Между тем, на мостике и в центральном посту вновь началась суета ‒ и хаос достиг своего апогея. Пассажиры протискивались из отсека в отсек в носовую часть корабля. Ева, потеряв равновесие, с визгом уселась на койку в помещении мотористов, приземлившись одному из матросов на колени. Четверо, одетых во все черное арийца, перли, словно танки, без единого слова, таща за собой свои огромные тюки. Кто-то споткнулся о штормовой порожек в фельдфебельской столовой и опрокинул бутылку с соком в чью-то койку. Риттер прошмыгнул в центральный пост и, застряв там в самом центре, величественно опирался на перегородку поста радиопеленгаторщиков, загораживая проход всем снующим через это помещение. Старший рулевой безуспешно пытался протиснуться на свое место.

‒ Приготовиться отдать швартовы. Убрать швартовые кнехты! ‒ кричал Райхардт на мостике.

Небо на горизонте уже порозовело. Ночная тьма уступала место утренним сумеркам. Борт стоящего рядом судна проявился из темноты как огромный черный массив.

Затем в одну секунду мир словно встал на голову.

Сперва раздался оглушительный вой сирены в рубке, а следом крик Риттера: 'Боевая тревога! Самолет!'. Райнхардт аж присел от удивления. Крикнул: 'Отдать швартовы!' и недоуменно оглядел небо, но не увидел ничего, кроме черной массы неподвижно стоящего 'Оксфольта', нависающего над субмариной как горный склон.

Матрос на нижней палубе сбросил швартов с последнего кнехта и побежал к грузовому люку. Райнхардт еще раз взглянул на нос и на корму, убедился, что все люки закрыты и скатился вглубь рубки, на ходу захлапывая люк и закручивая его рукоятку в момент, когда корабль уже начал уходить под воду.

‒ Все на нос! Срочное погружение!

Где-то впереди раздались голос Евы: 'Ауу! Вы наступили мне на ногу!', а затем нервный топот. Райнхардт остановился у перегородки штурманского стола. По палубе с дребезгом прокатилась какая-то бутылка.

‒ Радиопеленгаторщик, какой пеленг?

‒ У меня ничего, ‒ ответил оператор. ‒ Абсолютно ничего. Или его заслоняет 'Оксфольт' или это ложная тревога.

В этот момент море сотрясла ударная волна мощного взрыва. Один короткий могучий зубодробительный удар, а затем серия вибраций, пробежавших через киль субмарины. Замигало электрическое освещение.

‒ Неужто потопили их? Одной бомбой? ‒ спросил кто-то в недоумении. Все посмотрели на акустика, который прижав наушники к голове смотрел отсутствующим взглядом куда-то в пустоту. Райнхард хотел было ответить, но понял, что не к чему. И без наушников отчетливо был слышен звук, который он знал слишком хорошо ‒ протяжный китовый вой гибнущего судна. Знал, что источником этого шума является воздух, вытесняемый водой из помещений корпуса, но все равно всякий раз мурашки пробегали у него по спине.

‒ Что это?! ‒ услышал он испуганный голос Евы.

‒ Гибель судна, ‒ ответил кто-то. ‒ Они всегда так воют, когда тонут.

Погружающийся на дно 'Оксфольт' миновал субмарину на расстоянии около двуста метров. Слышно было, как лязгают, ударяясь друг об друга, фрагменты корпуса, затем ‒ скрипение и треск разрывающихся переборок.

‒ Хоудини… ‒ прошептал кто-то. ‒ Химмерих…

‒ Неизбежные жертвы во имя победы, ‒ внезапно дал голос Висман откуда-то из носовой части. ‒ В конце концов, это были всего лишь унтерменши…

Где-то за обеденным помещением электриков послышалась возня, кто-то что-то опрокинул, раздались чьи-то приглушенные голоса:

'Нет, идиот!… Заткнись!… Пустите меня! Нет! Успокойся!'.

Райнхардт через силу расшевелил сведенные судорогой мышцы лица и увидел залитое зеленоватым светом приборов рубки лицо Старика. Лишенное эмоций, с прищуренными глазами, испытующе упертыми в своего помощника. Сидящий рядом акустик судорожно вцепился в перегородку своего поста, его худые костлявые ладони побелели от напряжения.

‒ Всплываем на перископную глубину! ‒ крикнул Райнхардт. ‒ Возвращаемся. Курс в район катастрофы!

‒ Нет! ‒ рявкнул Старик. ‒ Что вы еще задумали! Была воздушная тревога!

‒ Там могут быть выжившие.

‒ Самолет может вернуться.

‒ Я не слышал никакого самолета, ‒ сказал Райхардт, глядя капитану прямо в глаза. ‒ И не было никаких показаний приборов.

‒ Я сказал 'нет'!

‒ Прошу оставаться под водой, ‒ сухо отозвался Висман. ‒ Я знаю, что вы считаете нас пассажирами, но уверяю вас, что ваш капитан быстро разъяснит вам вашу ошибку. Мне известны ваши флотские традиции. Вы, верно, хотите сказать, что в море мне следует сидеть в каюте и пока вы не доставите меня на место здесь командуют капитан или вы от его имени. Вы ошибаетесь. В данном случае речь идет об экспедиции, целью которой является окончательная победа. Всякий романтический вздор про морские традиции в подобных обстоятельствах совершенно неуместен.

Висман вплотную подошел к Райнхардту и уперся ему в лицо своим голубоглазым сумасшедшим взглядом. Первый офицер смотрел спокойно, даже безмятежно, и вдруг начал улыбаться. Сперва легко и невинно, а затем все более и более радушно.

Рулевой, который в компании с Райнхардтом не раз посещал третьеразрядные портовые кабаки от Марселя до Данцига, прекрасно понимал, что это означает. Схватив офицера за плечо, он вовремя остановил его руку.

‒ Присаживайтесь, господин первый офицер, ‒ сказал он, отодвигая своего командира от Висмана.

‒ Я запрещаю вам всплывать, ‒ заявил Висман.‒ Проложите-ка лучше курс до этого места, ‒ добавил он, протягивая карточку с закодированными координатами, которые можно увидеть лишь на картах командования подводным флотом.

* * *

‒ Во-первых, был только один взрыв, ‒ рассуждал Райнхардт полушепотом.

Склонившись над картами, разложенными на штурманском столе, он с серьезным видом передвигал с места на место линейку. ‒ Не было серии бомб, лишь один-единственный взрыв, после которого судно с водоизмещением в 10 тысяч тонн затонуло в течение пяти минут.

‒ Вдобавок, судно под шведским флагом, ‒ добавил второй офицер, надкусывая яблоко.

‒ Флаг тут не при чем. Старик объявил тревогу и мы тотчас начали погружение. А 'Оксфольт' молчал. Хотя там была настоящая выставка достижений противовоздушной обороны. Дальний горизонт наблюдения, радиолокаторы, радиопеленгаторы ‒ и никто не заметил самолета? Не было ни радиолокационной пеленгации, ни звука моторов, ни стрельбы. А через полминуты ‒ прямое попадание. К тому же, обратите внимание на наших гостей. Никакой паники. Срочное погружение в момент, когда они еще толком не вступили на палубу, и ‒ 'вы мне на ногу наступили!'. А судно тонуло всего несколько минут. Так уходят на дно только эсминцы. И то лишь когда идут под всеми парами и получают торпеду прямо в нос. Тогда ‒ да. Но не 'транспорт', стоящий на приколе. Ведь это, по сути, ванна.

‒ А что вы сами думаете о этом?

‒ Думаю, что 'Оксфольт' был взорван изнутри.

Райнхардт вычислил вторую координату и начертив карандашом маленький крестик, проложил курс к заданной точке.

‒ Ну и куда же мы идем?

‒ Никуда. Анекдот какой-то. Двести миль к северу от Исландии. Место, в котором абсолютно ничего нет.

‒ Вам следует сделать рапорт. Насколько известно, Дениц не в восторге от абвера.

Райнхардт лишь прикусил мундштук пустой трубки и покачал головой.

‒ Старик показал мне их бумаги. Это приказы из Рейхсканцелярии, господин Вихтельман. Вовсе не абвер. И попробуйте угадать, чья там стоит подпись. Эта шайка сумасшедших получила корабль в подарок. Даже если они прикажут вам всадить страусиное перо в задницу и станцевать на штурманском столе или выстрелиться через торпедный аппарат, я бессилен буду что-либо предпринять. Рулевой! Курс сто восемьдесят! Через двадцать минут выйти на перископную глубину.

* * *

Перед закрытым люком носового отсека стоял часовой. Один из четырех 'близнецов'-блондинов. Стоял раскорячась, в своем черном мундире, с автоматом MP40 наперевес, в сверкающем хромированном шлеме, разительно напоминающем каску пожарного. Стоял и смотрел в проход прищуренными глазами ‒ с такой важностью, словно находился в карауле перед Рейхстагом.

Наткнувшись на него в первый раз, Райнхардт буквально остолбенел. До сих пор единственным экземляром личного огнестрельного оружия на палубе был пистолет командира, хранившийся под замком в его личном сейфе. Даже думать страшно было о последствиях, которые могла вызвать очередь из скорострельной 'пушки', висевшей на груди часового, в тесном замкнутом пространстве подводного корабля.

‒ Кроме того, люки в переборках по возможности должны быть открытыми, ‒ объяснял Райнхардт Висману мягким спокойным голосом, каким разговаривают с сумасшедшими. ‒ Речь идет о циркуляции воздуха. Это подводный корабль. Здесь невозможно открыть иллюминаторы, чтобы проветрить помещение. В случае атаки экипаж должен иметь доступ в носовое помещение. Кроме того, там находятся второй туалет и умывальное помещение. Вы не можете пользоваться этим отсеком единолично.

‒ Хорошо, господин оберлейтенант. Люк будет открыт, а часовой будет стоять внутри отсека. Но передайте членам команды, чтобы не входили туда без надобности. И еще, герр Райнхардт, позвольте полюбопытствовать ‒ это у вас имя или фамилия?

‒ В моем случае ‒ имя. Я ‒ Удо Райнхардт.

‒ Интересно, интересно… Коль скоро речь пошла о претензиях, госпожа Ева жаловалась мне на ваших матросов.

У Райнхардта от удивления поднялись брови.

‒ В самом деле?

‒ Речь идет об атмосфере… Откровенно говоря, я и сам надеялся увидеть здесь больше истинного солдатского духа. Больше патриотизма. Но ваши матросы разговаривают исключительно о еде и о… совокуплении. А эти их вульгарные шуточки… Поведение недостойное арийского солдата. Где их чувство избранности? К тому же, отсутствие гигиены. Разве так должны выглядеть настоящие немцы?