Боже.

Я все еще не мог поверить, что мне посчастливилось быть с этой женщиной, несмотря на все, через что я заставил ее пройти. Эмми Хейс была либо святой, либо дурой. Поскольку мы уже выяснили, что она умнее меня, я надеялся на первое.

― Итак, в какое особенное место ты хотела бы пойти? — спросил я. Она улыбнулась мне, сверкая блестящими голубыми глазами.

― Куда угодно, где есть еда. Не могу поверить, что мы уже встали. Можно подумать, мы не устали после вчерашнего...

― Не волнуйся, солнышко. Я обещаю, что не упаду в обморок, ― сказал я с ухмылкой. Она хихикнула. Затем ее лицо стало серьезным.

― Хантер…

― Лиам.

― Лиам, я не хочу показаться тебе параноиком, ― сказала она. ― Но я почти уверена, что через час или около того мне позвонит до жути раздраженный отец. Прошлой ночью все вышло из-под контроля... Не знаю, что должна ему сказать.

― Ты скажешь ему, что теперь принадлежишь мне, ― сказал я, заворачивая на парковку «У Денни». Не самая лучшая еда в мире, конечно, но у них были вафли. Бл*дь, я бы научился готовить их сам, если бы это сделало ее счастливой.

― Что именно ты имеешь в виду?

Я припарковался, а потом взглянул на нее. Ой-ой. Лицо Эм было бледным и взволнованным. Я протянул руку и поймал ее за подбородок, повернув к себе лицом.

― Ты ― моя старуха, ― проговорил медленно я, ловя и удерживая ее взгляд. ― Я уважаю то, что он твой отец, и я не хочу вставать между вами. Но он должен знать, что ты теперь моя. Если у него с этим проблемы, я с ним разберусь. Я серьезно говорю, детка. Никто не встанет между нами. Никогда больше.

Она моргнула, ее глаза засияли.

― Хорошо, ― прошептала она. ― Но…

― Нет, ― сказал я. ― Здесь больше не о чем говорить. Мы можем с тобой ссориться, ругаться, да что угодно. Но теперь ты принадлежишь мне. Я не буду делиться тобой, я не оставлю тебя, и я уверен, что, бл*дь, не позволю Риперам забрать тебя у меня.

― Я услышала, что ты сказал, ― медленно проговорила она. ― Но думаю, что также должна кое-что тебе прояснить.

― Что же?

― Я тоже не делюсь. Я знаю парней в клубах, у которых две или три старухи. Или у них есть гражданская жена и клубная девушка. Ты должен знать, что мы оба будем верны друг другу, и это не обсуждается.

Я пожал плечами.

― Без проблем, ― сказал я, потянувшись к двери. ― Пойдем есть.

Она схватила меня за руку.

― Нет, я серьезно, ― сказала она. ― Ты не можешь просто так уйти от разговора.

― Детка, я и не собираюсь, ― сказал я, улыбаясь. Мне нравилась ревнивая Эм. ― Но если серьезно — мне плевать на кого-то еще. Теперь всё в порядке?

Она закатила глаза.

― Ты слишком хорош в этом, ― сказала она. ― В том, чтобы давать правильные ответы.

― Трудно быть совершенным, но у меня было много практики.

Она ударила меня по руке и засмеялась. Затем ее лицо снова посерьезнело.

― У меня к тебе еще один серьезный вопрос, ― сказала она. ― Однако мне не нужен правильный ответ. Я хочу знать правду, даже если будет больно.

Бл*дь. Это прозвучало не очень хорошо.

― Ты любишь меня?

Я изучал ее, обдумывая свой ответ.

― Нет, ― наконец, ответил я. Ее лицо исказилось от боли, но я продолжил. ― Моя жизнь была довольно испорченной, Эм. Я даже не уверен, что верю в любовь. Но вот, что я хочу тебе сказать — мне никогда не было дела ни до одной женщины, кроме тебя и Келси. Вот и все. Черт, я даже не запоминаю их имена в половине случаев, и пока я не встретил тебя, я даже не видел в этом проблемы.

Она быстро моргнула. Господи, говорить правду — отстой. Но она попросила об этом, а я уже итак достаточно лгал ей.

― Я помню, как впервые увидел тебя, ― сказал я. ― Это было в том небольшом торговом центре напротив «Костко», в Кёр д'Алене. Ты только что накрасила ноготки на пальцах ног в местечке «Вьетнамский педикюр». У тебя были эти смешные девчачьи штучки между пальцами, и ты упала, потому что вместо того, чтобы смотреть, куда идешь, ты смотрела в свой телефон.

― Этого никогда не было. Я никогда не падала после педикюра — я бы запомнила. Это бы точно испортило ногти.

― Ну, ты не заметила бордюр, но все же сумела устоять, ― сказал я ей, улыбаясь воспоминанию. ― Твой телефон шмякнулся и сломался, наверное. Я помню, как ты подняла свой взгляд, прямо на меня, пока я сидел в своем грузовике, и начала смеяться над собой. Потом ты помахала мне, подняла телефон и села в машину.

Она нахмурилась.

― Вообще-то, это я помню, ― задумчиво прошептала она. ― Это был ты?

― Ага, это был я.

― Это так... жутко. И странно, почему я не узнала тебя, когда мы снова встретились?

― Ну, у меня была борода, волосы были короче, и я носил солнцезащитные очки, ― ответил я. ― И еще окно было тонированным. Думаю, моя основная мысль такова — я провел дни, трахая женщин, чьи имена я не смог бы вспомнить, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Но ты… Я помню все о первой нашей встрече, хотя мы даже не разговаривали друг с другом. Тогда все и началось, что бы это ни было между нами. «Любовь» ― это слово, которое для меня ничего не значит. А вот — «Эм»? Это слово, которое значит всё. Я готов умереть за тебя, детка. Убью ради тебя. Я вступился за тебя перед своим клубом и ни на минуту не жалею об этом. Ты хочешь знать, что я чувствую? У меня даже нет слов, чтобы выразить свои чувства, милая. Мне просто действительно чертовски хорошо.

Эм шмыгнула носом, наклонилась вперед и обняла меня. Она крепко сжала меня, затем откинулась назад и взяла мое лицо обеими руками, пристально изучая меня:

― Я люблю тебя, Лиам.

Я закрыл глаза, наслаждаясь звуком этих слов. Тогда я сказал единственное, о чем мог думать, хотя знал, что это чертовски жалко:

― Спасибо.

Ее лицо передернуло от боли, хотя она и попыталась скрыть это, натянув на лицо улыбку.

Черт, говорить правду ― отстой.