Глава 11

Мы с тетей Блэр переходим с боковой планки в положение для медитации.

Глаза закрыты, мы просто чувствуем. Звуки птиц, щебечущих на деревьях, наполняют мои уши успокаивающей музыкой. Влажный воздух липнет к щекам и ерошит волосы назад.

Сколько я себя помню, мы с тетей разделяли этот момент внутреннего покоя.

Единственная разница в том, что я не могу сосредоточиться на данный момент.

Стычка, которая произошла вчера с Эйденом в раздевалке, продолжает прокручиваться в моей голове, как повторяющийся кошмар.

Мою кожу покалывает от беспокойства.

Это беспокойство?

Мое тело не забывало, как близко он подошел. Как он прикасался ко мне, будто имел на это полное право.

С тех пор как я вернулась в школу в этом году, все вышло из-под контроля. Внутренний покой, который я изо всех сил старалась защитить, раскалывается, пережевывается и выбрасывается. Или, может, он рушился в течение последних двух лет, пока я делала все возможное, чтобы оставаться сильной.

Или за десять лет до этого.

Будь проклят Эйден в самых тёмных ямах ада.

Он пробуждает ту часть, которую я скрывала ото всех. Дерьмо, я также защищала себя от этой части.

Преследующие воспоминания.

Мучительная боль.

Мёртвые глаза.

Каждый раз, когда я смотрю в его затуманенные глаза, я вижу намек на темноту, которую я оставила позади. Будь я проклята, если позволю ему или кому-то другому заставить меня вспомнить тот кошмар.

— Эльзи? — я резко открываю глаза и вижу тетю, сидящую передо мной, скрестив ноги. Она смотрит на мои сжатые кулаки, нахмурив брови. — Идея состоит в том, чтобы надо расслабиться.

Она улыбается, но на ее лбу читается беспокойство. Никаких морщин.

Тетя, в сущности, нестареющая красавица.

Ее лицо ни на сантиметр не изменилось с того дня, как она взяла мою маленькую ручку в свою и пообещала мне новую жизнь.

Люди верят в ангелов-хранителей, я верю в тетю Блэр и дядю Джексона.

— Прости, — я улыбаюсь в ответ и беру бутылку минеральной воды, которую она предлагает. — Я думала о тесте.

У меня контрольная по математике, но сейчас меня беспокоит не это.

Уф. Ненавижу лгать тете.

Она убирает мою челку со лба и за ухо. Мы с тетей в леггинсах для йоги. На ней спортивный бюстгальтер, а я в топе. Она сдвинула свой коврик так, чтобы мы смотрели друг на друга, а не на зеленый пейзаж нашего заднего сада.

— Ты же знаешь, что мы гордимся тобой, что бы ты ни делала, верно? Это не обязательно должен быть Кембридж, если ты не хочешь.

Ее улыбка теплая, но в то же время болезненная.

Иногда я задаюсь вопросом, видит ли она мою мать в моем лице. Я все больше и больше становлюсь ее точной копией.

— Богохульство, — смеюсь я. — Не позволяй дяде Джексону услышать, как ты произносишь «нет Кембриджу.» Кроме того, я хочу в Кембридж, тетя. Это моя мечта.

Она крутит обручальное кольцо.

— Не говори Джексону, и мы поедим мороженое, смотря дрянной фильм, пока не потеряем сознание.

— Договорились.

Мы сворачиваем наши коврики, закрываем дверь от холодного воздуха сада и заходим внутрь.

Тетя солгала, что разрешит мне съесть столько мороженого, сколько я захочу. Она едва позволила мне съесть две ложки, когда ее родительская сторона взяла верх. Мороженое не подходит для моей дозы здоровой пищи.

Мы прокручиваем Нетфликс в течение десяти минут, прежде чем решаем в тысячный раз посмотреть «Гордость и Предубеждение».

Книга все равно лучше. Просто сообщаю.

Тетя отвечает на электронные письма, пока мы уютно устраиваемся на диване с попкорном — в моем нет соли, потому что... здоровье.

Поскольку тетя сегодня вернулась домой, дяди, вероятно не будет всю ночь. В последнее время они по уши увязли в новом проекте. Мое сердце сжимается, зная, что я буду видеть их все меньше и меньше.

— Ты можешь работать из своего офиса, тетя, — предлагаю я.

— Чепуха. — она притягивает меня к себе, так что я льну к ее плечу. — Сегодня девичник.

Примерно через полчаса я спрашиваю:

— Тетя?

— Хм?

Она смотрит на меня, потом снова на свой телефон.

— Мы раньше жили в Лондоне? Я имею в виду, мои родители и я?

Она медленно, слишком медленно поднимает голову от телефона.

— Нет. Ты родилась и выросла в Бирмингеме.

Это я знаю. После несчастного случая мои воспоминания стерлись начисто, но я помню Бирмингем. Медный воздух. Удушающая, серая атмосфера и запах озера.

— Почему ты решила, что живешь в Лондоне?

Тетя бросает свой телефон и смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.

— Неважно. Я просто подумала, не навещали ли мы вас в то время?

— В то время мы с твоим дядей учились в Кембридже. Мы не жили в Лондоне, пока не начали свой бизнес.

— Да. — я неловко улыбаюсь. — Я просто путаю вещи.

Тетя смотрит на меня. Выражение ее лица все еще непроницаемо, но оно возвращает далекое воспоминание, морща нос и задавая мне тот же вопрос, что и тогда, когда я очнулась в больнице.

— Ты что-нибудь помнишь?

Я качаю головой.

— Хочешь, чтобы я позвонила доктору Хану?

Мой психиатр.

С тех пор как мне исполнилось семь, моя жизнь была скована двумя врачами. Кардиологом и психиатром.

— Нет, тетя. Это пустяки.

— Ты же знаешь, что нормальные люди разговаривают с психиатрами, верно? Это приносит облегчение и полезно для здоровья. — она смеется. — Черт, я говорю ему больше, чем тебе или Джексон.

— Я подумаю над этим.

Ложь.

Я бы предпочла больше не заходить в кабинет доктора Хана. Мне не нравится, когда мой мозг исследуют.

Тетя не берет в руки свой телефон до конца фильма. Когда мы доходим до титров, ночью я пересматриваю свои заметки.

Переодеваясь в пижаму, я застегиваю верхнюю пуговицу и смотрю на засосы, которые Эйден оставил на моей коже.

В прошлом, всякий раз, когда я смотрела на шрам, у меня возникали навязчивые воспоминания о потери своих родителей.

Теперь нет.

Воспоминание все еще преследует меня, но оно наполнено глубокими серыми глазами, вгрызающимися в мою душу, когда он укусил кожу и оставил свой след навязчивым, интимным способом.

Я думаю, что часть тебя любит противоположное хорошему, но из-за того, что ты такая хорошая, ты стремишься уничтожить эту часть.

Застегиваю остальные пуговицы я уже дергаными руками. Я злюсь на себя, нет, я в ярости. Как, черт возьми, я могу запомнить его слова, не говоря уже о том, чтобы придать им вес?

Я имела в виду это раньше. Я не хотела его внимания, но с другой, проклятой стороны, он завладел моим.

Тот факт, что я начинаю погружаться в него, выводит меня из себя.

Будучи психом, Эйден человек, и я не могу не задаваться вопросом, почему он делает все, что делает.

У каждого есть мотив, не так ли? Неважно, как сильно я пыталась запихнуть Эйдена в категорию чёрных, я только обманываю себя.

Я забираюсь в свою кровать, включаю песню Power — Bastille и проверяю свой телефон. Ким прислала мне сообщение, в котором говорилось, что она отвезет своего младшего брата и поэтому не сможет забрать меня завтра.

Она посылает милую фотографию Кириана, цепляющегося за ее ногу. Хотя Ким брюнетка, у ее брата самые золотистые светлые волосы.

Ким: В качестве няни. Спаси меня.

Эльза: *смайлик с сердечком* Отдай мне этого милого маленького эльфа.

Мы немного переписываемся, прежде чем я открываю Инстаграм. На официальной странице КЭШ я нахожу свою фотографию, сделанную школьным фотоклубом. Они сняли с отличного ракурса, пока я бегала на тренировке. Снимок сделан сзади, но моя фамилия и логотип школы понятны.

Надпись: Великие умы в превосходных телах.

С годами КЭШ изменила свою политику. Теперь они постоянно пропагандируют, что речь идет не только об академических кругах, но и о спорте.

Сразу после моей фотографии я нахожу другую, с большим количеством комментариев и лайков. Речь идет о футбольной команде, так что ничего удивительного в этом нет.

Фотоклубу удалось сделать идеальный снимок Эйдена во время тренировки, когда он собирался ударить по мячу и забить. Одна из его рук откидывается назад симметрично левой ноге, словно он собирается взлететь.

Это, возможно, потому, что он левша, но эта поза слишком... неземная. Черт бы побрал эту идеальную, эстетичную позу.

Я увеличиваю фото, оставляя только его на поле.

После нескольких секунд пристального разглядывания, как ненормальная, я выхожу из приложения и раздраженно прикрываю голову.

Я превращаюсь во что-то, что ненавижу из-за этого ублюдка.

Мой телефон пиликает, и я бросаюсь к нему, ожидая, что это Ким.

Эйден.

Подождите. Эйден?

Конечно. В конце концов, у него был мой телефон целый день. Если он смог взломать пароль, он смог сохранить свой номер.

Меня так и подмывает бросить телефон и разбить его вдребезги, но любопытство берет надо мной верх.

Я провожу пальцем по экрану, чтобы прочитать сообщение.

Эйден: Спишь?

Я подумываю ответить ему: «пошел ты», но вместо этого решаю проигнорировать. Я серьезно не знаю, о чем он думает, когда пишет мне.

Не то чтобы мы были старыми друзьями или даже знакомыми.

Приходит еще одно сообщение.

Эйден: Я не сплю.

Очевидно.

Мой телефон снова пиликает.

Эйден: Я представляю тебя голой, выкрикивающей мое имя, пока я вонзаюсь в твою узкую маленькую киску.

Покалывание пробегает по телу и между ног.

Эйден: Если ты не ответишь, я продолжу рассказывать тебе о своих фантазиях.

Я поджимаю губы. Он не доберется до меня.

Эйден: Я думаю о твоих пухлых губах вокруг моего члена, когда я трахаю тебя, пока ты смотришь на меня слезящимися голубыми глазами.

От этого откровенного образа у меня по спине пробегает дрожь.

Эйден: Мне не хватает твоих полных сисек и, как идеально они помещаются в моих ладонях. У тебя болят соски?

Мои соски затвердевают под мягкой тканью пижамы, и я обхватываю их рукой, будто он может увидеть.

Эйден: Я знаю, что ты не спишь, милая. Последний шанс. Ты пожалеешь, если не ответишь.

Когда я молчу, он посылает еще одно.

Эйден: Как пожелаешь.

Он перестает отправлять сообщения. Я жду пять минут, но ничего. Руки дрожат, когда я кладу телефон на тумбочку.