Часть первая
АДРИАН
Астролог в пурпурном
Император Адриан1 всегда верил гороскопам.
В своей роскошной резиденции в Тибуре отстроенной к окончательному возвращению в Рим, он предавался размышлениям об извилистых путях судьбы, увлекшей его по миру на долгие двадцать лет после смерти императора Траяна. Он брал в руки листки пергамента, в которых на протяжении долгого времени описывал то, что должно было с ним случиться, читал и удивлялся совпадениям.
В четких линиях, соединяющих двенадцать домов зодиака, он находил не только удовольствие эстета, как в строгой архитектуре Афин или геометрически выверенных пирамидах фараонов, но и черпал глубокие знания. Словно гороскоп являлся материальным и зримым выражением всеобъемлющего логоса2.
Место, присмотренное Адрианом для резиденции, было не новым. До этого его облюбовал Октавиан Август, тут жили Гораций и Катулл, другие богатые патриции. Обширные императорские земли, окруженные желто-зелеными оливковыми рощами и соснами с густыми кронами, вместили в себя все причудливые фантазии Адриана. Здесь были залы и театры, роскошные термы, библиотеки, портики и храмы, декоративные сады. В свою виллу он долгое время свозил картины, статуи, вазы со всей территории подвластной Риму и теперь наслаждался их видом, присев на стуле или возлежав на ложе.
Иногда он просиживал в одиночестве целые вечера с фиалом фалернского вина в руке, составлял гороскопы близких людей, размышлял об их судьбах, контуры которых проступали за линиями, связующими траектории планет.
Хотя римский дух привык обращаться напрямую к богам — как считалось, лицо последних можно увидеть, — предсказания звездочетов на этом фоне часто выглядели делом случая, пустым развлечением для пресыщенного ума аристократов. Но Адриан знал, что его гороскопы не врут.
Сам он среди посвященных давно слыл знатоком астрологии. Он вообще был очень честолюбивым, амбициозным и все в Риме знали, что лучшим поэтом, писателем, художником, музыкантом, играющим на кифаре, и певцом, несомненно, является Адриан. Можно было, конечно, и оспорить это мнение, но за маской обаятельного и открытого человека таился мстительный и жестокий характер.
По Риму ходила история про архитектора Аполлодора Дамасского3, разозлившего Адриана еще в бытность, когда тот не был наследником императора Траяна4, а одним из приближенных. Как-то Траян обсуждал со своим архитектором новую постройку. Адриан, баловавшийся рисованием, решился подать свой совет, как он считал, дельный и верный. Но Аполлодор неприязненно усмехнувшись, грубо оборвал его — человека малосмыслящего в архитектуре.
Став цезарем Адриан отправил ему проект храма Венеры, чтобы показать, что он Адриан, может обойтись без помощи этого мужлана, этого дерзкого и неотесанного архитектора. Аполлодор и тут не проявил должного уважения. Он высмеял императора, говоря о статуях, спроектированных слишком высокими: «Если богиням придется встать с места и выйти — у них ничего не получиться, они будут биться лбами о низкие потолки». Такое уничижение самолюбивый Адриан не мог игнорировать и допустить, чтобы Аполлодору все сошло с рук. Он казнил строптивца, пусть тот и был человеком искусства.
Бесспорно, командующего тридцатью легионами трудно назвать несведущим в какой-либо области.
Давным-давно Адриан составил гороскоп Марка Анния Вера, тогда еще мальчика, дальнего родственника своей жены императрицы Сабины5. Гороскоп предсказал Марку достойную жизнь и важный пост в иерархии власти, пост правителя государства. Адриан подумал, что из этого мальчика можно вырастить настоящего властителя Рима, выпестовать его, вырубить, как вырубают прекрасную статую из бесформенной глыбы мрамора.
У самого Адриана детей от жены не было, и это обстоятельство заставляло присматриваться к окружающим, размышлять о выборе возможного преемника.
На Марка его внимание обратила Сабина. Тогда они еще были дружной семейной четой, жили в согласии и прислушивались друг к другу. Потом же у него появился Антиной6 — прекрасный греческий юноша с беломраморной кожей, черными вьющимися волосами и прямым профилем, мягкий, женственный и безотлучный. Адриан увидел его голым, купающимся в горном источнике, и влюбился, чем подтвердил мнение Цицерона, что любовь мужчины к своему полу является естественным следствием наготы.
Так дружеская приязнь с Сабиной сошла на нет.
Сабина не понимала, что любовь к Антиною была даром богов стареющему императору, ибо она делала его счастливым и молодым, а отсутствие любви — несчастным, хотя и мудрым. Только кому нужна мудрость без Антиноя?
Жена превратилась в злобную фурию, клеветавшую на него на каждом углу. Ему донесли, что она кляла свое бесплодие, возлагая вину только Адриана. «Как можно родить от такого чудовища?» — вопрошала она, трагически заламывая руки, словно дешевый мим в деревенском театре. Конечно, он, Адриан, знал, что все дело было в ней самой: ему достался гнилой плод, мертвая земля, в которую сколько бы семя не бросал — ничего не вырастет.
Он всего лишь поддался на уговоры жены Траяна Плотины, желавший укрепить свое влияние с помощь Сабины, ведь та была дальней родственницей императора Траяна. И, справедливости ради, стоило сказать, что благодаря ей, Сабине, Адриан стал Августом.
Но это в прошлом. Симпатия, привязанность, дружба. Все в прошлом! Мир изменил этот прелестный юноша Антиной, годы с которым оказались похожи на чудный сон, ниспосланный богиней ночи Никс, на сон, дарящий забвение. И вправду, Адриан тогда часто ощущал себя Одиссеем, усыпленным сладкозвучным пением сирен, путешественником, забывшим родную Итаку.
Как жаль, что их совместное плавание с Антиноем по морю жизни оказалось столь недолгим и мимолетным, как мимолетным бывает увлечение случайной женщиной. Его возлюбленный навечно сгинул в волнах Нила. После этого сердце Адриана застыло в печали, словно скорбящая статуя над мраморной усыпальницей дорогого человека. Он распорядился почтить память юноши. Стояли города, названные в его честь, высились статуи, заполонившие площади и улицы империи. Но города и статуи не смогли заслонить собой пустоту в сердце.
Одна такая статуя стояла и здесь, в Тибуре. Адриан создал храм Антиноя и поставил его скульптуру внутрь. Иногда подходил к ней, касался рукой холодного камня. По цоколю памятника была высечена надпись: «Будь бессмертен, как Ра7». Он прикрывал глаза, молчал, вспоминал…
Но Антиной появился уже после встречи императора с Марком. Сначала был Марк.
Мальчику исполнилось шесть лет, когда в перерывах между своими дальними и долгими путешествиями Адриан увидел его. Маленький, худой, с большими глазами, мальчик стоял перед ним, одетый в белую тунику.
Неподалеку встала его мать Домиция Луцилла — почтенная римская матрона, рано лишившаяся мужа и не вышедшая замуж повторно. Она владела крупным кирпичным заводом на окраине Рима. Был тут и его прадед Катилий Север Регин, известный сенатор, занимавший важную должность префекта Рима.
Они хотели, чтобы император отличил его, ведь Марк, в конце концов, был дальним родственником цезаря через Сабину. У Адриана было тогда хорошее настроение без капризов и раздражения, ставших обычными в последнее время, без тени меланхолической грусти при виде чужой молодости, которая казалась, безвозвратно утрачена им самим. И он не стал противиться. Отличить маленького Вера? Почему бы и нет!
Адриан дал ему белую тогу всадника с узкой красной полосой и перстнем, который мальчик еще не мог носить на пальце по причине большого размера. Это не казалось удивительным, ведь были и другие мальчики нежного возраста, которых уже отличали императоры. Удивление вызвала другая милость — Адриан на следующий год ввел Марка в коллегию салиев8, этих прыгунов, хранящих в народе боевой дух. Их было двенадцать, и они поклонялись Марсу — богу, который для римлян, привыкших воевать, был не последним в божественном пантеоне.
Наверное, утомительные обряды, связанные с хождением по улицам, пляскам, криками, шумом городской толчеи, совсем не подходили для семилетнего мальчугана. И все же мальчику этим была оказана великая честь, о которой он не подозревал и до конца не понимал ее значение, но знали и понимали его близкие: почтенная мать и суровый прадед.
Потом, еще один приближенный императора, его секретарь Гай Авидий Гелиодор — уроженец Сирии из города Кирра, смуглый человек с миндалевидными карими глазами, с умилением рассказал Адриану, как наблюдал странное шествие на одной из улиц города: одиннадцать взрослых мужей и мальчик, идущий рядом.
«Он был серьезен, этот маленький Марк, — говорил Гелиодор, почтительно склонившись перед цезарем. — Он шел с напряженным нахмуренным лицом, как и все в левой руке держал щит, а в правой небольшой прутик. Конечно, щит был меньше, не такой как у мужчин — ему сделали специальный, — но он добросовестно бил по нему деревянной палочкой, а еще пел вместе со всеми старые боевые песни: «Помогите, Лары, нам!» и «Сыт будь, злой Марс!» Ну, вы слышали их».
Хитрый Гелиодор не стал пояснять, что смысл этих песен никто уже не помнил, и оттого постороннему уху они казались набором несвязных звуков. Но Марк, как отметил внимательный секретарь, обладал хорошей памятью, и он уверенно подпевал своим звонким мальчишеским голоском, сосредоточенно прыгал на улицах под веселые и громкие крики жрецов,
Неотъемлемой частью ритуала была вечерняя обильная еда, сопровождаемая возлияниями, с громкими криками расходившихся жрецов. Рассказывали, что император Клавдий как-то специально переоделся в одежду салия для участия в такой попойке в храме Марса на Палатинском холме.