Одинокая рождественская гирлянда отбрасывает на них странный оранжевый свет, но я могу различить фигуру Дэйва и походку где-угодно — среднего роста, ходит так, словно ему в задницу засунули огромную палку. Парень рядом ростом выше меня. Что-то в нем знакомое, но я не слишком зацикливаюсь на этом, поскольку отвлекаюсь, ища в его руках большой гребаный мешок марихуаны. У меня практически слюнки текут.

— Ты проснулся. — Доносится из темноты голос Дэйва.

— Да.

А где травка?

— Хорошо. — Его лицо появляется в поле зрения, и когда он отступает в сторону, я смотрю на руки его друга. Пусто.

Стону и смотрю на своего менеджера.

— Какого хрена мы здесь делаем? — Мой пульс бьется сильнее, чем обычно, и заставляет меня нервничать. Мне нужна еще одна сигарета, если я не могу достать что-нибудь, чтобы они перестали трястись…

— Прошло много времени, Джесайя.

Мое дыхание застывает в легких.

Вы, должно быть, издеваетесь надо мной.

Все. Кончено.

Чудовище прыгает за моими ребрами, словно его током пробудил к жизни голос моего старшего брата, произносящего имя, которое не слышал с семнадцати лет.

Я не смотрю на него. Не могу. Вместо этого смотрю на Дэйва, когда когти монстра впиваются мне в грудь, подталкивая выбить дерьмо из этого самонадеянного, назойливого мудака.

— Это что, какая-то шутка?

— Такова цена сделки. — В голосе Дэйва нет и намека на страх, который он должен был бы испытывать. — Бери или уходи.

Мой измученный мозг изо всех сил пытается понять, что он мне говорит. Сделка. Не реабилитация. Я все еще не могу смотреть на своего брата.

— Он и есть сделка?

Лицо Дэйва остается невозмутимым, но вспышка жалости в его глазах только выводит меня из себя.

— После всего, что я для тебя сделал. — Толкаю его в грудь сильнее, чем думал был способен в моем состоянии. Он отшатывается, но быстро восстанавливает равновесие, оказываясь нос к носу со мной. — Если бы не я, ты бы отсасывал уличным артистам за возможность представлять их интересы. — Снова толкаю Дейва. — Слышишь меня, ублюдок? Ты был бы никем! Никем, твою мать!

— Джесайя…

Поворачиваюсь к брату, впервые глядя ему в глаза. Прищуриваюсь, вызывая его произнести мое имя еще один гребаный раз. Я не видел его много лет, и, если не считать аккуратной стрижки и застегнутой на все пуговицы рубашки, он выглядит точно так же. Темные волосы, загорелая кожа, которую он унаследовал от итальянской стороны нашей мамы, и волевые черты лица, которые достались от нашего отца.

Всегда пацифист, он поднимает руки в знак капитуляции.

— У тебя есть выбор. — Голос Дэйва притягивает мое внимание обратно. Он выглядит немного бледным. — Ты можешь уехать отсюда, вернуться со мной в Лос-Анджелес и попрощаться со своей карьерой. Или…

Ему не нужно заканчивать эту мысль.

— Иисус.

Мой брат съеживается.

Я провожу языком по зубам, во рту сухо, кожа зудит, кровь вибрирует.

— Это чушь собачья.

Распахиваю дверцу лимузина и заползаю внутрь.

— Дерьмо, — бормочет Дэйв.

Я хочу назвать его засранцем за то, что он не знает меня так хорошо, как следовало бы.

Хватаю три пачки сигарет из лимузина и «Зиппо» Дэйва, который он оставил в подстаканнике, и выползаю обратно. Дэйв вздыхает с облегчением, и мой брат торжественно кивает.

Я смотрю на человека, который поощрял меня заниматься музыкой, когда все остальные говорили заняться чем-то более приемлемым. Человека, который сказал, что я могу изменить мир одной песней. Человека, который никогда, ни разу не отказывался от меня. Но в итоге отказался.

Киваю в сторону его дома.

— Ладно, давай, блядь, сделаем это, Бенджамин.