Глава 20

Шарлотта

В комнате царила кромешная тьма.

Самая тёмная ночь ещё до того, как солнце скрылось за горизонтом.

Мы сидели так уже некоторое время. Я сидела у него на коленях, закинув ноги на подлокотник кресла, а он обнимал меня за спину.

Наши сердца бились в унисон.

Наши дыхания смешались в нескольких дюймах между нами.

Слёзы высохли уже несколько часов назад.

Но страх и неуверенность были сильнее, чем когда-либо.

— Что же нам теперь делать? — прошептал он.

— Мы просто должны поддерживать друг друга, — выдавила я. Ничего не видя, я почувствовала, как его голова откинулась назад, когда он уставился в потолок.

— Как?

Моё дыхание дрогнуло. Портер всегда был таким сильным для меня. Теперь я должна была быть рядом с ним. Я была ему многим обязана.

— Я когда-нибудь рассказывала тебе о своём первом рассвете после того, как он пропал?

Он печально и медленно покачал головой.

Я ещё теснее прижалась к нему, как будто могла каким-то образом проникнуть внутрь и облегчить ошеломляющую боль в наших сердцах.

— В тот день, когда похитили Лукаса, я случайно услышала, как Брэди сказал моей маме, что только два процента похищенных детей возвращаются домой после первых двадцати четырёх часов. Тогда я не придала этому большого значения, потому что мой сын собирался вернуться ко мне. Понимаешь? Но со временем… я уже не была так уверена. Я начала зацикливаться на этих часах. В тот вечер, когда я вернулась домой из полицейского участка, мама помогла мне переодеться. Я была слишком поглощена мысленно, физически и эмоционально секундной стрелкой на часах, чтобы выполнять даже самые элементарные задачи. Каждый тихий щелчок этой крошечной пластиковой палочки оглушал. — Мой голос дрогнул, когда воспоминания о том дне уничтожали меня. — Время было на исходе. Мне оставалось всего несколько часов до того, как я стану частью тех девяноста восьми процентов, которые никогда больше не увидят своего ребёнка живым.

— Шарлотта, — прошептал он. — Не возвращайся туда.

— Я должна, — выдохнула я, касаясь его губ своими.

Он вздохнул и молча ждал продолжения.

— Я была на один восход и два процентных дальше от немыслимой жизни — быть вынужденной продолжать жить без него. Всё это было так нереально. В ту ночь я не могла уснуть. А с ещё одним движением стрелки, я боялась, что никогда больше не смогу заснуть. Только не без него. Поэтому я надела туфли и вылезла в окно, как будто мне снова было шестнадцать.

Тяжело вздохнула.

— Я до сих пор помню, как меня окутал холодный воздух, хотя он всё же был гораздо теплее, чем ледяная тундра, покрывающая моё сердце льдом. Куда я направилась, я не была уверена, но не могла больше сидеть и ничего не делать. Он был где-то там без меня. Мои ноги сами собой двинулись в сторону парка. Тем же самым путём, шаг за шагом, который я проделала сегодня утром вместе с сыном, прежде чем мир перевернулся с ног на голову. Мои руки ныли в поисках ручки коляски, а уши жаждали услышать крики, которые я так отчаянно пыталась заглушить во время той утренней прогулки. В ту минуту я отдала бы всё, чтобы эти крики вернулись. — Моё тело напряглось, сожаление и тоска в воспоминаниях снова стали ощутимыми.

Портер уткнулся носом мне в подбородок, и его дыхание прошептало надо мной, как мягчайшее пёрышко.

— Я рядом, Шарлотта. Я с тобой.

Я вдохнула так глубоко, что у меня заболели лёгкие, и продолжила:

— Когда мои ноги несли меня ближе к тому месту, где я видела его в последний раз, я позволила своему разуму вызвать воспоминания о той прогулке. Это было безумие… когда я вышла из дома тем утром, я была расстроена, лишена сна и нетерпелива, но, оглядываясь назад, я никогда не была счастливее в своей жизни. — Мой голос дрогнул.

Но Портер молча обнял меня и дал время собраться с мыслями.

— Я разговаривала с ним, — призналась я. Закрыв глаза, я позволила своим мыслям перенести меня назад во времени. — Такие мелочи, как «Тсс… всё в порядке, детка. Мама уже здесь». Я шептала их в пустоту, как будто он мог меня услышать. Но с безмолвным криком ещё одной секунды, проходящей мимо меня, надежда ускользала всё дальше и дальше из моей досягаемости. В тот вечер я просидела на скамейке несколько часов, притворяясь, что солнце всё ещё высоко в небе, дети бегают и смеются вокруг нас, Лукас плачет в своей коляске. — Я замолчала, потому что мой подбородок задрожал, и предательские слёзы снова появились у меня в глазах. — Но больше всего я притворялась, что никогда не упущу его из виду.

— Милая, — успокаивающе произнёс Портер, скользя рукой вверх и вниз по моей спине.

— Я просидела там всю ночь. Мои глаза были устремлены на горизонт. И как бы я ни старалась, в то утро мне не удалось остановить восход солнца. Это был самый мрачный рассвет за всю мою жизнь. Десять лет я жила и дышала этой тьмой каждый день, пока не встретила тебя.

— Господи, Шарлотта. — Он обхватил ладонями мои щеки и поцеловал. Его губы были полны любви и надежды.

— Перед рассветом всегда темнее всего, Портер. Нам просто нужно ещё немного подождать. Солнце всегда встаёт, детка.

— Папа? — хрипло произнёс Трэвис, и мы оба вскочили со стула.

— Да… я здесь, приятель. И Шарлотта тоже, — сказал Портер, приглаживая тёмные волосы нашего сына.

Я включила ночник у раковины, чтобы мы могли его видеть.

Он проспал уже несколько часов. Когда его вернули из операционной в палату, он был уже в сознании, но всё ещё не до конца пришёл в себя после наркоза. У нас даже не было возможности поговорить с ним, прежде чем он снова заснул.

— Всё закончилось? У меня появилось новое сердце?

Портер взял нас обоих за руки.

— Нет, дружище. С донорским сердцем было что-то не так. Они даже не начали операцию.

— Оу, — простонал он. — Это вроде как отстойно.

Я рассмеялась, и из уголка моего глаза выкатилась одинокая слеза.

«Вроде как отстойно», — это были не те слова, которые я хотела произнести, когда увидела его хирурга в том дверном проёме.

Но было слишком рано.

Я сразу поняла, что в тот день пересадки не будет. Внезапно я испугалась, что этого никогда не будет. И после того, как лучик надежды проник внутрь меня, разочарование обрушилось на меня с разрушительной силой.

Мы снова вернулись к мучительному ожиданию и молитве.

Мне потребовалось больше тридцати минут рыданий в объятиях Портера, чтобы понять, что это ещё не конец.

Выбор был только один.

И все это время мы будем вместе.

Пока мы держимся за это, мы не можем проиграть.

— Да. Это определённо отстойно, — тихо сказала я.

Портер ободряюще сжал мою руку.

— Эй, а что ты скажешь, если мы пообщаемся с бабушкой и Ханной? Они заставили меня пообещать позвонить, как только ты проснёшься.

— Ладно, — пробормотал он, ёрзая на кровати. — Раз я не перенёс операцию, значит ли это, что я могу есть? Я умираю с голоду.

— Да. — Я ухмыльнулась. — Я прослежу, чтобы медсестра дала тебе вкусное красное желе.

— Нет, пусть будет зелёное. Ханна обожает такое.

Улыбаясь, я вышла из этой палаты, чувствуя себя легче, чем когда-либо за многие годы.

И вовсе не потому, что всё, наконец, стало идеально.

Трэвис всё ещё отчаянно нуждался в сердце.

Брэди всё ещё вёл себя как осел.

Портер наверняка будет настаивать на том, чтобы мы стали жить вместе.

Но для меня новый день принёс ещё один восход солнца.

И впервые за почти десять лет я была взволнована жизнью по ту сторону горизонта.