Он лежал на шёлковом ложе, чему весьма удивился. Ковры, сотканные в Смирне и Исфахане, устилали пол. Грубую чёрную ткань стен покрывали шёлковые драпировки, а с потолка свисали золотые лампы.
Рядом с ним стоял низкий столик с блюдом фруктов и чашами шербета. У входа виднелась фигура последователя Пророка, опиравшегося на длинное копьё и рассматривавшего пленника с некоторой долей любопытства. Снаружи доносился гул голосов, топот лошадей и крики верблюдов.
Де Монтревель с глупым видом огляделся вокруг, взирая на окружающее с великим изумлением.
— Где я? — пробормотал он. — Конечно, я сплю.
Взор его упал на стража в дверях.
— Кто ты? — спросил он на лингва франка, общепринятом средстве общения между европейцами и сарацинами.
— Воин эмира Юсуфа бен Омара, — последовал ответ мусульманина в тюрбане.
Роберт начал гневаться.
— Я, что же, его узник? — спросил он.
— Видимо, это так, — ухмыляясь, ответил страж.
Рука де Монтревеля потянулась к мечу. Его не было. Он угрюмо уставился на стену, а затем, проголодавшись, протянул руку к столику. Он с жадностью съел фрукты и выпил шербет. Не успел он закончить, как вошёл сам эмир. Он рассказал своему пленнику, что произошло, а потом разъяснил ему ситуацию.
— Если мой сын умрёт, умрёшь и ты, — сказал он. — Его состояние очень тяжёлое. Лекарь, хоть он и еврей, прилагает все усилия, но рана хуже, чем мы думали. Наверное, наконечник стрелы был ржавым, потому что началась гангрена, и его охватила ужасная лихорадка. Будь ты проклят! — вскричал он, подступая ближе и потрясая кулаком у самого лица Роберта. — Если он умрёт, твоя участь известна.
Роберт побледнел, но ничего не сказал. Юсуф бен Омар вскоре ушёл, оставив его наедине с собственными мрачными мыслями.
Состояние Али, как и сказал эмир, действительно было тяжёлым. Малахия, который привязался к юноше, заламывал руки. Началось заражение крови, и кровь скапливалась в лёгких. На самом деле, кровотечение в основном было внутренним. Потеря крови была значительной, и юноша горел в ужасной лихорадке. Его пульс бился, словно молот, а лицо было искажено болью.
Когда настала ночь, положение ухудшилось. Али судорожно дышал и находился в полном беспамятстве. Малахия в отчаянии объявил, что ничего больше не может сделать. Юсуф, с каменным лицом, ходил из угла в угол комнаты, невнятно бормоча. Слышался постоянный гул голосов и топот ног.
Около полуночи наступил конец. Малахия сделал всё, что мог, и эмир понимал, что не станет винить лекаря, если сын умрёт. Он заговорил с евреем:
— Ты не можешь больше ничего сделать, — сказал он, — поэтому тебе лучше уйти.
Но Малахия не ушёл.
Вскоре по лагерю распространился слух, что Али умирает. Вожди столпились в шатре позади эмира, который стоял подле своего сына.
Настала полночь. Внезапно глаза Али раскрылись, и он обвёл взглядом комнату. Затем он поднял взор вверх, воздел руки в неистовой мольбе к Аллаху и рухнул замертво.
Вожди покинули шатёр. Малахия плакал и заламывал руки, а эмир с ожесточённым и неподвижным лицом вышагивал из угла в угол. Лампы постепенно угасали, пока тянулась ночь, и, прежде чем они это осознали, наступило утро и воцарилась скорбь.
V
Три дня спустя Юсуф бен Омар стоял перед своим пленником.
— Я изменил твою участь, — произнёс он. — Я сражусь с тобой своими собственными руками и убью тебя, если на то будет воля Аллаха.
Так он и Роберт де Монтревель вышли на солнечный свет. Арабы столпились вокруг них и образовали кольцо. Перед Робертом положили три меча, и позволили сделать выбор. Он выбрал самый большой. Эмир взял другой, и они свирепо набросились друг на друга.
Но хотя рыцарь короля Ричарда превосходил своего противника силой, он не был столь же гибок и искусен. Он сражался топорно и отступал при каждом ударе. Казалось, клинок его врага был повсюду. Блеск слепил ему глаза и он с трудом защищался.
Эмир почти не бился всерьёз. Он просто играл со своим неуклюжим врагом. Вскоре рыцарь стал задыхаться и начал наносить удары, как попало. Араба, нападающего на него чуть ли не со всех сторон сразу, было слишком много. Он не мог вовремя поворачиваться, чтобы отражать удары.
Тем не менее Юсуф всё ещё продолжал играть с ним. На его лице застыла жестокая улыбка. Дюжину раз он мог вонзить свой клинок через щель в доспехах, или что-то подобное, но сдерживался.
Голова де Монтревеля поникла и на мгновение он пошатнулся. Эмир остановился и подождал. Когда тот восстановил равновесие, он снова напал на него.
Рыцарь задыхался. Жаркое солнце и проворство его противника начали сказываться на нём. Эмир был невозмутим и искусен, и дышал так же свободно, как в своём гареме. Снова и снова они сходились, кололи, рубили и защищались, один невозмутимый, другой взбешённый. Де Монтревель всё больше слабел и слабел. Наконец эмир почувствовал, что он готов. Когда его враг на мгновение ослабил свою защиту, острый клинок проскользнул сквозь неё, и Роберт де Монтревель рухнул на песок мёртвым.
Редактирование: В. Спринский
Перевод: Bertran