Глава пятая

Меня слушает огромная аудитория Гаванского университета. Мой триумф. Бабушка, гордись мной. Спасибо, Куба, спасибо за надежду. У всех нас непременно получится. Мир уже скоро начнёт меняться, люди станут с уважением и непритворной симпатий относиться к каждому, кто встретится ему на жизненном пути. Дружба придёт с изнурённым прошлым в будущее. Ленин на графити Гаваны улыбнётся, как никогда не улыбался, монастырь Санта-Клара воспоёт своим лучшим голосом, а собор Непорочного Зачатия даст людям новых людей. Без всяких грехов и изъянов. Спасибо, Бог!

Передо мной 23 листа убористого почерка, мои неразборчивые каракули. Я учёный, больше 50 архивов были моими кузницами научных открытий, но здесь я волнуюсь. Это нечто похожее на первые ласки с Лулу. Я провожу обеими руками вдоль её тела, она чуть наклоняется вперёд, я поднимаю свои горячие ладони к её груди, слегка прислоняюсь к ней, я чувствую её токи, и даже сердечко её начинает мне салютовать. И вот то же самое, в Гаване, перед этими очкариками и дальнозоркими профессорами в наскоро отутюженых пиджаках. Они смотрят на меня как на Христа. Стоп. Я начинаю сбиваться, дорогие аплодирующие. Мне нужна лёгкость. Лёгкость Лулу. Я вижу пятно под ней, а она спит как ребёнок. Я не верю в это пятно, я его выдумал. Лулу само совершенство, её страсть похожа на свет июльской луны над пшеничным полем. Я не вижу никого перед собой, и голос мой порхает стрекозой в этих достопочтенных стенах кладезя знаний, замершего перед рывком справедливого социализма.

"Наша планета нуждается в тишине ядерных конструкций. Зло неспособно успокоить человечество. Есть волны доброй силы, мы их нашли. Господа завсегдатаи слушаний по стратегическим и наступательным вооружениям, мы говорим вам: довольно, займитесь чем-нибудь другим, уберите руки от очагов опасности для всех. Дети не должны плакать, видеть репортажи, где плачут такие же крохи, как и они. Детям всё равно, где вы будете дальше зарабатывать свои денежки, но дайте нашим детям наконец бесстрашие перед грядущим".

Одной из студенток становится плохо и она красиво падает в объятия своего довольного улыбающегося друга. Снова все собравшиеся аплодидируют так, что я моргаю как в детстве, на новогоднем утреннике, в костюме зайчика. Я вижу Лулу, она улыбается на своей кухне, в нашей Барселоне. Звучит воркующая гитара, а за окном - ламбада, ламбада, вечная ламбада. Товарищи учёные, а не устроить ли нам карнавал в честь III Интернационала? Сергей Иванович, дружище, запускайте установку Доброго Луча, мы все хотим перемен, усталость невероятная от кровожадного капитализма, нам ещё Мадагаскар спасать, женщин Европы научить жить по средствам, а не по кредитной карте своих любовников, а ещё нам просто необходимо вернуть моду на скромность и девственность, порядочность и уважение к старшим, вернуть настоящее детство, убрать лишние плакаты, запретить рекламу и разврат, объявить духовную скупость вне закона, дать каждому жаждующему и алкающему любимую книгу, две, десяток, сотню; пусть лучше книга лишит сна, чем выкачает мозг маниакальными сценами проституция и реалити-шоу выгребных ям.

Я освобождаю горло от тесноты плотной рубашки. Альпинист, забравшийся на вершину своих мечтаний. Скоро вы услышите невероятное. Нет, птицы и звери не заговорят на человеческом языке. Материки тоже не придут в движение, облака не побегут вспять, как и реки, и ручьи, и канализационные потоки. Но мир удивится. Мы все удивимся, даже я, один из сопричастних к этим чудесным преображениям. Телесериалы начнут терять публику, тинейджеры поубавят инстаграмную прыть, в моду войдут лингвистика и поэзия, библиотеки увидят очереди, больницы вздохнут с облегчением и ответственные за здравоохранения чиновники добавят палаты в роддома, души индейцев сабонеи и тоино обретут вторую жизнь и сам Команданте Че Гевара наконец-то возрадуется победе, которую у него хотели когда-то украсть.