Я вытащила меч из ее тела. Роджи подбежала ко мне, ее белая футболка была в вишневых пятнах. В отличие от меня, она носила кровь врагов уверенно, словно и не замечала ее. А меня тошнило от этого.

— Нет ничего хорошего в убийствах, — выдавила я.

— Точно, — сказала Роджи. — Потому быть шинигами — проклятие. Но мы можем поговорить о сожалении позже. Идем.

Я проследовала за ней к мотомии храма, с тревогой оглядываясь. Вокруг был только кружащийся снег. Земли храма были странно тихими. Ни криков в воздухе. Ни эха звона стали в ночи. Но дом извивался, как языки драконов, над зданиями. Он царапал горло и вызывал слезы. Я потерла глаз костяшками, но от этого стало только больнее.

Мы зашли за дом дедушки, держась теней у внешней стены сада. Роджи двигалась как кошка, тихая и гибкая, снег не хрустел под ее босыми ногами. Ветер тянул за ее короткие волосы — я впервые видела ее без косичек на голове.

Она замерла у края сада и махнула мне остановиться.

Сначала я не знала, почему мы остановились, а потом услышала тихий шорох, стук костей и тихий печальный выдох. Я посмотрела влево. Звуки, казалось, доносились из мотомии, скрытой за кустами. Роджи оглянулась, произнесла губами: «Готовься».

Я кивнула, хотя не была готова. Я сжала рукоять катаны, правая ладонь была у гарды меча, а левая сжимала основание. Роджи научила меня держать меч указательным пальцем и мизинцем, оставляя средние пальцы расслабленными. Но я невольно сжимала меч так, словно держалась за жизнь, словно, выпустив его, погибла бы.

Роджи оттолкнулась от стены, направилась к мотомии. Я следовала за ней. Маленький храм появился из теней, его стены и изогнутая крыша были темнее всего вокруг него. Трупы ёкаев усеивали землю, их кровь текла в трещины между брусчаткой. С каждой пролитой каплей крови я ощущала, как болели кости храма. Я насчитала двенадцать мертвых. Конечности подрагивали, но ничто не пыталось встать.

Я прошла в храм, заглянула в погреб. Я ощущала жестокость от досок в этом месте, словно воспоминание о произошедшем не пропадало. И я не знала, говорило мое неудобство, или это было что-то настоящее. Что-то злое.

В этом свете пятна крови на досках казались черными.

Роджи прошла со мной внутрь.

Что-то пошевелилось за ней.

Роджи, похоже, заметила мое выражение лица.

Она повернулась.

Я завизжала.

С ревом огромный они бросился на нас. У него было алое лицо и грива спутанных черных волос. Он взмахнул дубинкой с торчащими костями, разбил одну из колонн храма. Я отвернулась, обломки дерева проносились мимо моего лица.

Роджи ответила быстрее:

— Рецу! — крикнула она, делая жест рукой и вытягивая ее. Воздух вокруг нее замерцал, врезался в огра и оттолкнул его. Роджи использовала миг, бросилась вперед и врезалась плечом в его большую грудь, выталкивая его из маленького храма. — Поможешь, Кира? — крикнула она.

— О, хорошо! — сказала я.

Роджи закатила глаза.

Я выбежала из маленького храма, огр поднялся на ноги. Он был выше многих мужчин — даже выше Шимады — и у него были большие мышцы на руках, ногах и спине. Я не могла одолеть его один на один. К счастью, я не была одна.

Он улыбнулся мне, смеясь под нос.

— Мой господин будет рад, когда я принесу не только его ценную убийцу, но и его любимого врага.

— Кто сказал, что девушка хочет пойти с тобой домой? — сказала я.

Огр сказал:

— Ха! — и бросился ко мне. Я шагнула вправо, дубинка просвистела мимо моей головы.

Роджи бросилась, пригнулась под его дубинкой и ударила по боку. Она промазала, отскочила на пару шагов. Огр ударил кулаком по месту, где она была миг назад. Я шагнула вперед, вонзила меч в левую голень огра. Он взвыл от боли и потянулся ко мне. Я упала, и Роджи пронзила мечом его живот.

Струйка крови потекла изо рта огра, он рухнул на колени. Роджи вытащила меч из его тела, он булькнул, глаза закатились. Он рухнул на землю.

Роджи протянула ко мне руку.

— Неплохо, дитя. Ты быстро учишься.

Я улыбнулась, сжала ее ладонь. Она подняла меня на ноги, и мы вместе отошли от трупа огра.

— Ого, вы в порядке? — Широ появился из подвала мотомии. — Я думал, мы очистили земли. Простите!

— Мы в порядке, — сказала я. — Юза еще там?

— Да, мы ее уберегли, — Широ вышел на веранду мотомии. Он хмуро посмотрел на сломанную колонну, схватил кусок от нее и бросил на землю. — Шимада и Горо пошли проверить периметр храма, а моя мама отправилась помогать кицунэ…

Широ охнул и напрягся, глядя на кого-то за мной.

«О, нет», — подумала я, встревоженно оборачиваясь.

Мама вышла из теней веранды. Перед ней лежал труп убитого они, сад дергающихся лап йорогумо и стояла упрямая дочь с окровавленным мечом. Кровь демона была на моей одежде, и это не улучшало ситуацию.

Я пошла к ней.

— Мама, я…

— Не такую жизнь я для тебя хотела, Кира, — сказала она, спускаясь с веранды. Я замерла. — От этой жизни я пыталась тебя защитить.

— Ты знала? — гнев разгорался во мне. — Ты знала, что это была не ложь? Ты знала о ёкаях, и дедушка… Ты видишь сквозь морок Широ?

Мама молчала, только выдерживала мой взгляд.

— Почему? — сказала я, голос был почти всхлипом. — Если ты знала, почему оставила меня нести это бремя одну?

— Этот мир никогда не был моим, — сказала мама. — Не как у твоего дедушки, не как у тебя. Я думала, что смогу укрыть тебя от него, сказать, что это ложь, что глаза обманывают тебя… но я ошибалась.

Она не извинилась, но печаль в ее голосе не звучала наигранно. Я не унималась:

— Мама, храм в опасности. Мы в опасности. Кровавая луна скоро, и…

— Я не могу помочь, Кира. У меня нет твоих талантов, — она покачала головой. — Хотя я позволю тебе остаться в храме до нового года. Пусть дедушка гордится тобой. Он всегда тебя любил.

Мама отвернулась и пошла к воротам храма.

— Мама, стой! — сказала я.

Она замерла и оглянулась.

— Дедушка говорил, что наш храм скрывает кусочек Кусанаги но Цуруги? — спросила я.

Мама нахмурилась.

— Откуда у нас священный меч императорской семьи? Разве он не в Нагое?

— Наверное, — сказала я.

Она ушла, и Широ обвил меня руками. Я прильнула к его груди, и он опустил подбородок на мою макушку.

Он ничего не говорил.

Это и не требовалось.

Двадцать четыре

Старшая школа Когаккан

Киото, Япония

Утром понедельника мы с Широ обнаружили, что декабрь стал еще холоднее. Зимний ветер впивался в мои щеки, лед скользил под ногами. Луна висела низко на небе, становилась все больше с каждым днем. Чуть меньше недели, и кровавая луна взойдет, а наша война начнется.

Я удивилась машине семьи, ждущей на улице, двигатель гудел. Мама вышла из машины, мрачно поджав губы.

— Кира, — сказала она вместо приветствия. Она не стала здороваться с Широ.

— Доброе утро, мама, — я замерла на ступеньках. — Что ты тут делаешь?

— Старшая школа Когаккана согласилась не исключать тебя при одном условии, — слова мамы вылетели облаком пара.

— О? И каком? — спросила я.

— Ты официально извинишься перед Нанао Миямото и ее родителями, — сказала мама. — Сегодня.

— И все? — я искала ловушку, скрытое условие в словах матери. Я провела так много времени в мире монстров, что было сложно принимать кого-то без подозрений.

— Я встретилась в субботу с Миямото-сан, матерью Нанао, — сказала мама. — Я убедилась, что она в курсе, что ты считала, что защищалась. Мы встретимся утром в кабинете директора для твоего официального извинения.

«Мама… помогает мне?» — в своем сдержанном стиле.

— Ты не оставила мне выбора.

— А ты его заслужила? — холодно сказала мама.

Я вздохнула. Я не хотела извиняться перед задирами, но если мои родители спасут лицо, они не усложнят мою жизнь.

— Ладно, я извинюсь перед Нанао, — сказала я.

Но перед тем, как сесть в машину к родителям, я повернулась к Широ.

— Встретимся в школе, ладно?

— Уверена? — Широ сунул руки в карманы штанов.

— Да, — я быстро улыбнулась ему и стала спускаться по ступенькам. — Увидимся в классе!

Он подмигнул мне и помахал, игнорируя испепеляющий взгляд матери. Отец ничего не сказал, когда я села на заднее сидение его седана. Мы не говорили по пути в школу. Мама не ругала меня за дружбу с Широ, мы не говорили о произошедшем в храме в пятницу ночью. Я прокручивала в голове извинение снова и снова.

Когда отец остановил машину у школы, пот пропитал мою блузку на спине. Сердце сжималось в груди с каждым ударом, болело, словно я пробежала марафон. Я не хотела вставать на колени перед врагами и молить их о прощении, как и не хотела делать вид, что жалела, что защитилась. Я не ощущала вины, хотя буду искренней. В отличие от Ронина. я знала, что означало извинение — это была просьба вернуть гармонию и не повторять поведение в будущем. Если Нанао не повторит такое, то и мне не придется.

Мы прибыли в школу, и я последовала за родителями в кабинет директора Ито. Комната была с теплым паркетом и кожаными креслами. Свитки с чернилами украшали стены. Бледный свет проникал в окна. Одна створка была приоткрыта, впуская в комнату холодный ветер.

Директор Ито встал из-за стола. Он был невысоким, и его почти затмевала мебель вокруг него. Он пригладил костюм, поклонился моим родителям. Нанао и ее родители тоже встали, обменялись поклонами и подавленными приветствиями. Наши отцы поклонились друг другу, показывая уважение и смирение, признавая равный статус. Их поклоны начались со стандартных пятнадцати градусов и становились все ниже с каждым наклоном.

Я поймала взгляд Нанао, и он коснулась перевязанного носа и быстро отвела взгляд. Я плохо умела читать поведение, но она не вела себя как победитель. Нанао выглядела так же неуютно, как я себя ощущала. Я думала, она будет рада каждой секунде, а потом разнесет ужасные сплетни обо мне. Я думала даже, что Аяко будет тут, чтобы увидеть мое унижение. Но я читала в этой комнате только стыд и печаль.

— Кира, — сказал отец, не глядя на меня. — Думаю, ты должна кое-что сказать Миямото-сан и ее родителям?