Глава 4

Говорят, когда спишь, не ощущаешь запахов, но меня разбудил аромат роз, и я на мгновенье задумалась, почему в полумраке больничной палаты пахнет шиповником, как в полдень на теплом летнем лугу. Если бы не ночники под полкой и у двери в ванную, то в комнате стояла бы кромешная тьма. Я все же разглядела бледное, пушистое облако в другом конце палаты. Гален спал в кресле прямо под ним, которое оказалось вовсе не облаком, а скоплением цветов, распустившихся на маленьком плодовом деревце, что выросло позади его кресла. Мне приходилось видеть временные растения, выросшие от избытка магии в одном месте, но, насколько мне известно, мы не делали ничего магического. Может быть, я что-то пропустила, пока спала, или, может быть, в сюрпризе из тройняшек было достаточно магии. Одну руку Гален держал в пластиковой кроватке, что стояла рядом. Из-за тусклого освещения я не могла рассмотреть, кто из близнецов лежал в ней под одеялом, но ладонь Галена расслаблено покоилась около крошечной фигурки, словно он даже во сне стремился к малышу.

Я улыбнулась. Гален, может, и не лучший воин среди моих мужчин, и как политик он ужасен, но меня совсем не удивило, что он хороший отец.

Шорох рядом заставил меня повернуться, и я увидела другую пластиковую кроватку на высоких ножках с колесиками. В ней стояла плетеная корзинка с маленькими ручками для переноски, так что Брилуэн не касалась искусственного материала, который очевидно причинял ей боль. Под одеялком мягко изгибались крылья, которые были даже больше, чем у Рояла и его сестры Пенни, приехавших навестить свою дочь и племянницу.

Я почувствовала ещё сильнее запах роз, подняла глаза вверх в поисках его источника и увидела ветви розы, раскинувшиеся над моей кроватью живым навесом из шипов и светлых цветков, похожих на звезды в темноте. Я также ощутила сладость яблоневого цвета и поняла, какое дерево выросло в противоположной стороне палаты.

Интересно, что подумают медсестры о новых предметах интерьера. Надо мной среди цветов порхали бабочки, и я видела, как они перелетали со одного соцветия на другое, но знала, что они только были похожи на насекомых. В выросших ветвях порхали десятки фей-крошек, привлечённых новой магией, как мотыльков привлекает свет, и они прилетели сюда не просто потягивать нектар и собирать пыльцу, а охранять.

Я взглянула на Риса, спящего на диване в дальнем углу палаты вместе с Гвенвифар, лежащей на его груди. Ее белые локоны в скудном свете были очень похожи на его. В своём маленьком кулачке она сжимала его палец, словно они держались друг за друга даже во сне.

Шолто вальяжно устроился в кресле, как будто позировал, развернувшись спиной к единственному окну палаты. С последней нашей встречи он успел переодеться, потому что сейчас его одежда была такой темной, что он сливался с тьмой, а его длинные волосы поблескивали золотистой завесой. Глаза у Шолто были светлые, но при таком освещении я бы не смогла угадать их цвет. В таких золотистых глазах, как его, нет ничего человеческого. Они были светлыми, но не настолько, как его белоснежная кожа, сверкающая в полумраке комнаты, как волосы Риса и малышки.

Стена позади него пошевелилась. Мне пришлось прищуриться и сосредоточиться на том, что я вижу, чтобы понять, что это вовсе не стена двигается, а повисший на ней большой ночной летун, похожий на гигантскую летучую мышь, хотя летучие мыши не могут прицепиться к совершенно гладкой поверхности, потому что у них нет щупалец с присосками, как у летунов. Его обтекаемое тело обрамляло окно и почти достигало потолка. Когда-то летуны преследовали меня в ночных кошмарах, которыми по сути и были, но теперь эти кошмарные существа оказались на моей стороне, и я знала, что, пока они находились в комнате, почти никто в этом мире или любом другом не осмелится напасть на нас.

Гораздо более массивные щупальца, чем могли бы похвастать летуны, мелькали за окном. Значит за пределами нашей палаты на страже находились слуа. У нас были могущественные враги, но мы не нуждались в столь откровенной защите с тех пор, как сбежали из Фэйри и вернулись в Калифорнию, чтобы спокойно произвести на свет детей.

Мне не хотелось никого будить, поэтому стараясь не повысить голос, я спросила:

— Что-то случилось?

Шолто, моргнув, взглянул на меня, и его глаза отразили свет, чего не бывает у людей. Он сел немного ровнее, и я различила блеск драгоценных камней на фоне черной рубашки. Ожерелье покрывало большую часть его груди. Даже голливудская элита подобное не носила. Такие украшения предназначались для короля, кем он и являлся, король слуа. Я видела, как он носил это ожерелье в высших дворах фейри, когда хотел напомнить знати, что он не просто очередной лорд и даже не князь. Надевая своего рода корону, он провозглашал себя королем. Вопрос — зачем? Вернее, зачем сейчас?

Сердце забилось быстрее при виде украшения, потому что Шолто мог призвать слуа, чтобы предостеречь врагов от попытки напасть на нас, но чтобы одеться как король… В очень редких случаях он так поступал.

Я едва различила в темноте, что Шолто улыбнулся. Он ответил очень тихо, как делают все, находясь рядом со спящими людьми.

— А должно что-то случиться, Мерри?

— Не должно, но похоже так и есть, — сказала я.

— Мы твои телохранители, милая Мерри, и отцовство этого не меняет. Я просто оберегаю твой сон, сон наших детей и других отцов.

— На тебе придворные одежды и королевские украшения, в чем-то подобном я видела тебя лишь при дворе фейри. Тебе нет нужды щеголять ими перед людьми, да и передо мной.

— Когда ты поправишься, и доктора освободят тебя от всех ограничений, я с удовольствием надену это в твою постель.

Я подняла взгляд на висевшего летуна, которого Шолто абсолютно игнорировал, как будто я не должна его видеть.

— Ты же знаешь, что я вижу летуна, верно?

Он ухмыльнулся, покивав головой.

— Я и не пытаюсь скрыть их от тебя.

— А смог бы, если бы пожелал?

Он, похоже, обдумал это и только тогда ответил:

— Думаю, что да.

— А смог бы ты скрыть их от самой королевы?

— Я не хочу скрывать их от нее, — ответил Шолто.

Вот тогда я улыбнулась.

— Так вот зачем вся эта демонстрация силы. Королева угрожала нам.

Он вздохнул, нахмурился и заерзал в кресле, что бывало с ним не часто.

— Меня попросили не волновать тебя.

— Кто? — уточнила я.

— Дойл… Ты же знаешь, что это был он, больше ничьи приказы я не стараюсь так четко выполнять. Технически он капитан твоей стражи, а при дворе Неблагих он мой капитан.

— Ты Повелитель Всего, Что Проходит Между при дворе Неблагих, а здесь ты сидишь как король Шолто, правитель темнейшего войска Неблагих. Что же наша королева сказала или сделала, чтобы заслужить такую демонстрацию силы, Шолто?

— Дойл будет недоволен, если я скажу тебе.

— Только Дойл? — поинтересовалась я.

Он снова улыбнулся.

— Не только, но Холод меня не беспокоит.

— Полагаешь, что смог бы победить в дуэли моего Убийственного Холода, но не моего Мрака, — поинтересовалась я.

— Да, — ответил Шолто. Интересно, что он не пытался увиливать или тешить свое самолюбие. Просто констатировал факт: он почитал боевую доблесть Дойла, но не Холода. — И ты используешь их устрашающие прозвища в качестве той же демонстрации силы, моя дорогая Мерри.

— Почему ты говоришь «моя дорогая Мерри» так, как будто это не правда?

— Потому что я не уверен, что кто-то из детей мой.

Я хмуро посмотрела на него.

— Богиня показала мне, что ты являешься одним из отцов.

— Да, но Она не показала мне, и я ни в одном из тройняшек не вижу ничего из кровной линии моего отца.

Его отец был ночным летуном, как те, что живым настилом покрывали сейчас стены и потолок палаты. Его рождение не было результатом изнасилования, ни с одной стороны, просто высокородная сидхе возжелала ночь извращенного наслаждения. Готовность спать с монстрами слуа была одной из тех немногих вещей, что даже при Неблагом дворе считалась порочной. Как Дойл в течение столетий стал для королевы просто Мраком, а Холод — ее Убийственным Холодом, так и Шолто она прозвала своей Извращенной Тварью. Но если первых двух я могу называть этими прозвищами, то с Шолто так поступить я не могла. Он ненавидел, когда его называли Извращенной Тварью и боялся, что когда-нибудь, как Дойл стал лишь «её Мраком», так и он превратится в «её Тварь» или просто в «Тварь».

Шолто казался таким же красивым и идеальным, как и любой из моих любовников сидхов, но таковым не являлся. Не так давно от середины его груди до поистине прекрасного паха располагался пучок таких же щупалец, как внизу у ночных летунов. Магия и вернувшееся благословение Богини и Ее Консорта — богов, которые до этого долго отказывали сидхам в своей милости, за то, что те сами возомнили себя божествами и требовали поклонения — наделили Шолто даром превращать свои щупальца в татуировку. До этого Шолто мог визуально скрывать их пучок с помощью гламура — магии, к которой фейри прибегали, чтобы обмануть глаза смертных, но это была иллюзия, обман. Когда я впервые прикоснулась к нему, а его щупальца в ответ дотронулись до меня, я думала, что не смогу вынести их касание и заняться с ним сексом. Недавно Богиня преобразила его тело так, что оно стало соответствовать внешнему виду, и я узнала, что эти дополнительные конечности могли дарить столь яркое удовольствие, на которое было не способно человеческое тело. Теперь я с радостью приходила к нему в постель, и он ценил, что я полюбила его целиком, безо всякой брезгливости. Я была его единственной любовницей среди сидхов, потому что остальные боялись его, считая свидетельством того, что благородная кровь слабеет, и однажды мы все превратимся в монстров. Они боялись и моей смертной крови, видя в ней доказательство того, что их бессмертие скоро исчезнет.