Как ребенок, навзрыд оплакивал Яшка своего командира и несколько дней сряду был грустен и часто навещал родную ему могилу.

Но ведь нет горя, которое не переживалось бы, когда горюющий человек находится в здравом уме и твердой памяти. Так случилось и с Яшкою. Этому помогло еще то, что в пятую роту назначен был старший субалтерн той же роты, некто Акимов, которого очень любил покойный командир.

Из последней битвы Яшка извлек для себя лишь одну пользу. Он приобрел себе одежду турецкого пехотинца, которую всегда носил в своем ранце на всякий случай.

Не прошло и месяца, ему очень пригодилась эта одежда, при таких обстоятельствах: разгромив турецкий лагерь, оба батальона вернулись под Силистрию, которую русские войска держали в осаде, надеясь, что турки сами сдадутся. А штурмовать ее было трудно, главным образом потому, что русского войска было тут немного, а свежие силы не подходили. Турки делали из крепости очень частые вылазки, которыми тревожили и ослабляли русские силы. Яшка неутомимо участвовал почти во всех ночных походах, за что ему дозволялось задавать изрядную высыпку. Участие Яшки в ночных нарядах сильно развило отвагу не только в его роте, но и в других.

Как-то раз, в праздничный день, солдатики, после удачного дела с турками, предпринявшими большую вылазку, получили винную порцию, после которой языки сами собою развязались, и по всему русскому отряду шли веселые разговоры. В своей роте Яшка балагурил больше всех, пересыпая речь свою шуточками и прибауточками. После обеда в пятую роту пришли гости — солдатики из других рот, почти исключительно за тем, чтобы послушать Яшку, хорошо известного всему Ряжскому полку. Яшка в это время крепко спал, запасаясь силами на ночное время, хотя еще не было и речи о ночном наряде.

— Какого лешего он спит? — сказал один из его старых товарищей, толкая Яшку под бок.

Яшка перевернулся, потянулся, протер глаза и спросил:

— Ай в поход?

— Вставай, гости пришли, — отвечал будивший его солдатик.

— Кто там еще?

— Да все свой брат-солдат.

— Я уж думал, не турки ли, — сказал Яшка, молодецки вскакивая на ноги и поочередно пожимая руки гостям. — Нечем угощать вас, гости дорогие, — прибавил он.

— Правда, что стоять под этою проклятою крепостью и поживиться нечем. Если и попадаются нам в лапы на вылазках, то у них ровно ничего нет, кроме ружья и ятагана, а этого материала не укусишь, — заметил один из пришедших в гости старых солдат.

— Ну, милости просим присесть, хоть покалякаем, — сказал Яшка.

Стали беседовать. Нашлись предметы к разговору.

— Ну, что новенького у тебя, Яша? Ты ведь постоянно в экспедициях, — спросил старый пришедший унтер-офицер, которого большинство солдат называли дядей Захаром.

— Особенного ничего нет, дядя Захар, — отвечал Яшка.

— Ты хоть бы выдумал какую-нибудь новость, все было бы о чем поговорить всему отряду, — заметил дядя Захар.

— Мудрено выдумать, дядя Захар.

— Вот, примерно, ты снял бы со стены живого турка и принес в лагерь на потеху.

— Ну, уж это больно мудрено, — заметил кто-то из собеседников.

— Трудновато, а возможно, — скромно ответил Яшка.

— Шалишь, Яша! Похлебал ты турецкого супу, штука редкостная, тем паче, что сами турки угощали в своем лагере, а уж снять со стены живьем часового, это было бы настоящее волшебство. Я прозакладаю свою голову против свиного хвоста, что это не возможно, — ораторствовал тот же спорщик.

— Проиграешь заклад и наместо головы будешь носить свиной хвост, — возразил Яшка, ухмыляясь.

Последовал дружный хохот, подстрекнувший спорящих.

— Не лучше ли нам побиться об заклад на полштофа российской очищенной, по крайней мере угостим кой кого из приятелей, — вкрадчивым голосом проговорил Яшка.

— Идет на целый штоф. У маркитантов водки много, а деньжонки у нас найдутся, — запальчиво отвечал спорщик.

— А деньги у тебя есть?

— Не стану говорить зря.

— Давай дяде Захару в руки.

— А ты?

— И я отдам. Только с моей стороны будет такой уговор…

— Какой еще уговор? Нет, ты давай, брат, денежки налицо!

— Отдам. Не беспокойся… Только выслушай при всей честной компании.

— Говори.

— Отдадим мы с тобою дяде Захару по целковом-рублю и один рубль пропьем теперь же, перед началом дела, а другой останется тому, кто выиграет пари.

— Это по-товарищески, — сказали несколько голосов.

— А какая мне выгода из того, что я получу свои деньги? — возразил спорщик.

— А та самая, что ты сегодня будешь задаром пить вино, — рассудил дядя Захар.

— Нет. Это не выгодно, — сказал, раздумывая, спорщик.

— А, что, Серега, на понятный видно, — возразил дядя Захар.

— Ну, что же? Идет, так идет! — сказал спорщик, вынимая из кармана кисет с махоркой, из которого вынул серебряный рубль.

Яшка в свою очередь вынул рубль и сказал:

— А на мой рубль сейчас вина принесут.

Окликнул одного рядового и приказал сходить к маркитанту за водкой, которая была немедленно принесена, и товарищи, весело разговаривая, распили штоф. Дядя Захар, почти всегда серьезный, развеселился и спросил Яшку:

— Ты хотя бы нам сказал, как ты это дело спроворишь, Яша?

— И сам того не знаю, а спроворить надо, — отвечал Яшка.

— Возьми меня с собою для потехи, Яша, — молвил дядя Захар.

— Не возьму, дядя. Ты человек рассудительный и только можешь помешать делу, а я ведь окрутя голову делаю, и помощники у меня есть привычные, — отвечал Яшка, — моргнув глазом одному молодому солдатику с удивительно неблагоприятной физиономией.

— Ну, ребята, по дворам. Скоро зорю заиграют, — сказал вставая дядя Захар. — Благодарствуем за угощение.

— Да разве в нынешнюю ночь? — спросил дядя Захар.

— А то что же? — отвечал улыбаясь, Яшка.

— Тащи к нашему костру.

— Слушаю-с! — проговорил Яшка, приложил два пальца к виску, как эта делают при отдании воинской чести.

Товарищи разошлись. Вскоре сыграли зорю и весь отряд по обычаю стал на молитву, после которой разбрелись, кто в палатку, кто к костру, которые зажигались по всему лагерю с наступлением ночи. Был сентябрь на дворе, и ночи были прохладные.

Яшка после молитвы взял двух своих постоянных сотрудников, удалился с ними в уединенное место, сообщил им о своем предприятии, и началось совещание, в котором Яшка говорил, а сотрудники только поддакивали. Они были хорошими исполнителями того, что придумывал Яшка, а сами собою не могли выдумать ничего лучшего против Яшки. Нужно при этом заметить, что Яшка не раз уже бывал по своей охоте у самих стен крепости, для того, чтобы высмотреть самые удобные места, где скорее всего можно было взобраться на стену на случай штурма; он высмотрел каждый уступ, каждый выдающийся камень в стене, всякое углубление, и все это засело у него в памяти. И вот эти наблюдения пригодились прежде, чем он предполагал.

По окончании совещания, Яшка с двумя товарищами вошли в палатку и стали дожидаться, пока в лагере все стихло. Эта тишина наступила не более как через час, и товарищи вышли из палатки один по одному с некоторыми интервалами; дошли никем не замеченные до своей цели, сказали часовому пароль для проформы, так как он знал Яшку очень хорошо, как равно и то, что почти каждую ночь он отправлялся куда-нибудь на разведки, по приказанию начальства. Пройдя цепь они направились к стенам крепости.

Ночь была темная, хоть глаз выколи, а Яшке это нипочем. Прошли товарищи с полверсты. Яшке послышался далеко впереди какой-то шорох, или, скорее сказать, шепот. Он тотчас приказал товарищам прилечь на землю, что и сам сделал и стал прислушиваться. Вскоре он понял, что это турки лезут на вылазку, как они это часто делали. В одну минуту он переоделся в турецкое платье, а свое передал товарищам и приказал им бегом бежать на левый фланг и предупредить там, что турки делают вылазку, а сам остался на месте. Тут он сообразил, что взять со стены живого турку, — вещь мудреная, а тут ему представлялся удобный случай исполнить то обещание, какое он дал товарищам и бился об заклад.

Турки приближались все ближе и ближе, и шорох становился все явственнее.

Наконец Яшка заметил, что неподалеку от него, что-то шевелится. Убедившись, что это турок, опередивший своих товарищей, он и сам пополз по направлению к русскому лагерю, но так тихо, что все турки его обогнали.

Оставшись в заднем ряду, он заметил отставшего турка, выждал, пока он к нему подполз и, с быстротою тигра накинулся на него и схватил за горло, лишил возможности кричать. Как ни барахтался турок, но из железных рук Яшки, трудно было вырваться. Когда все турки отползли уже довольно далеко, он вынул из своего кармана платок в завязал им рот у турка, а горло отпустил, потому что по уговору он должен был доставить живого и не раненого. Затем он поднял турка на ноги, взял его за ворот одною рукою, а в другую руку взял ружье, которое было при турке и повел его оврагом в сторону на тот случай, чтобы не встретиться с бегущими назад турецкими лазутчиками. Турок совсем ошалел и никак не мог понять, что случилось: свой же брат и так с ним поступает.

Яшка не ошибся. Турецкие лазутчики, заметив усиленное движение в русском лагере, не решились сделать нападение и стремглав бежали назад. Турок, ведомый Яшкою, попробовал было рвануться, сообразив, что он в руках не своего брата, но тот так стиснул руку турка, что тот упал на колени от боли.

Когда затих шум от шагов бежавших турок, Яшка уже подводил турка к своей цепи. Часовой окликнул. Яшка назвал себя и сказал даже пароль. Часовой знал Яшку, и на этот раз знал даже и то, что Яшка отправился за живым турком, а потому пропустил его беспрепятственно.

Пройдя еще с полсотни шагов, Яшка взвалил себе на плечи турка и понес его к костру, где стоял целый взвод солдат, встретивший проказника-товарища одобрительными восклицаниями.

Турка отправили тотчас в землянку, где уже было несколько пленных, и все в лагере успокоилось. На утро командир роты из доклада фельдфебеля узнал о новой проделке Дребеденева и приказал его позвать к себе в палатку, сделав фельдфебелю замечание за ту распущенность в роте, какую он допускает. Фельдфебель разыскал Яшку и сказал: