Глава 39

Когда дверь потайного прохода встала на место, Шак положил руку на камень и помолился Деве–Летописеце, чтобы его любимая благополучно покинула это место. Затем сгреб цепи и побежал. Мчась по пустым туннелям, он думал обо всех местах, где Надзиратель могла спрятать их ребенка.

Он вернулся в ее личные покои, повторив окольный путь, которым ему пришлось идти с Никс из–за опущенных заграждений. Это было неэффективной, совершено пустой тратой времени… и его единственным вариантом. Когда он подошел к арке, отмеченной белыми метками, он рванул вперед, пробиваясь сквозь стальную дверь…

Кровь. Свежая кровь.

Ее было там много, и она принадлежала стольким людям, что он не мог отследить все источники.

Его шаги громко стучали по кафельному полу, когда он кинулся к камере ребенка. Которая была открыта.

Сразу за ней, на земле, стояла плетеная корзина, в которой держали питомца Надзирателя.

Крышка была снята.

– Нет... нет!

Кровь была на кровати. На полу. Кровавые следы вели из клетки…

До него донесся смех, и поначалу он был тихим, но это длилось недолго.

Шак посмотрел в коридор. Поставив ногу на все еще дергающийся труп, Надзиратель выглядела выбитой из колеи, и ее всю с головы до ног покрывала кровь.

– Что ты сделала? – потребовал он ответа. Хотя и знал его.

Горы тел говорили за себя. Охранники и заключенные в равном соотношении валялись на полу, их тела переплетались друг с другом. Десятки или больше.

Но он тревожился только об одном.

Он никогда не думал, что она способна причинить боль их ребенку. Это единственное, что их объединяло.

Надзиратель улыбнулась, ее клыки вспыхнули белым среди крови, что покрывала ее лицо и капала с подбородка, рук и рыжих волос.

– Я обо всем позаботилась. Я обо всем позаботилась. Обо всем!

Смех перешел в истерику, и тогда он заметил, что было у нее в руке.

– О, хочешь увидеть мой сувенир? – закричала она. – Хочешь увидеть мой сувенир?

Она закричала в приступе маниакального веселья и подняла вверх сердце.

– Я получила свой сувенир, – кричала она во все горло. – Я получила свой сувенир! И я не собираюсь делиться с тобой!

Ее лицо представляло собой искаженную уродливую маску ужаса, безумные глаза налились кровью.

– Что ты наделала… – Шак подбежал к ней и набросился на женщину, схватил за горло и прижал к стене. – Что ты наделала!

Бам. Бам. Бам. 

На задворках подсознания у него мелькнул вопрос, что это за шум. Бум. Бум. Бум…

– Ты. Гребанная. Сука.

Бум. Бум. БУМ…

Это была Надзиратель. Ее тело. Он впечатывал ее в стену, пробивая дерево и штукатурку ее туловищем, разбивая панели на куски. И даже когда ее голова повисла на груди – она явно потеряла сознание – он продолжал, снова и снова, наказывая ее за все: за жестокость, за убийство их ребенка, за убийство его друзей, за Никс, которую он любил. Рыжие спутанные волосы хлестали его по лицу и плечам, и сквозь удушающую вонь сандала, который она наносила, чтобы скрыть свой пол, Шак ощущал запах ее крови.

И он бы продолжил. Пока ее кожа не превратилась в мешок для сломанных костей и искалеченных внутренностей.

Если бы не заметил краем глаза, как что–то мчится к нему, что–то маленькое, покрытое мехом…

Плетеная корзина. Тварь, которую освободила его владелица.

Шак посмотрел на существо. Это была смесь сурка с пираньей и бешеным енотом, с короткой грубой шерстью и растопыренными ногами. Он бежал по телам, усеявшим коридор, скользил как ласка, но намного больше размером.

Тварь зарычала, его покрытая кровью морда показала ряд бритвенно–острых зубов.

Черные глаза, матовые и почти незрячие, нацелились на Шака.

Он развернулся, удерживая Надзирателя между собой и неминуемой атакой…

– Ты любишь меня ... – Слова выходили с бульканьем, и кровь забрызгала его лицо, когда женщина, которую он ненавидел всеми фибрами, заговорила. – Ты любишь меня.

Она подняла голову, и ее карие глаза навязчиво сосредоточились на его глазах.

– Ты всегда будешь любить меня…

Надзиратель издала пронзительный крик, и ее тело выгнулось от боли.

Существо подпрыгнуло и вцепилось ей в затылок.

Шак оттолкнул женщину от себя, и, когда он выскочил на свободу, а Надзиратель забилась, словно в приступе, ее руки били и царапали животное, которое выедало... выдирало... пережевывало... плоть ее затылка.

Шак начал процесс с того, что бил ее об стену. А маленький голодный демон, которого она держала в плетеной корзине, закончил работу.

И Шак смотрел. Каждый раз, когда моргал, он видел плетеную корзину, вынесенную на помост. Он увидел выпущенного подземного зверя. Он слышал крики заключенных и вспоминал, насколько жестока была их смерть. По большей части существо начинало с живота, прокладывая себе путь внутри тела, поедая кишки, которые выпадали, как связка колбас в оболочке, и скользили по каменному полу.

Оказалось, что и вкус мозга ему по душе.

Не глядя, Шак отвернулся и поспешил прочь. Наткнувшись на мертвого охранника, он быстро пришел в себя и побежал быстрее.

Существо не интересовали мертвые. Поэтому нужно торопиться, хотя он не знал, куда идти.

Оружие. Ему нужно оружие.

Личные апартаменты Надзирателя словно сами приблизились к нему, а он к ним, нереальность происходящего заставляла двигаться все вокруг, но не его самого. Он вошел в комнату и посмотрел на стол, на пистолет с транквилизатором и дротики. Движения его рук были на удивление твердыми, когда он протянул…

Цепи. Он закован в цепи.

Шак даже не заметил их, когда бросился на Надзирателя.

Перебросив их через плечо, он взял транквилизатор и дротики, а когда отвернулся, вдруг что–то на кровати привлекло его внимание.

Это был предмет одежды.

Подойдя ближе, он отложил инструменты, что когда–то использовались для его усмирения, и поднял ветровку, от которой пахло Никс. Он прижал вещицу к лицу и вдохнул. На мгновение он перестал чувствовать запах крови. Он ощущал... лишь свою женщину.

Шак завязал рукава на шее, словно шарф. Затем он подхватил то, что нашел, и вышел из комнаты.

Снаружи, он посмотрел в коридор. Существо скрылось.

Ничего не двигалось.

Шак, внутренне онемевший, направился влево по коридору, к рабочей зоне. Здесь тел охранников было меньше, а кое–где они и вовсе отсутствовали, свежие трупы были словно остывающие следы.

Войдя в рабочую зону, он не стал скрывать своего присутствия. Для этого не было причин. Внутри производственного цеха размером пятьдесят на пятьдесят футов с белыми стенами никого не было. Отдельные рабочие места были в полном беспорядке, столы из нержавеющей стали опрокинуты, стулья откинуты в сторону, пластиковые мешки и покрытые порошком весы валялись на полу. Он продолжил свой путь, но не нашел ничего, кроме дизельных выхлопных газов и следов шин в том месте, где стояли грузовики.

Уехали. Скрылись. Исчезли.

Все было кончено.

Но что же тогда он ожидал здесь найти?

Шак повернулся. Снова и снова.

Он кружил вокруг своей оси, там, где стоял, и смотрел сквозь стены, сквозь соты туннелей места, в котором жил в течение столетия. Он видел тех, кого знал так хорошо, насколько это было возможно в подземном замкнутом пространстве. Он видел тех, кого терпел, и тех, кого игнорировал.

Он попытался представить себе спасение. Возвращение в реальный мир со всеми его изменениями.

В то время, когда тело его ребенка оставалось где–то здесь.

Это все его вина. Будь он сильнее, он смог бы уберечь свое дитя от подобной жизни. От этих страданий. От смерти от рук мамэн, которая воплощала всю суть зла.

Если бы только он боролся отчаяннее.

Если бы только тело не возбуждалось против его воли.

Если бы только...

Когда раздался грохот обвалов, он направился к покоям Надзирателя, держа дротики наготове на случай, если существо на него нападет. Но вместо того, чтобы вернуться туда, где он был, Шак направился в неотремонтированную часть, где плитка под ногами отсутствовала, а вместе с ней и отделка стен.

Перед ним раскинулся голый тоннель, и Шак силой мысли зажег в нем свечи.

Приближаясь к Стене, он затаил дыхание.

Ничего лишнего. Ничего нового в том, что было высечено в черной скале, с тех пор как он привел сюда Никс… не то чтобы на это было время.

Думая о Никс, он ощутил такую тоску, казалось, что кто–то сжал его сердце в кулаке.

Но если его ребенку придется провести здесь вечность – живым или мертвым – он повторит его судьбу. Некоторые долги не возвратить, и он стал проклятием для своего потомства еще до того, как его ребенок появился на свет.

Это можно исправить лишь жертвой, достойной проклятия.

Он посмотрел на имя, которое искала здесь Никс, имя женщины, что была ее сестрой... имя бедствия, что стало источником всех его страданий. Перефразируя Лукана, да упокоится он сам с миром, судьба действительно оказалась редкостной сукой.

Как они могли оказаться одним и тем же существом, сестра Никс и его мучитель?

Да и какое это имело значение.

– Где тело? – прорычал Шак Стене. – Что ты сделала с телом моего ребенка?