Я отшельница, за исключением визитов дважды в месяц к Анне. И хотя часть меня знает, что это не здорово, другой — большей — части всё равно.

Бип.

Я оглядываюсь и вижу, как загорается экран iPhone Джема, старая фотография нас и вежливый запрос его пароля заполняют маленький экран.

Дрожащими пальцами я набираю 062687, и экран сразу же меняется, приложения выстраиваются в пять аккуратных рядов.

Календарь. Часы. Погода. Сообщения.

Голосовые напоминания. Контакты. Сафари. Почта.

Карты. Настройки. Заметки. Камера.

Фото. TV. iBooks. Kindle.

App Store. iTunes Store. Музыка. Shazam.

Несмотря на то, что телефон находился в моём распоряжении почти год, только теперь я осознаю, что в верхнем углу экрана есть пятнышко, настолько тусклое, что его видно только из-за освещённого экрана, сейчас просвечивающего сквозь него. Коричневато-красное и слегка смазанное, — это всё, что осталось от кровавого отпечатка пальца, — у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него.

Медленно, очень медленно я провожу по нему пальцем, гадая, когда и как оно там оказалось, мерцание на экране неожиданно, когда моё непреднамеренное нажатие кнопки открывает последнее текстовое сообщение Джема.

В верхней части экрана написано «Бринн», что означает, что он писал мне.

В неотправленном сообщении написано просто «Катад».

Задыхаясь от внезапного ошеломляющего осознания того, что Джем провёл своё последнее мгновение на земле, пытаясь написать мне сообщение, экран размывается, когда мои глаза наполняются более обжигающими, бесполезными, карающими слезами. Для кого-то ещё «катад» может выглядеть как бред, но я слишком часто видела полное слово, чтобы его не узнать.

Катадин.

Гора Катадин.

Самая высокая вершина в штате Мэн.

Место, где, как говорил Джем, жила его душа, пока он не отдал её мне.

Прижимая его телефон к сердцу, я сворачиваюсь в клубок на кровати и плачу.

***

— В смысле, ты едешь в Мэн? Бринн, если тебе нужно выбраться, пожалуйста, приезжай в Скоттсдейл. Ты можешь остаться так долго, сколько пожелаешь.

— Мама, пожалуйста...

— Это не имеет никакого смысла, дорогая, — тон её голоса колеблется между обеспокоенным и нетерпеливым. Я представляю её в роскошном особняке родителей, сидящей на шезлонге у бассейна в шляпке с обвисшими полями, на её моложавом лице печать ужаса. — Мы знаем, как сильно ты любила Джема, но прошло уже два года…

— Перестань, — тихо требую я.

Из всего, что люди говорят вам после того, как вы потеряли кого-то, кого любили, слова «вы должны преодолеть это» — не только бесполезны, но еще раздражают.

Она вздыхает, но её голос остаётся нежным.

— Бринн, дорогая, пожалуйста. Приезжай в Скоттсдейл на неделю.

Как мне помочь ей понять, что для меня значит находка последнего сообщения Джема?

После этих болезненных, мучительных двадцати четырёх месяцев скорби о нём, в последние два дня я почувствовала что-то новое, воодушевляющее меня — план, цель, причина, чтобы встать и действительно покинуть свою квартиру. Таким способом, который я не могла предвидеть, Джем показал мне из могилы, как попрощаться — он даёт мне возможность похоронить его и двинуться дальше, но я должна сразиться со своим комфортным бездействием и начать двигаться, чтобы это произошло.

— Мам, он писал мне. Его последние мысли были обо мне… и Катадин. Я знаю это, потому что он писал мне. Он пытался напечатать название горы в последние секунды своей жизни. Разве ты не понимаешь? Я должна поехать. Я должна поехать туда для него.

— Несколько пеших походов с Джемом не подготовили тебя к подъёму в гору на другом конце страны! — кричит она, всё её притворное спокойствие исчезает, по мере того как её голос становится почти паническим. — Там медведи, Бринн! Это лес. Я сомневаюсь, что у тебя будет сотовый сигнал. Это так далеко! Если с тобой что-то случится, мы с папой не сможем добраться туда в течение нескольких дней. Я твоя мать, и я люблю тебя, и я умоляю тебя переосмыслить этот план.

— Это уже решено, мам, — говорю я. — Сестра Джема заберёт меня в аэропорту в воскресенье вечером. Я остановлюсь у неё. Она знает гору, как свои пять пальцев.

Я не разговаривала с Хоуп более года, я звонила ей прошлым вечером, хоть и беспокоилась об открытии глубоких ран, пока набирала её номер, но она была такой же дружелюбной, как и в те два раза, что она навещала меня и Джема в Сан-Франциско.

— Бринн! Как твои дела?

— Я в порядке, Хоуп. Как ты?

— Я тоже в порядке. Бывают хорошие, а бывают плохие дни, — признаётся она. — У тебя как?

— Так же.

Я сделала паузу, дыша сквозь своё глубокое желание плакать.

— Я скучаю по нему.

— Я тоже. Каждый день.

— Я, эм… — я прочистила горло. — Я нашла кое-что. В вещах Джема.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Я отправила почти всё тебе и твоим родителям после того, как это случилось… но одной вещью, которую я оставила, был его мобильный телефон. К тому времени, как полиция вернула его, прошёл почти год. Я положила его в коробку и сохранила. Не знаю, почему я никогда не включала его, но два дня назад я это сделала.

— Боже мой, — сказала она. — Что ты нашла?

— Немного. Но я думаю… думаю, он пытался отправить мне сообщение, когда умирал.

Я закусила губу, желая, чтобы мой голос оставался ровным.

— Там был фрагмент сообщения. К-А-Т-А-Д…

— Катадин! — воскликнула она.

— Точно, — сказала я, это чувство, то чувство, типа «я поднимаюсь и начинаю двигаться», заставляет мой желудок трепетать.

— Он писал тебе?

— Да.

— Ты думаешь… ты думаешь, он хотел, чтобы ты поехала туда?

— Да.

— Просто чтобы увидеть это?

— Я точно не знаю, — говорю я. — Я знаю только, что мне нужно поехать.

— О. Так ты едешь на Восток?

Её голос, который был довольно тёплым до этого, чуточку охладился, и я задумалась на долю секунды, рады ли мне.

Хотя родители Джема организовали небольшую поминальную службу для их сына, я не прилетела в Мэн, чтобы присутствовать на ней. В то время я осталась с моими родителями в Скоттсдейле, принимая значительные дозы «Валиума», только чтобы пережить день. Но в течение двух лет, прошедших после службы, отсутствие на ней было одним из моих самых жестоких сожалений, и я всегда задавалась вопросом, не обидела ли я непреднамеренно его родителей и сестру, не присутствуя там.

— Ммм. В воскресенье.

Хоуп немного помолчала, прежде чем сказать:

— Ты можешь остановиться здесь. Тебя забрать из аэропорта?

Мои плечи расслабились.

— Это было бы действительно здорово. Я прилетаю в 6:20 вечера.

— Записываю, чтобы не забыть.

Хоуп сделала паузу, но её голос стал осторожным, когда она снова заговорила.

— Не обижайся, Бринн, но Катадин не для начинающих.

— Вот почему… — я прикусываю нижнюю губу, затем продолжаю на одном дыхании, — я надеюсь, что ты пойдёшь со мной?

— Я бы хотела, — сказала она, — но я уезжаю в Бостон в понедельник утром. Я уеду на неделю преподавать в Бостонском университете. Как долго ты здесь пробудешь?

— Только три дня, — говорю я, размышляя о том, должна ли я заказать обратный билет с открытой датой, но я не хотела терять таких клиентов, как «Бассейны Стью», которые ожидали их законченную работу вскоре после того, как я вернусь из Мэна.

— Знаешь, что? — сказала Хоуп. — Ты справишься. Я составлю для тебя карту. Седельная тропа к вершине Бакстер. Сначала зарегистрируйся на пункте рейнджеров. Потрать время. Там будут тонны туристов АТ.

— АТ?

— Аппалачская тропа (прим. размеченный маршрут для пешеходного туризма в североамериканской горной системе Аппалачи. Аппалачская тропа имеет протяжённость около 3,5 тыс. км от горы Катадин (Мэн) на севере до горы Спрингер (Джорджия) на юге). Я имею в виду, если тебе понадобиться помощь, кто-то будет рядом, чтобы помочь. Я также позабочусь, чтобы ты была экипирована, хорошо? Я одолжу тебе кое-что из своих вещей и достану всё, что, по моему мнению, тебе понадобится, чтобы ты была готова.

Я бы очень желала компанию Хоуп, но даже в одиночестве я знала, что пути назад нет. Мне нужно было это сделать. Для Джема. Для себя.

Вздыхая, я выбрасываю из головы мой разговор с Хоуп и возвращаюсь к разговору с моей матерью, в котором я намекнула, что Хоуп пойдёт в поход со мной.

— Перестань беспокоиться, мама. Это хорошая идея. Я обещаю. Всё будет хорошо.

— Мне это не нравится, Бринн. Ты была на медикаментозном лечении в течение нескольких месяцев. Твой отец и я…

— Мама, прямо сейчас мне нужна твоя поддержка. Впервые после смерти Джема я чувствую себя… Я не знаю… своего рода взволнованной чем-то. Я чувствую… как будто, у меня есть какое-то направление. Цель. Я обещаю, что буду осторожна, но я должна сделать это. Мне это необходимо.

Моя мама некоторое время молчит, прежде чем спросить:

— Тебе нужны деньги?

— Мне тридцать лет, а ты всё ещё относишься ко мне, как к одиннадцатилетней, — говорю я, улыбаясь Майло, который петляет туда-сюда у моих ног.

— Я люблю тебя, — вздыхает она. — Ты всегда будешь одиннадцатилетней для меня.

— Я тоже тебя люблю.

Мы говорим о последней победе моего отца в турнире по гольфу, и она рассказывает мне о новом парне моего двоюродного брата Бэла. Мы заканчиваем наш разговор, смеясь, чего не случалось очень давно. И когда я кладу телефонную трубку и направляюсь в свою комнату, чтобы начать собираться, то чувствую благодарность.

Я чувствую, что готова.