27. СИЕННА

— Просто сделай это уже, — говорит он так, будто его совершенно не удивило моё появление. — Я ждал, что ты придёшь и закончишь начатое, — он горько усмехается. — Это меньшее, что ты можешь сделать, после того как превратила меня в калеку.

— О, я обязательно избавлю тебя от страданий. Но сначала я хочу получить ответы, — подхожу ближе, продолжая держать пистолет. Но не знаю, чего я заморачиваюсь. Он же беспомощный. Всего лишь жалкая оболочка того человека, который был в Легасе.

Рэдклифф тяжело вздыхает.

— Что ты хочешь знать?

— В первую очередь, где Зейн Райдер?

— Откуда мне знать? — Рэдклифф вскидывает указательный палец. — Стой, не говори… Приключения Сиенны Престон продолжаются, и теперь ты потеряла ещё одного бойфренда. Что такое, Сиенна, не можешь удержать их на поводке?

— Не строй из себя идиота, — угрожающе рычу я. — Прошлой ночью Зейн и я отправились на благотворительный приём в музее Мармет. Там была засада. Он не выбрался, — подхожу на шаг ближе. — Я хочу знать, где он.

— Это не моих рук дело. Он больше не моя проблема. Ты теперь уже не моя проблема, — его тон становится резким. — Ты ещё не поняла, Сиенна? Я им больше не нужен. Я калека. Просто приманка.

— Что?! Погоди… Хочешь сказать, ты не знал о засаде? Это не ты её организовал?

Рэдклифф подаётся вперёд, его взгляд тяжёлый.

— Моя карьера окончена. Они больше не посвящают меня в свои планы и уж точно не нуждаются в моём разрешении устраивать засады.

— А как же лаборатория ВИГ? Разве не ты приказал им стереть мне память?

— Мне дали одно последнее поручение, да. И я лично накачал тебя наркотиками, чтобы притащить туда. Но, не считая этого случая, я ни разу не появлялся в лаборатории ВИГ с тех пор, как ты одарила меня этим, — сказал он, с отвращением взглянув на свои протезы на полу.

— Почему ты накачал меня наркотиками?

— Указание свыше.

Мысли хаотично носятся в моей голове. Если за всем этим стоит не Рэдклифф, то кто?

— Мой отец всё ещё жив, — обвиняю я. — И ты это знал, не так ли? Всё это время ты позволял мне верить… ты заставил нас думать, что он мёртв. Зачем?

Рэдклифф опять вздыхает.

— Потому что он сам этого хотел.

Из меня вышибло весь воздух. Я опускаю пистолет.

— Что?

— Я дал ему яд, который замедляет сердцебиение до такой степени, что его становится не слышно. Подкупил скорую, чтобы его увезли. Помог организовать его похороны без тела, перевёз его в столицу и стёр его воспоминания.

— Зачем? — мне не хватает воздуха. — Зачем ты это сделал?

— Потому что мне так сказали, — грубо бросает он. — Потому что это моя работа.

И только тогда осознание обрушивается на меня. Рэдклифф — просто пешка в этой игре.

Как вдруг я слышу то, отчего моё сердце замирает, а кровь в жилах превращается в лёд.

— Папочка? — зовёт тоненький голосок. — Папа?

Рэдклифф закрывает глаза.

— Да, тыковка?

Шаги маленьких ножек приближаются, я ныряю за дверь, когда девочка, которой явно не больше семи, появляется в дверном проёме.

— Мне страшно, папочка. Весь свет пропал из моей комнаты.

Рэдклифф открывает глаза и улыбается дочери.

— Всё хорошо, милая. Просто отключили электричество. Скоро починят.

Она подходит к кровати и забирается, чтобы обнять его. Мою грудь сдавливает, когда я вижу, как руки Рэдклиффа сжимают дочку в объятьях. Отстраняясь, она спрашивает:

— Папочка, а ты отнесёшь меня в кроватку?

— Не сегодня, милая. Видишь? — он указывает на пол. — Я уже снял свои ноги.

Девочка надувает губки.

— Мне не нравятся твои новые ноги.

Рэдклифф усмехается.

— Мне тоже. Но тебе уже пора спать.

— Спокночи, — говорит она, убегая обратно в коридор.

— Спокойной ночи, тыковка.

Я прислушиваюсь, как шаги стихают на этаже, и выхожу из укрытия.

— У тебя есть дочь? — шиплю я.

Рэдклифф кивает.

— Где её мать?

Мне отчаянно нужны ответы. Если я убью этого человека, девочка останется без отца. Рэдклифф трёт переносицу.

— Погибла в автокатастрофе два года назад.

— Но твоя дочь… ну… Ты же часто уезжаешь по работе…

Рэдклифф догадывается, что я пытаюсь сказать.

— У неё есть няня.

Комната кружится, словно меня посадили на «американские горки» и повезли верх тормашками. Одной рукой всё ещё держу пистолет, но второй я опираюсь на тумбочку, чтобы сохранить равновесие. Всё не то, чем кажется. И теперь я не знаю, чему верить.

— Кто стоит за всем этим? — шепчу я. — Если не ты, то кто?

Выпрямляясь, я случайно задеваю картину на стене, и она падает на пол. Наклоняюсь, чтобы поднять, как вдруг раздаётся звук разбитого стекла и ещё какой-то странный, будто кого-то ударили под дых. Осколки стекла лежат под окном. Я перевожу взгляд на Рэдклиффа и вижу один только алый цвет. Багровая кровь сочится из дырки на его груди, вытекает из открытого рта.

— О нет. Нет, нет, нет, — бормочу я, пытаясь прикрыть рану свободной рукой, но она бьёт фонтаном, кровь просачивается через мои пальцы, окрашивая их в красный. Слишком поздно.

— Папочка? — зовёт тихий голосок. И внезапно превращается в визг: — ПАПОЧКА!

Я хочу успокоить её, загородить обзор на тело её отца, но она сжимается, пятясь в дальний угол комнаты. Её взгляд мечется между мной и Рэдклиффом. Между кровью на моих руках, пистолетом в ладони и открытым ртом её отца.

— Нет, — мотаю головой. — Это не я. Клянусь, я ничего не сделала.

Опустим, что десять минут назад в этом и заключался мой план. Опустим, что я ворвалась в его дом и направила дуло пистолета. Потому что в итоге не я нажала на спусковой крючок. Я не собиралась этого делать. Стоило мне увидеть девочку, как всё перевернулось. Но это всё уже не имеет значения, потому что Рэдклифф мёртв, а его кровь на моих руках.

Мои глаза наполняются слезами, я переживаю за эту девочку, навсегда оставшуюся сиротой.

— Прости, — шепчу я. — Мне очень, очень жаль.

Я разворачиваюсь и убегаю. Прямо по коридору, вниз по лестнице, прочь из дома. Когда я оказываюсь на крыльце, автоматически включается TREXUS.

«Посторонний в доме. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Полиция уже в пути».

Я слышу вой сирены, машины уже близко.

Покинув дом, я бегу со всех ног. Добежав до спрятанного велосипеда, я бросаю пистолет в прикреплённую корзину и уезжаю из района, крутя педали на максимальной скорости. Никогда я ещё так сильно не хотела, чтобы «Харли» была со мной. Этот велосипед слишком медленный и неудобный — совсем не то, что нужно, когда надо убираться поскорее.

Раз за разом в моей голове мелькают мои руки в крови Рэдклиффа и звук выстрела через окно. Кто-то следил за ним. Кто-то знал, что я приду и начну его допрашивать. Кто-то не хотел, чтобы Рэдклифф сболтнул лишнее.

Гудок разрезает воздух вдалеке. Рёв автомобилей силовиков напоминает взбесившийся улей. Я кручу педали быстрее, дыхание становится прерывистым. Я петляю по узким переулкам и задним дворам.

Я покидаю район с домом Рэдклиффа. Небо над головой чёрное, как крылья ворона. Вдалеке мигают огромные экраны на небоскрёбах. Когда я подъезжаю ближе, мой взгляд скользит по ним. Сразу после картинки с полураздетой девушкой — рекламы нижнего белья — появляется моя фотка из АГИО. И рядом написано:

Сиенна Престон, женщина, 17 лет

Рост 157 см

Вес 52 кг

Разыскивается по обвинению в убийстве полковника Джорджа Рэдклиффа. Награда — миллион пас. за любую информацию о местонахождении.

Тяжело сглотнув, я отрываю взгляд от экрана и наклоняю голову вниз, крутя педали быстрее. Мимо пролетают такси, паря в нескольких сантиметрах над землёй. Я продолжаю ехать, потому что если рискну остановиться, кто-нибудь может меня узнать. К счастью, на фотке мои волосы ещё длинные, и вообще я там выгляжу моложе, невиннее даже. Это фото было сделано ещё до того, как моя жизнь покатилась в ад. Прежде чем всё перевернулось верх дном. В те времена, когда меня волновали только оценки на экзаменах. И когда я переживала, что никогда не буду выглядеть так хорошо, как мои генно-модифицированные одноклассницы. Как сильно всё изменилось…

Несколько минут спустя я бросаю ещё один взгляд на экран, освещающий ночное небо. На нём тоже горит моя фотография с теми же словами. Он прокручивает объявление снова и снова — фотка, данные, награда, фотка, данные, награда.

Они решили повесить убийство на меня. Выставить виновной в преступлении.

Воздух пахнет солёной морской водой, берег близко. Я глубоко вдыхаю, наполняя лёгкие этим ароматом. Для меня океан — символ свободы. Он бескрайний, безграничный, необъятный. С ним я чувствую себя крошечной песчинкой в чересчур огромном мире. Как будто я могу затеряться, спрятаться так, чтобы никто никогда не нашёл.

Не поднимая головы и надеясь, что никто не заметит кровь на моих руках и одежде, я петляю поворот за поворотом по городу и постоянно оглядываюсь, нет ли погони. Мне приходится объезжать любителей поздних пробежек и людей, задержавшихся на работе. Как только я подъезжаю к пляжу, откидываю велосипед прочь и захожу в воду. Эта часть берега безлюдна, хотя вдалеке слышится чей-то смех и звуки пролетающих мимо такси. А я думаю только о том, как бы смыть с себя кровь. Может, если содрать всю кожу, у меня получится вырвать это из мыслей.

Я срываю футболку и тру руки так интенсивно, что кожа начинает гореть, но из головы всё никак не выходит лицо девочки, просящей папу отнести её в кроватку. Слёзы жгут глаза, стекают по щекам, собираются на подбородке, пока я думаю о том, что малышка больше никогда не увидит своего отца, не сможет забыть, как он истекал кровью. Его смерть ещё долго будет преследовать её в кошмарах. Она никогда не обретёт покой, пока убийца её отца на свободе. И она думает, что это я. Это, наверное, самое печальное последствие. Я не хочу быть ответственной за то, что девочка лишилась отца.

И всё же это моя вина.

Если бы я не разыскала его, если бы не проникла в дом, чтобы допросить, он был бы жив.

Так что нет, не я нажала спусковой крючок, но именно я убила его.