вести в этом районе и о том, что до последнего исчезновения они не считались связанными между собой. Когда радио-голос сообщил, что сейчас ведутся поиски, я вздохнул с облегчением.

— Они ищут мужчину (прим.: здесь игра слов, поиск, облава — manhunt, дословно «поиск человека», слово man переводится также «мужчина»), Вайолет! Они никогда не заподозрят тебя.

Она снова шикнула на меня и, сгорбившись перед радио с напряженным выражением лица, продолжила слушать. Пока она это делала, я стал снимать свои промокшие штаны.

В процессе я обнаружил на ноге рану. Понятия не имею, как я ее получил, должно быть, за что-то зацепился, убегая. Когда я проверил штаны, в том же месте была соответствующая прореха. Я не увидел кровь потому, что она впиталась в черную ткань, а вода, должно быть, смыла большую ее часть.

Когда мои ноги согрелись, рана начала болеть. Как такое возможно? Холод делает тебя нечувствительным. Я раздумывал над этим до тех пор, пока мою рану не заметила Вайолет и подползла, чтобы поближе ее рассмотреть.

 — Черт, как тебя угораздило? Ты такой неуклюжий.

Я не стал этого отрицать и рассказал ей, как сбежал от продавца. Это беспокоило ее до тех пор, пока я не объяснил меры предосторожности, которые предпринял по дороге домой. Она улыбнулась и взъерошила мои волосы. В этот раз меня это даже не беспокоило, потому что я был счастлив сказать то, что ее обрадовало.

— Мы должны ее перевязать, иначе в нее попадет инфекция.

Когда она спросила, где я храню аптечку, я ответил, что раньше никогда не ранился. Я всегда оставался здесь, в безопасности, поэтому ничего подобного со мной до сих пор не случалось.

Она моргнула. Я не мог сказать, хорошо это или плохо. По крайней мере, она не рассердилась, просто выглядела немного грустной. Я спросил ее, в чем дело. Она заколебалась, прежде чем заговорить.

 — Я не хочу быть грубой с тобой. Ты последний человек, которого я хотела бы расстроить. Ты просто все усложнил, вот и все. Я хотела только иметь место, где можно было спрятаться. Не ожидала такого развития событий. Я так долго не заботилась о других, это всегда было опасным, но забочусь о тебе. Вот почему я хотела бы знать, как сделать твою жизнь лучше где-нибудь, помимо этого места.

Я пытался убедить ее, что со мной все будет в порядке, если только она останется здесь со мной, но она меня не слушала.

 — Мне нужно уходить. Прости, я должна это сделать. Но до этого момента я хочу придумать, как тебе покинуть это место. Но я не знаю как. Ты как те прирученные животные в зоопарке.

Даже детям известно, что они — лишь тень своей личности, что они никогда не смогут полноценно развиваться, если будут заперты в клетке. Но они так привыкли к ней. Что произойдет, если ты попытаешься их освободить?

Если ты выпустишь их на волю, они останутся в живых в течение, возможно, всего десяти минут, прежде чем их сожрут.

Я некоторое время размышлял над этим, но для меня это прозвучало как еще одна из ее странных историй. Она заметила мою рану, теперь кровь текла на мои ботинки.

— По крайней мере, я могу сделать для тебя хотя бы это.

Она подползла к яме с черной жижей и зачерпнула ее ладонью. Я слегка отодвинулся, когда она приблизилась ко мне с ней, но она уверила меня, что все будет хорошо.

Когда она потерла жижей рану, произошло нечто странное. Рана была очень теплой и болезненной, а затем холодной. Она вытерла место, и, к моему удивлению, рана полностью исчезла. Моя нога была грязной, кожа покрылась маслянистой черной грязью, но не было никаких признаков того, что я когда-то был ранен.

— Зачем ты это сделала? — спросил я, немного растерянный. — Тебе нужно это для еды!

Она осторожно соскребла остатки жижи с рук обратно в яму. Затем, без слов, она поспешно вернулась и обняла меня.

Предприняв слабые попытки освободиться, я немного посопротивлялся, но затем смирился с ее объятиями, пока радио на заднем плане продолжало что-то тихо бормотать. На следующий день я проснулся в своей постели, в которую она, должно быть, уложила меня после того, как я заснул у нее на руках.

Она была на своем обычном месте на потолке. Отрадно, за исключением того, что выглядела она намного худее, чем я ее помнил. Я понял почему, когда проверил яму — уровень жижи был немного ниже, чем накануне вечером.

После заката я спросил, почему она плохо ест. Даже ее голос казался слабым и болезненным когда она ответила:

 — Я не знаю, когда в следующий раз смогу пополнить свои запасы. Должна сделать так, чтобы этого хватило как можно дольше.

Когда я готовил себе ужин, вдалеке продолжали звучать сирены. Будет нечестно набивать свой животик вкусняшками. Животик Вайолет тоже поет свою урчащую песенку, но есть только одно, что она может съесть. Ничего нельзя поделать пока не стихнут сирены.

Но в эту ночь они не стихли, как ни на следующий день, ни на следующую ночь. Они были словно надоедливые, жужжащие пчелы, роящиеся в поисках того, кого можно ужалить. Все это время Вайолет экономно, маленькими глотками питалась своей маслянистой черной жижей, худея все больше и больше.

— Вайолет? Что тот человек имел в виду, говоря те вещи? — спросил я, в основном для того, чтобы нарушить неловкое молчание.

Сначала она не понимала, о чем я говорю.

 — Тот важно выглядящий мужчина в кепке и с ключами. Он сказал, что я делаю что-то плохое. Он вел себя так, будто ты должна меня бояться.

Вайолет даже не пошевелилась. Я повторил свой вопрос, желая услышать ее голос. Она казалась все менее и менее склонной двигаться или вообще издавать какие-либо звуки, поскольку ее запас черной жижи подходил к концу. Наконец, она прочистила горло.

— Я долгое время была в бегах. Я много чего видела. Разных людей и разные жизни, которые они вели. Несколько раз я влюблялась, и мне посчастливилось быть любимой в ответ. Но это никогда не длилось долго, потому что было «неправильным».

Или так они это ощущали, когда мне становилось слишком комфортно с ними, когда я полностью впускала их в свой мир, рассказывала им обо всем и показывала свое истинное лицо. Иногда они не по своей воле отворачивались от меня. Это происходило из-за кого-то другого — их матери или отца, сестры, брата или друга.

Ты будешь удивлен, как часто люди полагают, что это их дело — кого любят другие. Они суют свой нос в жизнь других людей. Они назначают себя полицией человеческого сердца, которая решает, какие виды любви законны.

Я ненавижу их больше всего. Если бы ты не был таким... затворником... я гарантирую, что какая-нибудь любопытная варвара уже разнюхивала бы вокруг нас, выискивая что-то. Если не тот человек, то это был бы кто-то другой. Если бы они не напали на тебя, они бы напали на меня.

Знаешь, я действительно тебя люблю и не хотела бы, чтобы это произошло, потому что от этого становится еще больнее. Если я отталкиваю тебя, то только потому, что знаю, что будет дальше, и хочу тебя пощадить. Я не хочу, чтобы тебе было очень больно, когда мне нужно будет уйти.

Я снова попытался с ней спорить, чтобы убедить ее остаться, но она продолжала, словно не слышала меня.

 — Ты тоже меня любишь, не так ли? Разве не это важнее всего? Разве твоя любовь ко мне и моя к тебе ненастоящая?

Кто может нам помешать? Встать между нами и разлучить нас, когда уже достаточно плохо то, что это сделает время? Знают ли они лучше нас, что мы должны чувствовать? Это наше и только наше дело, не так ли?