— Поверить не могу, что ты его ударил, — недоверчиво произносит Шеп.

— А я не могу поверить в то, что он наговорил, — парирую я. — Он просто козёл.

— Ты же знаешь, каким он бывает, когда пьян…

Я обрываю Шепа:

— Не защищай его. Он — мудак, когда выпьет. И становится чуть получше, когда трезвый. Я устал от его дерьма. Устал от того, как он разговаривает со мной, относится ко мне, чёрт возьми, как он относится к нам обоим. К чёрту его. Давай выкупим его долю.

— Я не могу выкупить его долю, он мой грёбаный кузен. Чёрт, моя мать, вероятно, позвонит мне и поручится за Тристана, а потом вывалит на меня кучу дерьма за это. Потом мне позвонит его мать… дружище, это будет полный бардак. Я не могу так поступить с ним. Мы застряли с ним, — объясняет Шеп.

— Это ты застрял с ним, не я. Я говорю, что закрываю этот дерьмовый бизнес, а вы двое можете заняться им в другом месте. Я устал иметь с этим дело. Пусть теперь это будет вашей проблемой. — Я качаю головой и кладу руки на бёдра, поворачиваясь к патио и вижу Люси снаружи, стоящую рядом с задней дверью.

И она не выглядит очень счастливой.

— Ты ведь это не всерьёз, — говорит Шеп. — Ты просто сейчас злишься. Тристан извинится, ты простишь его, и всё забудется.

Извинения Тристана никак не повлияют на меня.

— Да, чёрт побери, я злюсь. Но поверь мне, я серьёзно сделаю это. Позвони мне завтра. Уверен, я буду чувствовать то же самое. — Мне нужна Люси. Мне нужно забыть то, о чём я разговаривал с Шепом, находясь здесь. Мне нужна моя девочка.

Я иду к ней и подмечаю, что она смотрит на меня со страхом и сомнением в глазах. Останавливаюсь прямо перед ней, беру её за руку, а она поднимает мою и изучает мои поцарапанные и разбитые от удара в челюсть Тристана костяшки. Кожа ободрана и чертовски болит.

— Ты поранился, — вздыхает она, прежде чем поднять мою руку и поднести к своим губам.

— Да, это случилось потому, что я защищал твою честь, — бормочу я, тронутый тем, что она целует мою руку так нежно, словно хочет заботиться обо мне, несмотря на то, что я — полный придурок, который ввязывается в драку со своим лучшим другом.

Проклятье. Я начинаю жалеть о случившемся. Конечно, то, что наговорил Тристан, — полная хрень, но так ли необходимо было бить его?

— Я слышала. — Она осторожно опускает мою руку, и я тут же скучаю по её прикосновению. — Откуда он узнал, Гейб?

Всё моё тело напрягается. Она до жути спокойна, когда задает этот вопрос, и это чертовски меня пугает.

— Я рассказал ему, окей? Мне нужно было поговорить с друзьями, получить совет, и я рассказал им, что происходит.

Люси изумлённо смотрит на меня, её рот открывается и закрывается, как будто она не знает, что сказать.

— Это было наше личное дело, — наконец шепчет она. — Личное дело, которое действительно выставляет меня в плохом свете, учитывая то, как он только что выболтал мой секрет перед кучей народа.

— Он идиот, когда пьян. Никто не воспримет его слова всерьёз, — заявляю я, чтобы успокоить её, но она на это не ведётся. И не могу винить её. Видя её такой расстроенной, я теряю всякое сожаление и снова прихожу в ярость.

— Неважно, верят они ему или нет. Теперь я выгляжу как какая-то шлюха-золотоискательница, пытающаяся обмануть тебя и прикарманить все твои деньги или что-то в этом роде посредством алиментов на ребенка. Но это совсем не так. Мне не нужны твои деньги. Мне они не нужны, — она практически плюет в меня.

— Верно, потому что твой богатый папочка заботится о тебе и дает всё, что ты хочешь. — Избалованной маленькой принцессе не нравится данная реальность, не так ли? Ну, мне тоже. Интересно, почему она была настолько замкнутой. Интересно, говорил ли кто-нибудь о ней такое же дерьмо, как только что Тристан?

— Не совсем, — бормочет она, отходя от меня.

— Постой. — Я хватаю её за плечо, но ослабляю хватку, чтобы она могла выскользнуть, если захочет. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, губы дрожат, словно она хочет заплакать, но сдерживает себя. Я вглядываюсь в её лицо в поисках какой-то подсказки, чего-то, что даст мне знать, в чём проблема, но…

Что-то тут не так. Я костями чувствую это, всем нутром. Такое ощущение, что, что бы она ни собиралась сказать дальше, между нами всё изменится.

— Что ты только что сказала? — Я готовлюсь к словесному удару.

Она пристально смотрит на меня, её глаза блестят от непролитых слёз, и, проклятье, видеть это выражение на её лице почти невыносимо. Ненавижу, когда она грустит. Когда не могу помочь справиться с тем, что её беспокоит.

— Я даже не знаю, кто мой отец, ясно? Моя мама забеременела, когда ей было шестнадцать, и он сбежал от неё ещё до моего рождения. Так что ей пришлось растить меня одной, без всякой поддержки. В крошечной, дерьмовой квартире с одной спальней, в ужасном районе в центре Лос-Анджелеса, без помощи, без денег, только я и она. У нас ничего не было. Ничего.

Какого чёрта?

— Ты серьёзно?

Она посылает мне взгляд, который говорит, что она чертовски серьёзна, и это причиняет боль.

Всё, что я могу сделать, — это смотреть на неё, переваривая то, в чём она только что призналась. Я ошибался на её счёт. Целиком и полностью ошибался, а она никогда не исправляла меня. Ни разу. Просто продолжала лгать, словно это какая-то ерунда. Чёрт, она что, смеялась надо мной? Рассказывала подругам о том, какой я лох? Чем дольше думаю об этом, тем больше злюсь. В полном шоке смотрю на неё, её слова медленно начинают доходить до меня. Она небогата. Она никогда не была богатой. Но здесь кое-что не сходится.

— А что насчет дома в Санта-Барбаре? Как ты туда попала? — словно тупица, спрашиваю я.

— Я присматривала за домом для семьи, которой он принадлежит. Моя мама — их горничная и убирает их главный дом в Беверли-Хиллз. На лето они обычно уезжают в Санта-Барбару, но по какой-то причине их планы изменились. И на лето мама устроила меня на эту работу, чтобы я могла заработать дополнительные деньги и помочь оплатить моё обучение.

Её мама — долбаная горничная. Иисус. Я прислоняюсь к стене, настолько потрясенный рассказом, что боюсь упасть. Оглядевшись, вижу, что все чудесным образом вернулись в дом, слава богу. Мне не нужна аудитория для этого личного разговора.

— Значит, богатого отца нет.

Она качает головой.

— Ему было восемнадцать, и он до смерти перепугался, когда мама сказала ему, что беременна от него. Он сбежал. И мы больше никогда о нём не слышали. Она отказывается даже произносить его имя, так что я понятия не имею, кто он такой.

Отстой. Но она должна была сказать мне правду. Мне было бы всё равно.

— И поэтому всё это время ты обманывала меня. — Как только она открывает рот, чтобы защитить себя, я качаю головой. — Ты мне врала. Вся твоя история до этого момента фальшивая. Верно?

Она медленно кивает, впиваясь зубами в нижнюю губу, теребя её, прежде чем отпустить.

— Я думала, то, что между нами было — это временно, понимаешь? Весёлая интрижка на лето, где я могла бы притвориться тем, кем ты хотел меня видеть. И у меня получилось. Ты сам придумал мою предысторию, позаботился о мелких деталях вместо меня, а я просто… придерживалась её. Между нами были и хорошие моменты и не очень, но в целом, это было… волшебное лето. — От выражения нежности на её лице у меня разрывается сердце. Да, между нами всё было хорошо, но чёрт. Она лгала. И, как последний болван, я верил каждому слову. — Потом ты уехал, и я подумала, что больше никогда тебя не увижу.

— Но ты увидела, — добавляю я.

— Точно. И я почувствовала, что должна продолжать притворяться, понимаешь? Я боялась, Гейб. Боялась, что ты бросишь меня, как только узнаешь правду, — тихо признается она. — А сейчас, когда всё это происходит, тем более.

Я провожу обеими руками по голове, хватаю себя за волосы и дергаю их так сильно, что аж вздрагиваю. Чертовски больно. От всего этого чертовски больно. О возможной беременности она тоже лжет? Это все одна большая уловка, и меня просто разыгрывают?

Я никогда не просил об этом. Я не хотел серьёзных отношений в этом году. Чёрт, это мой последний год свободы, а вместо этого связался с девушкой, у которой нет ничего, кроме кандалов и цепей.

— Не знаю, справлюсь ли я с этим.

Люси хмурится.

— Справишься с чем?

— Со всем этим. С ложью. С правдой. С тем, что ты, возможно, беременна от меня. А, возможно, и нет. Не знаю. У меня не получается поверить, что ты скажешь мне правду. — Опускаю руки и смотрю на неё. — Я не готов ни к чему подобному.

Выражение её лица застывает, в глазах отражается шок и ужас.

— П-понимаю. Ты имеешь полное право ненавидеть меня.

Её слова заставляют меня чувствовать себя сволочью. Я не ненавижу её. Я бы никогда не смог возненавидеть её, но… проклятье, она лгала мне. Она предала меня, и не знаю, смогу ли я когда-нибудь пережить это. Не знаю, смогу ли пережить предательство Тристана.

Ну что за грёбаный вечер!

Как я смогу им доверять? За эти годы Тристан и я прошли через взлёты и падения, так что полагаю, мы как-нибудь всё уладим. Но как я снова смогу доверять Люси? Из того, что я знаю, все эти разговоры о беременности — чушь собачья.

— Пожалуй, мне лучше уйти, — наконец говорит она еле слышным шепотом, опустив голову.

— Да, наверное, так будет лучше. — Я смотрю на её склоненную голову, мои губы болят от желания поцеловать её. Но я должен оставаться сильным и не поддаваться искушению. — Могу я… могу я позвонить тебе?

Какого чёрта я это сказал? Дерьмо.

Она медленно качает головой, слёзы теперь текут рекой. Так свободно, что капают со щёк на землю. И оттого, что я вижу, как они падают, моё и без того больное сердце разбивается.

— Не думаю, что это хорошая идея.

И с этими последними словами она ушла. Из моей жизни.

Как будто её никогда и не существовало.