Глава 47

Следующим вечером Никс проснулась в своей маленькой кровати, а рядом с ней спал Шак. Перевернувшись в темноте, она обнаружила, что он тоже проснулся, его глаза были открыты и взгляд обжигал.

– Ты что–то задумал, мой мужчина? – прошептала она.

– Да.

Когда он наклонился для поцелуя, она встретила его меньше чем на полпути. Они разделись быстро и бесшумно. Все в доме спали внизу, в своих уютных комнатах, которые Пойзи обустроила под землей для защиты Питера, но их относительное уединение на первом этаже долго не продлится.

Так что да, они торопливыми движениями покончили с одеждой, а потом Шак накрыл ее тело своим, и она приняла его в себя. Он закусил губу острыми клыками в момент слияния, и Никс вцепилась ногтями его спину, когда они начали двигаться вместе, его длинные красивые волосы окутали ее шелковистой и пышной волной. Затем они снова сошлись в поцелуе, и дела пошли быстрее… и, Боже, она надеялась, что пружины кровати не скрипят.

Им обоим не потребовалось много времени, чтобы кончить.

И они продолжили. И еще раз. Еще раз быстро и напряженно.

Затем им пришлось остановиться.

Шак посмотрел ей в глаза, смахивая ее волосы назад.

– Я хочу когда–нибудь сделать это как положено.

– Да, пожалуйста, – пробормотала она. – Хотелось бы повторить как можно скорее.

Они со смехом откатились в разные стороны, Никс юркнула в ванную и приняла душ. Ей хотелось, чтобы Шак составил ей компанию. Но на это еще будет время.

И она была готова проявить терпение. До определенного момента.

Когда она вышла в свежей одежде и с чистыми волосами, он сидел за кухонным столом и смотрел на приборы. Столешницу. Телевизор, который был установлен на стене.

– Кое–что из этого я знаю, – сказал он.

– Это реально кажется странным?

– Да, кажется... действительно странным.

Никс подошла и села напротив него. Когда его взгляд, в конце концов, остановился на ней, она поняла, что ему не себе.

– Поговори со мной, – предложила она.

Прошло некоторое время, прежде чем Шак заговорил, и она молилась… молилась… чтобы он успел высказать наболевшее прежде, чем кто–нибудь выйдет из подвала.

– Речь пойдет о Надзирателе, – сказал он. – Твоей сестре.

Никс опустила голову. Покачала головой из стороны в сторону.

– Мне так жаль. Я чувствую, что должна извиниться за все, что она сделала. Она была чудовищем.

– Я хочу, чтобы ты поняла... – Он откашлялся. – Как это началось между нами. Когда она, эм, попала в тюрьму, она искала наставника. Она умела манипулировать, и я признаю, что какое–то время она меня привлекала. Но все прошло очень быстро, когда я осознал, какая она на самом деле. Когда я дистанцировался, она привязалась ко мне еще сильнее, в итоге я стал для нее навязчивой идеей. Питер – кстати, мне нравится это имя – появился, когда мне пришлось обслужить ее во время жажды. Это случилось сразу после того, как она захватила власть в тюрьме. Я часто задавался вопросом... ну, я не знаю, что, черт возьми, происходило у нее в голове большую часть времени, но как будто она сделала это для его безопасности. Конечно, в основном она взяла на себя управление ради собственной выгоды, но дети в подобной среде почти никогда не выживали. С другой стороны, приписывать ей альтруистические мотивы вполне может быть ошибкой.

Никс кивнула. Затем потянулась через стол и взяла Шака за руку.

– Каждый раз, когда ты захочешь о чем–то поговорить, я всегда рядом.

– Спасибо. – Он потер лицо ладонями. – Мне также нужно, чтобы ты знала, как она умерла.

– Я нашла ее тело.

– Правда?

– Я распорядилась им правильно и с уважением. Несмотря на... Не знаю, это сложно.

– Ты сделала все правильно. Для мамэн Питера, – Шак снова замолчал. Затем прокашлялся. – Она сказала мне, что убила его. Питера. Не знаю почему. Наверное, чтобы заставить меня страдать.

Когда он, казалось, не мог продолжать, Никс почувствовала, что произошло.

– Нет ничего страшного в том, что ты ее убил, – мягко сказала она.

– Как ты можешь говорить такое? – Шак выругался. – Ты должна ненавидеть меня за убийство родной сестры. И Питер... Питер никогда не узнает.

– Она причиняла тебе боль. Намеренно. Она причиняла боль множеству людей… убивала, мучила. Я должна быть честна в этом. Я ничего не чувствую по поводу ее смерти, только облегчение. Ну и смятение. Но, как ты сказал, неизвестно, что творилось у нее в голове.

Шак уставился в пустоту.

– Она была вся покрыта кровью. В руке держала сердце, которое вырвала из чьей–то груди. Она кричала мне о его убийстве. Я просто... не выдержал. Я схватил ее за горло и вбивал ее в стену снова и снова. А потом это животное – то, что меня укусило – напало на нее. Я сбежал, потому что она...

– Все нормально. Клянусь, все в порядке. Ты не сделал ничего плохого.

Шак смотрел ей в глаза.

– Я люблю тебя.

Никс снова сжала его руку.

– Взаимно, любовь моя.

Когда он собрался поцеловать ее, Никс наклонилась ему навстречу. И как только их губы встретились, из подвала послышались шаги.

Никс погладила его по щеке и заставила себя сесть обратно на свое место. Когда Пойзи, Питер и ее дедушка поднялись наверх, она подумала, что среди всех фраз на всех языках мира есть такая, которая никогда не потеряет своей прелести, сколько бы раз ее не повторяли.

«Я люблю тебя» никогда не износится.

Будь то родители и дети, сестры и братья, или пары в романтических отношениях, эти три слова оставались такими же сильными, жизненно важными, твердыми и стойкими... как и сильнейшее чувство, которое они описывали.

Фраза «Я люблю тебя» бессмертна.

Даже смерть не могла обесценить эти слова. А для вампиров, которые существовали во тьме, они являлись золотым светом солнца, согревающим, поддерживающим в них жизнь.