Генри усмехнулся, вспомнив ту ночь.
Эксгумация старой ведьмы под тусклым светом тонкой луны, разбрасывая ее кости, как джекстроу в ночи. Помочился на нее, помазав священную корову мочой. Позже он вернулся, собрал ее кости и бросил их обратно в склеп, чтобы собака-падальщик не сбежала с одной из бабушкиных бедер. Что-то вроде этого может вызвать проблемы... вызвать вопросы.
А Генри всегда был чертовски осторожен.
Конечно, бабушка Риз была не первой, кого он эксгумировал. И не последней. Их было много в старые добрые времена, когда все было просто хорошим, чистым весельем. Не так, как сейчас. Несерьезное дело.
Позади него Червь тревожно смотрела на девушку.
(ей снова понадобится дисциплина, твердая рука)
- Оставь ее в покое, - огрызнулся Генри.
Червь умела повиноваться. Ему не нравилось быть с ней суровым, но иногда приходилось. Оставшись без присмотра, Червь могла выйти из-под контроля. Она укусит девочку, а Генри этого не хотел.
- Вот чего мы ждали, Лиза, - похотливо прошептал он, распахивая откопанный гроб. - Хорошее тихое место для твоего отдыха.
9
Некоторое время спустя послышался звук постукивания, глухой стук
Лиза Кумбс открыла глаза, потом закрыла их. Открыв их снова, увидела только темноту. В голове пульсировала боль, а на затылке ощущалась липкая теплая влага. Мысли проносились в ее голове. Серые мысли, бесформенные мысли, лишенные как формы, так и содержания.
Глухой удар.
Звук был слышен, но не имел особого смысла. Кто-то стучит? Она спала... должно быть, спала.
Глухой удар.
Смутные воспоминания пронеслись в ее голове. Дорога. Мужчина. Врач. Машина. Маньяк. Эта сумасшедшая девчонка. Ее дом... потом... Потом она просто не могла вспомнить.
Едва сознавая это, она слепо протянула руку и коснулась... атласа. Заплесневелые складки атласа, связанные вместе, стеганые. Гниющий атлас, который разваливался в ее пальцах, как изъеденная молью ткань. Она не могла поднять колени выше, чем на пять или шесть дюймов. Когда она попыталась сесть, ее лицо уткнулось в непреклонную ласку влажного, рваного шелка.
И эта вонь... эта отвратительная вонь.
Ящик, - кричал ее разум сквозь туман, - ты в ящике... в гробу...
Ее губы раскрылись в горячем крике, а затем все снова стало черным, ее сотрясение взяло верх.
10
Через некоторое время Таре удалось выбраться из кухни.
Но, как и сохранить ее рассудок, это было нелегко.
Ничто больше не было легким или даже реальным. Этого не может быть. Ее мозг теперь был полностью заблокирован и отказывался принимать что-либо. Даже самые примитивные сенсорные реакции вылетали в окно.
Возможно, это был шок. Может быть, это было безумие. Может быть, и то и другое.
В голове у нее было короткое замыкание, мысли путались, когда она пыталась отреагировать на что-то подобное, что не могла должным образом обработать. Время от времени ей приходили в голову какие-нибудь ясные и логичные мысли... но их было немного, и они были далеко друг от друга. Она ползла на четвереньках, извиваясь, как слизняк, перепачканная кровью, рвотой, собственной мочой. Ее разум спотыкался, не имея никакого линейного смысла, и это в то время, когда она отчаянно нуждалась в структуре.
Рассуждать об этом было бессмысленно.
Лучше всего просто дышать.
Что мне нужно, так это пистолет, - решила она. - Просто на случай, если плохой человек вернется. Тогда я смогу пристрелить его. Пристрелить его хладнокровно... Холодная кровь. То, во что я сунула руку, конечно, не было холодным... Oхлаждённым, но не холодным. И не горячим. Не горячим, как летом, а горячим, горячим, горячим... Рада, что все уже закончилось. Какоe же онo былo длиннoe и горячee. У нас была забастовка в "Valve-Tec", механическом цехе. Это было очень плохо. Я была чертовски занята в Юнион-холле всякий раз, когда случалась забастовка, и как я должна была работать сверхурочно, когда почти каждую ночь пахала в "Звездном свете"? Пушка. Да, мне нужен пистолет. Плохой человек не использовал пистолет... может быть, нож или топор... Господи, еще один учебный год и школьная одежда для Лизы, и это будет стоить целое состояние... а что, если он все еще в доме, плохой человек? Смеется и смеется, и смеется, слушая, как сумасшедшая сука ползет, тащит свою задницу на ковер, как отравленная собака, которой должен перерезать глотку и вытащить ее голову, как пробку из бутылки, и поставить ее в сушилку с другой... он знает, что я ее сестра... она не поняла, что я собираюсь сделать, чтобы ее... о нет, о нет, все теряется в тёмной мгле... в тёмной мгле... Боже... Боже...
11
Генри похлопал землю, довольный хорошо проделанной работой.
Но в эту ночь у него не было времени бездельничать и наслаждаться своим особенным маленьким миром. Или тем, что было погребено под его ногами. Слишком много работы и слишком мало драгоценного времени.
Разве так было не всегда?
У человека просто никогда не было времени оценить свои великие дела.
Он взглянул на часы.
После полуночи.
(хватит болтаться без дела, слышишь? есть работа, которую нужно сделать, пока луна еще высоко, следи за ней!)
- Да, мама, - сказал Генри.
12
Когда глаза Тары снова открылись, она удивилась, почему ее кровать такая жесткая. Но это была не ее кровать. Ее щека была прижата к грубому ворсу пола гостиной. И тут она поняла.
Она все вспомнила.
Дрожа, как мокрый котенок, она заставила себя сесть. Комната мгновенно закружилась, и она снова упала, ударившись головой о подлокотник кресла. Раздался мучительный глухой хлопок, заставивший ее увидеть созвездия. По крайней мере, боль прояснила ее разум.
Она вспомнила все с кошмарной ясностью.
А в этом она не нуждалась.
Или нуждалась.
Но она знала, что должна действовать, должна что-то сделать, должна перестать теряться и соскальзывать в Страну Грез.
Вытерев губы тыльной стороной ладони, почувствовав на ладонях запекшуюся кровь, она подтянулась. Заставила себя встать. Она была не в лучшем состоянии ни физически, ни психологически. Первое, что ей нужно было сделать, это убраться отсюда к чертовой матери. Добраться до дома Кэрроллов или Петерсенов, а еще лучше – до дома Паули Костелло. Костелло был злобным старым ублюдком. Он был героем войны во Вьетнаме и до сих пор оставался крепким, как бычья шкура. Кроме того, у него было оружие. Много оружия.
Где же ее сотовый?
В сумочке?
Тара взяла себя в руки, отказываясь по-настоящему воспринимать это тело на кухне и то, что было написано кровью на холодильнике, и то, что все это будет значить для нее и ее жизни в целом. Она оставила это на потом.
Давай. Вызови полицию.
Медленно, с большим усилием, она начала двигаться. Она знала, что, вероятно, находится в шоке. Она нашла маленький столик в прихожей. Свой кошелек. Вытащила свой мобильник, оставляя на нем липкие красные пятна. Она нашла свои сигареты и попыталась взять одну в рот, пытаясь набрать 911, и уронила сначала сотовый, а потом сигарету. Она попробовала взять вторую и третью сигареты, выронила обе и швырнула пачку в стену.
Она взяла сотовый телефон.
Тара должна была воспользоваться им, потому что другой телефон был на кухне, а это означало бы вернуться туда, на эту гребаную бойню, и ничто на свете не могло заставить ее сделать это. Она все пыталась набрать номер, но ее пальцы онемели, и это было все равно, что пытаться печатать в боксерских перчатках. Она бросила мобильник, зная, что ей нужно добраться до соседей. До парня с оружием.
УПРАВЛЕНИЕ ОРУЖИЕМ – ЭТО ПОПАДАНИЕ В ТО, ВО ЧТО ВЫ ЦЕЛИТЕСЬ.
Так гласила наклейка на бампере ржавого "Форда F-150" Костелло. Тара всегда думала, что это парадигма обманутого правого консерватизма, тип мышления, который прочно укоренился в промытых мозгах, архаичных ценностях, поскольку мир двигался вперед, крепко стирая старую школу под своей пятой. Сумасшедшая мысль. Но иногда для победы в войне нужны сумасшедшие ублюдки. Или, по крайней мере, чтобы повести в первую битву.
Дверь.
Она схватилась за потускневшую медную ручку двери, чувствуя смертельную тяжесть в голове, уверенная, что плохой человек будет ждать снаружи.
Потом на кухне зазвонил телефон.
И продолжал звонить.
Не обращай внимания и убирайся отсюда, - подумала Тара.
Но затем она повернулась и побежала на кухню, перешагивая через кровь и видя разделанные останки Маргарет, ее голова была наполнена влажной, мясистой вонью сырого мяса. Потянувшись к телефону, она увидела то, чего раньше не замечала: задняя дверь была приоткрыта, от нее к крови и останкам тянулись грязные следы и царапины.
Она практически оторвала радиотелефон от стены.
- ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ, КТО БЫ ЭТО НИ БЫЛ! - крикнула она в трубку. - ЗДЕСЬ ПРОИЗОШЛО УБИЙСТВО, И Я ДУМАЮ, ЧТО МОЮ СЕСТРУ ПОХИТИЛИ! ВЫ МЕНЯ ПОНИМАЕТЕ? ЭТО НЕ ГРЕБАНАЯ ШУТКА! ЗВОНИТЕ В ПОЛИЦИЮ! ЭТО ПО-НАСТОЯЩЕМУ! ПOЗВОНИТЕ B ЧЕРТОВУ ПОЛИЦИЮ!
И сквозь гром своего панического голоса она услышала низкий, ужасный, злой голос, говоривший ей из какого-то мертвого и темного места:
- Tвоя сестра у меня.
Возможно, она должна была сказать что-то важное. Но когда ее губы приоткрылись, все, что она смогла произнести, было:
- Какого черта ты только что сказал?
- Ты слышала меня, - пропел этот мерзкий голос. – Лиза у меня. Эта маленькая пизда, спрятанная далеко и надежно, у меня.
На мгновение Тара почувствовала себя безнадежной... глупой, тупой. Но это продолжалось недолго. Что-то грязное и ужасно злое вырвалось прямо из ее сердцевины.
- Послушай меня, больной урод! Если она у тебя, то лучше отпусти ее прямо сейчас! Ты меня слышишь? Потому что если ты этого не сделаешь, если ты этого не сделаешь...
- Заткнись!
- Ты заткнись! - крикнула Тара в трубку. - Заткни эту гребаную дырку, которую называешь ртом, или я, блядь, вырву твои яйца через твою гребаную глотку! Отпусти ее! Черт бы тебя побрал, отпусти ее!