Я невольно улыбаюсь. Клейтон снова будет в «Толпе», и я спою ему свою песню, своей музе, который воспламеняет все мои внутренности. Как я могу отказаться от этого?
— Звучит неплохо, — говорю я, кивая.
Клейтон слегка наклоняется вправо, заслоняя солнце, и передо мной появляется его прекрасное лицо.
— Тогда увидимся, Деззи, — бормочет он, и звук моего имени, произнесенного его бархатным голосом, посылает дрожь возбуждения по моему телу.
Я парю где-то в облаках во время занятия по вокальному мастерству. Мне даже кажется, что класс улыбается мне в ответ, а весь мир вращается, как баскетбольный мяч на пальце какого-то парня. Пальце Клейтона. У него на пальце весь мой мир, и он вращает его.
Я даже не боюсь идти на репетицию, несмотря на ужасный первый день. Я сажусь рядом с Эриком и сосредотачиваюсь на процессе, не отвлекаясь как в прошлый раз на болезненные ожидания ответа от Клейтона.
Прислушиваюсь к давнему совету Эрика, и лажаю. Я сильно лажаю, когда читаю свои реплики. Я даже смеюсь над иронией: несмотря на то, что во время репетиции первого акта мы уже должны все знать наизусть и не обращаться к сценарию, мы обязаны носить наши экземпляры, чтобы записывать указания на полях. На самом деле, каждый раз, когда я открываю сценарий, чтобы сделать заметку, я использую шанс, чтобы прочитать свою следующую реплику, а затем лажаю, когда читаю ее.
«Лажовый городишко».
Когда через два часа мы делаем перерыв на пятнадцать минут, Эрик обнимает меня и говорит:
— Ты действительно хорошо «лажала» сегодня.
— Ты тоже, — замечаю я, поскольку Эрик наконец-то отыграл свою первую сцену с Саймоном. — Твой Пьяница прекрасен. Я должна была понять это сразу, я же видела тебя в «Толпе».
— Кстати, все еще в силе?
— Ага, и… — добавляю я, одаривая его игривым взглядом, — придет кое-кто особенный с двумя своими соседями.
Это останавливает Эрика.
— Не получится.
— Получится, — говорю я с усмешкой. — Очень даже получится.
Пока Эрик пытается справиться со своим волнением в мужском туалете, я иду в тихий вестибюль. В восемь вечера он напоминает очень длинную темную комнату общежития, из-за чего я странно чувствую себя — в безопасности и приватно. Я смотрю через высокие окна во двор, наблюдая, как студенты проходят под уличными фонарями, когда холодный воздух кондиционера касается моей кожи. Я достаю свой телефон.
Мне нужно позвонить, и я не уверена, что действительно хочу сделать это. Да, конечно, я могу подождать до завтра, но мне необходимо получить ответы на свои вопросы.
Прижимаю телефон к уху, сосредоточивая взгляд на скамейке во дворе, на которой сидит пара влюбленных. Они обнимают друг друга, их макушки светятся под бледно-белым светом уличного фонаря.
— Папа?
— Деззи, дорогая, — говорит отец, практически напевая от счастья. — Как там твоя жизнь, милая? Разве Клангбург не очарователен?
— Он действительно прекрасен, папа. Спасибо большое. Я правда… правда хорошо провожу здесь время, — заканчиваю я с печальным вздохом.
— Милая?
Он слышит сомнение даже в моем вздохе. В отличие от моей рассеянной матери, папа улавливает каждый нюанс в моем голосе, он всегда его чувствует.
— Мне просто… любопытно… — начинаю я и тут же задаюсь вопросом, действительно ли хочу поднять эту тему прямо сейчас. — Как именно я пришла к тому, чтобы… наслаждаться временем здесь?
Мой отец никогда не уклоняется ни от одной темы.
— Мне просто сделал звонок Марву и сказал какая ты хорошая и подающая большие надежды молодая леди, — сразу же признается он.
Марв?
— А кто такой Марв?
— Марв, дорогая! Декан театрального факультета. Ты еще не встречалась с ним? Он пообещал, что первым делом встретится с тобой и позаботиться обо всем.
У меня кружится голова.
— Сам декан? Профессор Марвин Твейт?
— Вот именно. Это проблема?
Наверное, я немного наивна, и не подумала о том, с кем общался папа. Ну конечно, это кто-то сверху.
— Я не знала, что вы знакомы.
— Мы вместе ходили в колледж, милая. Он сам многого добился, будучи главой факультета. Неплохо иметь друзей в высших кругах, не так ли?
— Папа, почему Келлен здесь?
— О, так он добрался? Я не знал, что он приедет на этой неделе. Все внимание сейчас на постановке Вайноны в Лондоне, так что я забываю какой сегодня день недели, пока Миа не кладет расписание передо мной.
Я не знаю, кто такая Миа — секретарша, подруга или одна из многочисленных стажеров моего отца.
— Он приехал, — холодно говорю я.
— По крайней мере, там у тебя будет хотя бы одно знакомое лицо, — говорит папа явно с добрым намерением.
Нет, я не рассказывала отцу историю о Келлене Райте. Будучи бескорыстным (читай: бесхребетным) человеком, которым была четыре года назад, я думала, что, рассказав отцу, что его двадцатидевятилетний золотой мальчик приставал к его восемнадцатилетней дочери, положила бы резкий и ужасный конец его карьере, которая толком еще не началась. Поэтому мой отец знает лишь то, что Келлен все еще тот ангел, которым там старательно притворяется. И, честно говоря, даже несмотря на одиннадцатилетнюю разницу в нашем возрасте, у Келлена молодое лицо, которое делает его более невинным, чем есть на самом деле.
— Папа, — говорю я, готовясь произнести следующие слова, — ты послал Келлена сюда… за мной?
Мой отец, кажется, находит это забавным, поскольку я слышу его смех.
— Оставь сватовство своей сестре. Я бы никогда не поступил так.
— Я не это имела в виду, — бормочу я.
— Я послал его в качестве одолжения Марву, — продолжает отец. — Знаешь, чтобы помочь университетскому театру. Падение продаж билетов, снижение интереса к программе, сама знаешь, как это бывает.
— Он… был частью сделки? — спрашиваю я, чувствуя, как учащается пульс.
— Какой сделки?
— Марв принимает меня в программу, а ты посылаешь ему взамен одного из своих приспешников-осветителей? Я… правильно расслышала?
— Милая, ты все переворачиваешь.
— Ты понимаешь, что этим поступком ты отобрал возможность у… у кого-то другого, кто мог бы спроектировать свет и действительно чему-то научиться?
— Это всего лишь одна постановка, милая, и это все действительно на благо всего факультета. Представь, что все билеты на спектакль проданы и Клангбург замечают, он получает больше денежных средств от благотворителей, которые могут…
— Значит, все дело в деньгах?
Мое сердце бешено колотится, я хочу устроить драку. Я в ярости, поскольку косвенно ответственна за то, что Клейтон потерял такую возможность.
— Реальная картина намного сложнее, чем ты думаешь, Деззи. Так будет лучше для всех. Для факультета. Для твоего будущего. Для твоих коллег. И тебе нравится твоя роль в «Нашем Городе», не так ли? Разве это не то, чего ты всегда хотела?
Я чувствую себя принцессой в каменной башне, которой отец подарил фарфоровую куклу. Это все имеет отношение ко мне? Все это? Я не получила место на курсе, сражаясь так же усердно, как Клейтон. Насколько понимаю, я даже не заслужила той роли, которую играю.
Боже. Как отец вообще устроил это? Он знает Нину, или это профессор Твейт убедил ее дать мне главную роль?
Меня тошнит.
— Милая?
Пока папа говорит мне все это, я чувствую только гнев. Я так наивна, что не думала об этом раньше. Удивительно, насколько звонок отцу заставляет меня осознать, что розовые очки, которые я никогда не замечала, находятся прямо на кончике моего носа.
Влюбленные на скамейке, за которыми я наблюдаю все это время, встают, и я вижу слезы на их глазах. В течение нескольких секунд они кричат друг на друга.
Как быстро все может измениться.
— Мы отправили тебя в Италию, — продолжает папа, — но «туфелька не подошла». «Академия Клаудио и Ригби» была отличной возможностью для тебя, но закончилась неудачным выходом на сцену и… прискорбными последствиями. Ты когда-нибудь задумывалась об обратной стороне этого случая, Деззи? Мы посылали тебя на бесчисленные прослушивания, ты даже посещала актерские курсы в Нью-йоркском Университете. Мы…
— И поэтому вы отправили меня сюда, — говорю я, наблюдая, как парочка «разрывает» друг друга на части. — Не смогли вынести того, что я хотела получить нормальный опыт. Вместо этого вы позаботились о том, чтобы красиво упаковать все это, присыпать обещаниями успеха и позволить вашей дочери поверить в ложь.
— Деззи…
— Мне нужно вернуться на репетицию, папа. — Мой голос ломается. — Знаешь, репетировать роль, которую не заслуживаю.
— Ты заслуживаешь всего мира, дорогая.
Я вешаю трубку, стискивая телефон также крепко, что становится больно. Влюбленные снаружи уходят, и я тоже.
Остальная часть репетиции значительно менее приятна, и когда Эрик спрашивает меня, что случилось, именно в тот момент я начинаю свою настоящую игру, надевая яркую улыбку и убеждая его, что я в полном порядке и не могу дождаться момента, когда снова буду петь. И впервые за все репетиции, которые когда-либо у меня были, человек действительно убежден моим выступлением: Эрик улыбается, сжимает мое плечо и советует «поднять уровень сексуальности» в моей песне.
— Сделай так, чтобы Клэй-бой разгорячился.
И пока я не выйду на сцену и не начну петь, я буду сидеть здесь, прижав колени к груди и прислонившись к стене, терпеливо ожидая, пока буря от слов моего отца не утихнет.