ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Из всех возможных планов, — рычала Игрейн, выглядывая из-за угла темной улицы на их хорошо озаренное место назначения, — этот именно в стиле Виддершинс.

— Ох. Спасибо!

— Это не был комплимент!

— Думаешь? — Шинс шмыгнула. — Ты просто не знаешь. Никто так не планирует, как я!

— С этим я согласна.

Виддершинс нахмурилась, отгоняя ранних мух от засыхающих пятен крови, что выглядывали из-под плаща Ренарда.

— Слушай, — не в первый раз объяснила она, — это идеально. Он может даже не быть в Давиллоне! У его семьи тут нет интересов, и когда ситуация ухудшилась… Но я уверена, что за место ухаживают. Он не захочет вернуться в бардак, да? Там должно быть пусто, и никто не подумает искать нас там!

— Потому что мы не пройдем до двери, нас остановят и допросят! Я в пыли и паутине из туннеля, а ты выглядишь как ходячее сырое филе.

Девушка выпрямилась с гордостью, а потом обмякла, кривясь, когда задела раны.

— Я уже попадала туда! — возразила она.

— Угу. Через главный вход?

— Ну, нет…

— И ты сможешь лазать сейчас по стенам?

— О, хватит! — возмутилась Шинс. — Нам нужно отвлечение.

— Хм. Хорошо. Ты отдашь мне плащ, чтобы раны было видно, а потом упадешь на улице. Все соберутся вокруг тебя…

— И?

Игрейн беспомощно пожала плечами.

— Я уйду.

Виддершинс сказала Ольгуну, а не жрице:

— Как ты фыркаешь без носа? — а потом громче. — Милый план.

— Я подумала, что в нем есть очарование.

— Можно, — спросила Шинс, — кое-что изменить?

— Я была уверена, что ты так сделаешь.

Многое не требовалось. В ближайшей конюшне были материалы (это были, в данном случае, лошади). Немного криков и размахивания руками, вспышка искусственной паники от Ольгуна, и звери встали на дыбы, вопя, но они все же не ранили себя.

Стражи и прохожие на улице отвлеклись на шум, и Игрейн легко помогла Виддершинс отойти от конюшни, словно ее ранили копытами.

И они прошли в главную дверь.

Шинс только раз до этого была в «Золотом соболе», но не видела вход, прихожую и широкие залы. Толстый ковер мог согреть медведя зимой, и он вел к дверям и большой лестнице. Лампы из отполированной меди и хрусталя отгоняли тени в уголки. Несколько слуг в хорошей одежде смотрели свысока на жутко выглядящую парочку, но они не сказали ни слова. У них были свои дела, и они решили, что Шинс и Игрейн не стоят внимания.

Три пролета наверх, несколько коридоров, и они остановились там, где, по мнению, Виддершинс, была нужная дверь. (Она входила в окно, а не изнутри здания, но надеялась, что правильно угадала расположение).

— Это место невероятно! — Игрейн звучала оскорбленно, а не восхищенно. — Это — гостиница?

— Не совсем, — Шинс опустилась перед дверью и взяла оставшиеся отмычки из пояса и сапог. — Тут комнаты на долгий срок, напоминающие поместье для богачей, что бывают в городе не настолько часто, чтобы покупать себе жилище. Тут дают и слуг, если нет своих. Дом Давиллона для заблудших аристократов.

— Видимо, это место давно не посещали искатели, — буркнула женщина. Она вздрогнула от плеска, Шинс сделала глоток из хрустального графина, а потом опустила сосуд рядом с собой, пока работала. — Где ты это взяла?

— У одного из слуг. Он был слишком занят, скалясь на нас, чтобы замечать содержимое своего подноса. О, не смотри на меня так! У меня засохла кровь во рту и горле, и я даже не ощущала запах в конюшне! Удивительно, что я еще говорю!

— Не знаю, радует ли меня это…

— Молчи и угощайся бренди.

Игрейн нависала над плечом Шинс, кривясь от щелчков в замке.

— Хочешь, я это сделаю?

— Я в этом лучше, чем ты, — возразила Шинс, высунув язык, пока взламывала замок.

— Но ты ранена, — возразила жрица.

— Потому я немного лучше в этом. И опять этот взгляд. Тебе это скоро надоест, да?

— Вряд ли.

— Ты слишком напряжена, — Шинс отклонилась, когда раздался щелчок громче, замок сдался. Она поднялась на ноги, держась за дверь, тихо открыла дверь. — Я же говорила, его тут не будет.

— А если ты ошибаешься?

— Тогда мы уговорим его. Он меня недолюбливает, но ему можно уговорить. Мы-а-а-а!

Что-то выхватило у нее дверь, и она пошатнулась. Шинс рухнула на ковер, не смогла остановиться или отреагировать, подавила скуление от агонии в спине и животе. Она дюйм за дюймом повернула шею, легла на щеку, а не на болящий нос, и пыталась видеть.

Она увидела рапиру в паре дюймов от ее глаза, темноволосый мужчина с острыми чертами стоял на другом конце рапиры.

— Предлагаю, — сказал Эврард Даррас, — начинать уговаривать.

* * *

Она извивалась, билась в оковах лихорадки между пробуждением и сном, мыслями и беспамятством. От пота простыни прилипали к ее телу, они душили ее, словно были из шерсти посреди лета. Она пару раз сбросила простыни, но это вызвало дрожь.

Слабое гудение прикосновения Ольгуна, жжение на краях ран, мази, которые нанесла Игрейн, смыв худшую грязь и засохшую кровь, незнакомый зуд повязок и кровати, а еще лихорадочное сознание Виддершинс, похожее на комок кусающихся муравьев. Она стонала, шлепала себя и ворочалась, и простыни запутывались на ней.

Голоса из соседней комнаты, голоса в ее голове. Было сложно различить их. Пару раз она улавливала обрывки разговоров, и это явно были жрица и недовольный хозяин.

— …не собирался выбросить ее на улицу в таком состоянии, — рычал, как ей казалось, Эврард. — Я не жестокий! Но ее нужно убрать отсюда!

— Она не в том состоянии! — парировала Игрейн. — Да и мне некуда ее забрать.

— Не мое дело. Ох, Вернадо, ты знаешь, что она сделала со мной, с моей се…

— О, даже не начинай. Она — воровка. Это она делает. Твоя семья такого не видела?

— Не в том дело, и ты…

— Я помню, что ты бился на ее стороне почти год назад.

Тихий стук шагов, а потом удар кулака о стену.

— Так было нужно! То, что я решил, что не хочу ее смерти, не значит, что я простил ее, и что она может просить меня о помощи! Ох, эта мелкая…

Голоса пропали за сном, в котором Шинс слышала жуткий смех призраков, что сопровождал Ируока, но в этот раз среди них звучал голос Робин. Она не успела осознать это, как снова потеряла сознание.

И проснулась от жаркого спора. И отключилась. Проснулась от хлопнувшего шкафа, но не понимала причины. Может, хлопнул винный погреб. А потом опять отключилась.

Проснулась от стука кулака в дверь. Медленный стук ног по коридору.

Она приподнялась на дрожащих руках, в которых не ощущались кости, она словно поддерживала себя двумя змеями, стоящими на головах. Мышцы ее спины и живота пытались поменяться местами. Хоть было сложно, она не хотела лежать, ей нужно было увидеть, кто прибыл, и что происходило в других комнатах.

Но она легла на матрас и провалилась в беспокойный сон с галлюцинациями.

* * *

Холод, но приятный, разбудил ее окончательно, вытянул медленно, но верно из глубин лихорадка, боли и усталости. Нежное прохладное прикосновение убрало покалывание с кожи. Она ощущала мерцание силы Ольгуна, бог добавлял свое влияние к травам и чистой воде, которая, как понимала Виддершинс, была в чистой ткани, что ласкала ее.

Было приятно, такая боль уже не была той агонией. Шинс чуть не вздохнула.

Мысли скользили в ее голове, быстро сменялись, преследуя друг друга.

«Боги, это куда приятнее одеяла, хоть и запах как у чая, что испортился неделю назад! Та простыня была ужасной! И было бы хорошо, если бы все говорили тише. А если они разбудили меня раньше времени? Я бы… Стоп, все? Почему в комнате стало так людно?».

И кто-то ухаживал за ее спиной…

«Ох, я без одежды?».

Силой воли Шинс пробила последние слои паутины в ее голове, приоткрыла глаза и огляделась. Ее лицо было уткнутым в подушку, она почти ничего не видела. Ее все еще укрывало одеяло, теперь она обратила на это внимание. Она ощущала одеяло от бедер и ниже. А выше она могла лишь благодарить Игрейн — она полагала, что жрица омывала ее раны и меняла повязки — работавшую над ее спиной, а не животом.

Это не было бы важно, будь тут только Игрейн. Но голоса — не меньше четырех — были понятны, и Шинс явно уловила жалобы Эдварда Дарраса из-да толпы в его доме.

И голос Ренарда Ламберта, спорящего с ним.

И когда Игрейн рявкнула:

— Тихо! Она просыпается, — Виддершинс поняла, что сама испуганно пискнула.

— Она будет в порядке? — еще один знакомый голос с тревогой.

«Робин. И Робин здесь?».

Значит, знакомым голосом, который она не определила, была… как ее там? Ф-как-то-там…

«Фостин».

Возлюбленная Робин.

Игрейн рассказывала Робин, что ей нужно спросить у Шинс самой, как у нее дела, раз их шум разбудил ее, но жрица не смогла закончить. Шинс вдруг обрела голос:

— Ренард!

Она слышала, как его одежда зашуршала от того, как он вздрогнул.

— Что?!

— Если ты увидел хоть что-то из того, что не должен был, — сказала она, стараясь вжаться в матрас, — ты потеряешь глаза. И тебе повезет, если только глаза!

— Милая Виддершинс! — ужаснулся вор, защищаясь. — Я бы и не подумал…

— …признаться в таком, — закончила она за него.

— И почему это, — возмутился он, — мне угрожают, а месье Даррасу — нет?

— Не впутывайте…! — начал Эврард.

— Потому что я не могу кричать на него, — сказала она, — пока мне не станет лучше, а рядом нет острых предметов.

— …меня в это, — закончил он со вздохом.

— Думаю, всем нужно уйти, — проворчала Шинс. — Я слишком устала, все затекло, и я не одета для такого общества.

— Хорошо, — твердо сказала Робин. — Вы ее слышали. Вон.

— Это мой дом…! — снова Эврард не смог закончить.

Шинс могла слышать, как хмурится Робин.

— Тогда ты должен знать, где двери.

Шепча и бормоча, толпа ушла в другую комнату. Робин что-то шепнула Игрейн — Шинс не могла различить, но знала этот голос — а потом кровать дрогнула, жрица, сидящая на краю матраса, встала.

— Хорошо, — сказала она Робин. — Но только промыть их. Потом позови меня.

Прозвучали шаги. Дверь закрылась, кровать пошевелилась снова, кто-то занял место Игрейн. Шинс вдруг обрадовалась, что лежала на животе, скрывая лицо в подушке, так что не видела взгляд подруги.