Глава 28
Порой приходиться смотреть не раз и не два…
А все двенадцать.
Глубоко в священной Гробнице Братства Черного Кинжала Лэсситер протолкнулся сквозь толпу огромных мужских тел, чтобы добраться до края гроба. Но близость не изменила того, что он видел.
Там не было абсолютно ничего... кроме полдюжины старых мешков…
– Что это? – кто–то спросил.
Ви достал один из своих черных кинжалов и разрубил выцветшую мешковину. Когда обнажился белый порошок, он поддел его кончиком лезвия.
– Я бы дважды подумал, прежде чем забросить это себе в ноздри, – заметил кто–то.
– Овсяная мука, – объявил Вишес, понюхав. – Чертовски старая овсяная мука.
Что за хрень, – подумал Лэсситер.
Никакого скелета, окруженного паутиной. Ни мумии. Никакого зомби с гниющей плотью и жаждой свежего мяса. Не было даже обычного набора останков, состоящего из истлевшего похоронного савана и небольшой горсти пыли на груде костей.
Зато было то, из чего Фритц мог испечь буханку хлеба.
А не оружие, ради которого их сюда привел Лэсситер.
– Кто–нибудь скажет мне, что, черт возьми, происходит, – прорычал Роф, стягивая капюшон своей мантии.
– Ничего не происходит. – Лэсситер посмотрел на Короля, пока остальные тоже снимали капюшоны со своих голов. – Там пара мешков муки. Другими словами, гроб пуст.
Это милое объявление заставило великого Слепого Короля несказанно удивиться.
– Сэвиджа нет?!
– Если вообще он когда–нибудь был там. – Лэсситер попятился и, в конце концов, посмотрел на стену имен. – Может, у нас не тот гроб.
Тор поднял крышку.
– Его имя вырезано на этой проклятой штуке. Вместе со всеми предупреждениями.
– Значит, они не убили его, – пожал плечами Роф. – Значит, та стража не убила его.
– Ведьмаки не бессмертны, если ты это имеешь в виду, – рассеянно возразил Лэсситер. – То, что ты практикуешь магию, не гарантирует вечную жизнь. Это не так.
– Порой, когда ты утверждаешь, что убил кого–то и забил гвозди в крышку его гроба, не означает, что ты сделал это на самом деле, – парировал Роф. – Глимера лжет. Представь себе. Такого же, черт возьми, не бывает.
– Должно быть, он использовал предполагаемую смерть в своих интересах, – сказал Тор. – Он исчез, потому что знал, что ничего хорошего из того, что случилось с тем аристократом в замке, не выйдет. Он хотел избавить Братство от проблем…
Заговорил Фьюри:
– Для тех, кто не знаком с этой историей, кто–нибудь может объяснить?
Лэсситер подошел к стене и посмотрел на имена, вырезанные на мраморе, и слушал, как Роф излагает факты: Сэвидж и все его магические трюки в Старом Свете. Местный лидер Глимеры напуган. Охота, которая якобы закончилась убийством аристократа и его стражи и, собственно, смертью Сэвиджа. Брата поместили в этот гроб вместе с Даром Света.
Но, вероятно, все было немного не так.
– А что такое Дар Света? – спросил Фьюри.
– Это источник энергии, – ответил Лэсситер, обнаружив имя Сэвиджа в списке на стене. – Но более того. Это наделено невероятной мощью и чертовски удобно при борьбе со злом.
– Значит, вы не собирались воскрешать Сэвиджа? Я думал, его воскрешение и было нашей целью.
– Нет. – Лэсситер покачал головой. – Дело не в Сэвидже. Предположительно, он был похоронен с Даром Света, именно это я хотел вам передать.
– И что это такое? Меч? Еще одна книга…
– Ага, как будто нам нужен еще один пылесборник в твердом переплете, – пробормотал Ви.
Здесь что–то не так, – подумал Лэсситер. Не так, как должно быть.
Отвернувшись от имени Сэвиджа на стене, он прокашлялся.
– Дар Света – это призма, священная реликвия древних времен, которая восходит к тому времени, когда Дева–Летописеца создала вампирскую расу. Он отражает все, что в него входит. Так что, если использовать его против вселенского зла…
– Ты отражаешь его, – закончил Ви.
– То есть можно обратить зло на него же? – подсказал Фьюри.
– Только определенные виды зла. – Лэсситер провел рукой по волосам. – Это не сработало бы против Омеги. Он был второй половиной Девы–Летописецы, Дар Света был для него почти родным… а сейчас – мне пора.
– Ты издеваешься что ли? – Ви посмотрел на пустой гроб. – Если ты уходишь потому что скоро начнутся «Золотые Девчонки»…
– Нет, не поэтому.
– Тогда что, черт возьми, с тобой не так?
Снова покачав головой, Лэсситер прогнал в голове слова, словно из песни меня–здесь–нет и… и дематериализовался прямо из Гробницы.
Хорошо, что до Другой Стороны было рукой подать. Все, что ему нужно было сделать, это пробить завесу, отделяющую земное от всего вечного и – пуф! – он находится на великолепном травяном поле, не нуждавшемся в покосе, подставив лицо молочно–белому небу, которое никогда не бушевало, и глубоко вдыхает умеренный воздух, благоухающий тонким ароматом тюльпанов.
Но покоя ему сейчас не найти.
По пути к месту назначения Лэсситер прошел мимо купелей с их прекрасным мерцающим бассейном с водой, а затем продолжил свой путь мимо жилищ с колоннами, где останавливались Избранные, когда обитали здесь. И дальше, мимо Сокровищницы с ее корзинами рассыпных драгоценных камней и артефактов, и мимо самого важного здания... Храма Летописиц.
Он остановился за пределами священных границ, где на протяжении тысячелетий самые изолированные из всех Избранных проводили вечные часы своего существования, наблюдая во всевидящих водах и описывая на бумаге жизни и события, разворачивающиеся внизу на Земле.
Открыв одну из тяжелых дверей, Лэсситер увидел ряды выстроенных в ряд стоек для писания, на столах все еще стояли чернильницы и перья, а также миски и фолианты из свежего неиспользованного пергамента. Все было на своих местах, стулья идеально выровнены, перья грациозно взмывали вверх под одним углом, не было ни пыли, ни паутины, а пространство оставалось таким, каким было в тот момент, когда его предназначили для своей цели.
Хотя здание было заброшено.
Лэсситер вошел внутрь, эхо шагов разнеслось по высокому потолку, и ему пришла в голову мысль, что с уходом Девой–Летописецы и его вступлением в ее права, все эти функции, которые когда–то имевшие невероятную значимость, канули в лету.
К слову о реликвиях.
На этой ноте, Лэсситер прошел мимо стоек для писания и направился в библиотеку… и даже ангелу вроде него, которого чертовски сложно впечатлить, было страшно смотреть на все полки записанной истории вампирской расы.
В бесчисленных томах, расположенных в хронологическом порядке, были точно зафиксированы все важные и второстепенные события, связанные с каждой душой, находящейся внутри каждого тела с кровью вампира. Вручную. Чернилами.
Это были все знания, которые существовали обо всех прошлых жизнях… и он собирался пролистать страницы и найти каждое упоминание о Даре Света, Сэвидже и этой проклятой Книге.
Братья и другие воины в особняке часто ругали его за то, что он недостаточно серьезно относился к своей работе.
И впервые он забеспокоился, что, может быть, они были правы.
Потому что здесь что–то не складывалось… он просто не знал что именно.
Девина шла по клубу, цокая туфлями на высоких каблуках… не то чтобы кто–то мог слышать, как ее «Лабутены» пересекают грязный пол. Над головой гудел рэп из «SoundCloud»[51], искаженный голос парня, бормочущего о наркотиках и сексе, перемежался множеством синтезированных битов. По ее мнению, этот трек имел столько же общего с реальной музыкой, сколько «Твинки»[52] с самодельной губкой «Виктория», но какое, черт возьми, ей было до этого дело.
Все это словно приманка вытаскивало из домов и квартир самых разных людей, создавая буфет для ее основных инстинктов.
Во время визуального осмотра пар и компаний она оценивала разнообразные типы фигур и выбор гардероба, но в основном обращала внимание на зрительный контакт между ними… и в этот момент у нее возникла мысль, что она чувствует себя немноооооооого агрессивно.
И разве этот самоанализ не свидетельствовал о личностном росте?
Да, черт возьми, конечно, – подумала Девина, сосредоточив внимание на паре мужчин, стоявших нос к носу, смотревших глаза в глаза, их тела двигались синхронно. За ними шли мужчина и женщина. Рядом с ними, все вокруг были однотипными… разнообразие полов, роста и цвета волос… они притягивались друг к другу.
С одной целью.
Тот факт, что ее окружали люди, готовые лишь на одноразовый трах – единственное, что не давало ей взорвать это место к чертям собачьим, обратив свой гнев на людишек, разнести всех в пух и прав. Что бы ее крайне порадовало...
Ладно, ладно, радость продлится ровно до тех пор, когда части рук, ног и туловища не осядут на пол.
Но это уже что–то, правда?
Да, и где она потом окажется?
Ровно там, где была до этого.
Остановившись в центре, прямо под осветительной аппаратурой, которая стреляла лазерными лучами в извивающиеся массы, Девина поворачивалась по кругу... пока не превратилась в кадр из «После школы»[53], когда сцена переключалась на флешбэк, закручиваясь все быстрее и быстрее, расплываясь, перемещаясь...
Во Что–то, Что Принесло Бы Смысл или Откровение в Настоящие События.
Конечно, в настоящий момент все было не как в том шоу. Несмотря на революцию нарциссизма в «Инстаграм», которую она полностью поддерживала, жизни людей, даже для нее бессмертной, не были на самом деле кинороликами с переходами, закадровым повествованием и саундтреками. Не было ни сценариев, ни указателей, где тебе положено стоять, не было «давай второй дубль, дай больше эмоций».
И это, черт возьми, полный отстой.
Она хотела все переделать. Улучшить освещение. И главного гребаного героя сменить, большое спасибо.
И пока ее разочарование все больше нарастало, Девина оглядела толпу потенциальных любовников и поняла, что две вещи верны: во–первых, не все встречи этой ночью останутся единоразовыми. Некоторые из этих пар разовьют отношения, а когда–нибудь в будущем будут смеяться между собой или, может быть, с друзьями, над тем, как они нашли настоящую любовь в клубе.