Глава 12

Меня будят первые лучи утреннего света, пробивающиеся сквозь шторы, и Люцифер, склонившийся надо мной и целующий меня в щеку.

— Сегодня утром приедет няня, — мягко говорит он, и его мятное дыхание охлаждает место, которое только что поцеловал.

Сонно моргаю, глядя на него, неохотно оставляя свои сны, в которых мне было тепло, безопасно и я была счастлива.

Внезапно меня охватывает осознание, и я вспоминаю, где нахожусь.

Вспоминаю, что произошло прошлой ночью. Что мы делали.

Он обнимал меня и я, должно быть, плакала перед сном.

Внезапно заскромничав, натягиваю простыню на свое обнаженное тело и хриплю:

— Няня?

Медленно кивнув головой, он выпрямляется и смотрит на меня сверху вниз. Он уже одет в свой безупречный черный костюм и пахнет утренней чистотой.

Я чувствую себя… ничтожной, когда он так возвышается надо мной в тусклом свете. Сегодня он кажется еще более пугающим после всего, что мы сделали прошлой ночью. Он знает, что я слаба по отношению к нему, и это дает ему силы.

— Да, я нанял няню, чтобы тебе помочь.

— Мне не нужна няня, — немедленно протестую я и начинаю садиться, прижимая простыню к груди.

— Неважно, — ухмыляется он. — Она приедет около одиннадцати.

Ненавижу, когда Люцифер так говорит. То, как он это говорит, не оставляет места для вопросов.

— Хорошего дня, Лилит. Увидимся за ужином.

Его глаза изучают мое лицо, как будто он ожидает, что я что-то скажу или сделаю, но я просто смотрю на него, не зная, принять ли эту няню или категорически отказаться от нее. Может быть, иметь рядом няню будет не так уж и плохо… Это могло бы дать мне больше времени, чтобы найти выход из этой ситуации. С другой стороны, она – еще одна пара глаз, которая будет следить за мной и детьми.

Кивнув, Люцифер засовывает руки в карманы и, развернувшись, выходит из комнаты, когда я кричу ему:

— Люцифер?

Он сразу же останавливается и оборачивается, как будто ожидал, что я его окликну.

— Да?

— Могу я получить свой телефон обратно? — с надеждой спрашиваю я. Без него я полностью изолирована и отключена от внешнего мира. И, возможно, после вчерашней ночи он стал немного мне доверять.

— Нет, — холодно отвечает мужчина и снова разворачивается.

Я так потрясена, что смотрю, как он выходит из комнаты, не останавливая его.

После утреннего душа у меня возникает соблазн надеть спортивные штаны и растянутую старую футболку, чтобы досадить ему, но я решила, что у меня будет больше шансов получить то, что хочу, если попытаюсь доставить ему удовольствие. Может, если я постараюсь, он меня за это вознаградит.

Подумав об этом, я сразу чувствую небольшую дурноту.

Вся эта ситуация ужасно запутанная, и после того, что мы сделали прошлой ночью, мне еще труднее смириться с ней. Я не знаю, чего хочу.

Хочу ли я выбраться отсюда? Действительно ли я хочу сбежать? Или я хочу остаться… Даже если это требует от меня быть кем-то, кем он владеет. Еще одним предметом в его коллекции.

Если бы он был злым, или бы причинял мне боль, или угрожал моим детям, это было бы легким решением. Было бы так легко его ненавидеть.

Но он не такой.

Во всяком случае, к сожалению, он проявил к нам больше интереса, да и сделал для нас больше за двадцать четыре часа, чем когда-либо делал Маршалл за все время.

Он проявил ко мне больше доброты, заботы и привязанности, чем мужчина, за которого я решила выйти замуж. Насколько это дерьмово?

Это почти стоит того, чтобы обменять мою свободу на... Почти. К сожалению, я не думаю, что когда-нибудь буду счастлива, если меня будут держать при себе, словно домашнее животное.

Роясь в коробках с одеждой, которую все еще не развесила, ищу что-то, что покажет, что я прилагаю немного усилий, но не кричит о том, что слишком стараюсь. В итоге выбираю кремовое платье-свитер и сочетаю его с моими любимыми коричневыми сапогами для верховой езды.

Завив волосы и нанеся легкий макияж, я должна признаться себе, что хорошо выгляжу сегодня. Мне не нужно прятаться за солнцезащитными очками.

Разбудив детей, помогаю им одеться, а затем веду вниз на завтрак. Повар приготовил для нас полный ассортимент из блинов, бекона, сосисок и фруктов. Мы усаживаемся вместе в столовой и завтракаем.

Эвелин сегодня кажется особенно жизнерадостной, подпрыгивая на стуле и с удовольствием поедая бекон.

— Как тебе спалось прошлой ночью? — спрашиваю я ее.

— Отлично! — улыбается мне дочь.

Всякий раз, когда она мне улыбается, я невольно улыбаюсь ей в ответ. Независимо от того, насколько плохи у меня дела или какого рода проблемы нависли над моей головой, ее яркие улыбки оправдывают все это.

Адам же наоборот необычно тих. Он мало ест, в основном просто ковыряется в еде.

— Как ты спал прошлой ночью, Адам? — спрашиваю я его.

Сын пожимает плечами, не глядя на меня.

Как только я собираюсь спросить Адама, что его беспокоит, в столовую входит Питер и сообщает нам, что пора ехать в школу. Встав из-за стола и собрав их рюкзаки и обеды, мы направляемся к машине.

Выйдя на улицу и увидев охраняемые ворота в конце длинной дороги, сразу можно понять, насколько это место похоже на тюрьму. Питер открывает нам заднюю пассажирскую дверь, и дети послушно забираются внутрь.

У меня возникает тошнотворная мысль, что я приучаю их к тому, что это нормально. Я приучаю их к тому, что меня это устраивает.

Заметив выражение моего лица, Питер приподнимая брови, смотрит на меня:

— Что-то не так?

Как мне это объяснить? Будет ли ему дело до меня, если я скажу?

Сжав губы, качаю головой и скольжу на сиденье вслед за детьми.

После того, как дети развезены по школам, Питер сразу же отвозит меня обратно в дом.

Поскольку у меня нет работы по дому и нет возможности наверстать упущенное в социальных сетях, мне больше нечем заняться, как распаковывать вещи.

Но распаковать вещи означает сдаться. Кажется, я принимаю это.

Я достаю больше вещей, необходимых детям, а остальное оставляю в коробках.

Няня приезжает ровно в одиннадцать часов, как и обещал Люцифер, и я с облегчением обнаруживаю милую пожилую женщину. Она очень вежлива, представляется мне как Мэри, и я представляю ее женщиной из середины пятидесятых из-за седых волос и устаревшей одежды.

Как ни странно, я не знаю, как представиться ей в ответ, поэтому просто называю свое имя и надеюсь, что она не будет спрашивать об этой ситуации. К счастью, она не называет меня женой Люцифера и, похоже, не подразумевает, что он отец детей.

Честно говоря, не знаю, как бы я ответила, если бы она так предположила.

Я вожу ее по детским комнатам, показывая их вещи и посвящая в наш распорядок дня. Мэри принимает все это с улыбкой на лице, и когда я заканчиваю, у меня возникает безумное желание сказать ей правду.

Как она отреагирует, если я признаюсь, что нас держат в плену против нашей воли? Предложит ли помощь? Или сразу же побежит к Люциферу, чтобы все ему рассказать?

Предполагаю, что всех, кого он нанимает, тщательно проверяет и они ему верны. Но что, если Мэри нет? Она кажется слишком доброй, слишком старой, чтобы вступать в сговор с такими, как Люцифер.

Когда мы выходим из комнаты Адама, я тихонько закрываю за нами дверь и небрежно спрашиваю:

— Так как долго вы работаете няней?

Мэри улыбается мне, и ее серые глаза мерцают от радости.

— Более тридцати лет, дорогая. Я была няней Мэтью, когда он был мальчиком.

Я почти спрашиваю ее, кто такой Мэтью, но потом останавливаю себя. Разве не это имя Люцифер назвал вчера Адаму, когда мы были на кухне?

Конечно, он нанял свою няню из детства. Вот и все, что касается внешнего вида. Если эта женщина помогла ему вырасти, она, должно быть, наполовину такая же злая, как он.

И теперь Мэри будет заботиться о моих детях.

— Что-то не так? — спрашивает она и тянется, чтобы коснуться моей руки.

Держу пари, что женщина волк в овечьей шкуре.

Качая головой, стараюсь выбросить из нее эти мысли и улыбаюсь одними губами.

— Прошу прощения, я просто не могу поверить, что вы были няней Мэтью. Вы выглядите так молодо.

Она смеется и выглядит искренне довольной моим комплиментом.

— О, ну он не такой уж и старый, а я была довольно молода, когда меня наняли.

— Да? — спрашиваю я, пока мы спускаемся вниз.

Она кивает и в ее глазах появляется тоска.

— Да. Мне было чуть больше двадцати, когда меня нанял его отец.

— Каким был Лю... я имею в виду Мэтью, когда был мальчиком?

— О, он был очень серьезным мальчиком. Уже тогда он интересовался семейным бизнесом.

— Простите, — остановившись, поворачиваюсь к няне, когда мы достигаем подножия лестницы. — Вероятно, я запамятовала. Что для Мэтью является семейным бизнесом? — спрашиваю ее.

Что американские гангстеры подразумевают под этим в наши дни?

Она смотрит на меня как на идиотку, которая должна это знать. Похлопав меня по руке, как ребенка, Мэри говорит:

— Приобретения.