Последовала пауза.

В это время Ник крепче сжал мужчину в своих руках, оглядывая тёмную улицу. В Котле не было уличных фонарей — во всяком случае, таких, которые горели бы постоянно. Они освещали его беспилотниками, когда это было необходимо, или прожекторами, которые располагались на отвесных внешних стенах.

Большую часть времени, когда здесь ничего не происходило, как сейчас, единственным источником света являлся рассеянный свет из города за стенами, в сочетании с открытым пламенем и случайными электрическими лампами, работающими от украденной энергии, или даже от генератора.

Ник никого больше не видел, но чувствовал их запах.

Некоторые казались достаточно напуганными, так что они, вероятно, знали, кто он такой.

Они, возможно, даже знали, что он Миднайт просто из-за того, что он так нагло объявил о своём присутствии здесь, и он не был постоянным посетителем Котла. Вампиры приходили сюда, чтобы поесть, конечно, но не посреди же улицы, чёрт подери.

Ник вытащил эту Котловую крысу из своей норы в самый центр Амстердам-стрит, которая здесь была фактически главной улицей.

Он приехал сюда ради картины.

Он вернулся туда, где фреска занимала большую часть квартала, и где он видел высокого мужчину-видящего с левой рукой, покрытой татуировками, который наблюдал за ним из разбомблённой церкви около пятнадцати часов назад.

Он решил, что ему не повредит вернуться в то единственное место в этих стенах, где, как он знал наверняка, побывал брат Тай.

Человек, которого он держал, сильнее задёргался в его руках, издав испуганный визг.

— Тебе необязательно это делать, чувак, — залебезил он. — Тебе не нужно кусать меня, клянусь. Я скажу тебе всё, что ты хочешь знать…

— Заткнись, — прорычал Ник, пристально глядя на него.

В близлежащем здании мерцал свет.

Выглядел и пах он как открытое пламя — наверное, импровизированный костёр, который кто-то развёл в самовольном поселении для тепла.

Освещения было достаточно, чтобы Ник не сомневался — человек видит его лицо.

Он подозревал, что его радужки уже сделались кроваво-красными лишь от того, как человек смотрел на него, и от страха, который заставлял глаза мужчины чуть ли не выпучиваться из черепа.

— Не кусай меня, чувак. Тебе не обязательно это делать. Клянусь, тебе необязательно…

— Почему ты решил, что я бы предпочёл тебя не кусать? — рыкнул Ник. — И с чего я должен верить твоим словам, если я тебя не укушу?

— Мистер Миднайт… сэр. Вам необязательно…

Женский голос ИИ раздался в его гарнитуре.

— Разрешение получено. Права на допрос ограничиваются территорией Котла Дьявола. Беспилотники уведомлены о вашем новом статусе, детектив Миднайт. Нет необходимости приходить в участок на проверку статуса в ближайшие 48 часов.

— Спасибо, Гертруда, — ответил Ник слащаво вежливым тоном.

Повернувшись, он улыбнулся человеку, которого стискивал руками.

— Готов повеселиться, друг мой?

Мужчина издал панический визг, когда Ник тряхнул его.

— Приятного вам вечера, сэр, — сказал ИИ.

— О, у меня будет приятный вечер, Гертруда… очень приятный. И тебе того же желаю.

Человеческий мужчина завизжал, пытаясь вырваться из его рук.

— Что я тебе вообще сделал, чувак? — пожаловался он. — Я никому из вас ничего не делал! Ты мог бы просто спросить меня, знаешь ли! Ты мог бы просто спросить…

Стиснув мужчину за его длинные каштановые волосы с блондинистыми прядями, Ник дёрнул его голову вбок и погрузил клыки в грязную шею человека. Он слегка поморщился от солоноватого вкуса пота, а затем забыл об этом, как только сделал первый глоток крови.

Впрыснув солидную дозу яда, он пил целую минуту, чувствуя, как постепенно твердеет его член. Однако он полностью контролировал свои реакции, даже больше, чем с женщиной накануне днём.

У него в голове была чёткая разграничительная линия между различными типами кормления.

Как и у большинства вампиров.

Для Миднайтов это было обязательным условием работы.

Он мог получить кайф от этого, и это могло доставить ему удовольствие, отчасти потому, что это больше похоже на настоящую охоту, чем когда продукты доставляли к его порогу — но это всё равно была работа. Он должен регистрировать всё, что узнал из него, и он не мог баловаться со своей едой, или даже подходить к ней только как к еде, учитывая, почему он уполномочен это делать.

В то же время Нику уже пришло в голову, что не помешает подкрепиться кровью, прежде чем он вернётся в квартиру, пропахшую молодой видящей.

Впрочем, это было лишь побочное соображение.

Это работа.

Он сохранял рабочее лицо, как и любой человек.

Хотя его человеческое «я», возможно, сочло бы это противоречащим его убийствам ради удовольствия, Ник делал всё возможное, чтобы уважать разум и независимость людей, которыми он питался.

Он не слишком вторгался через кровную связь, когда был с этими людьми.

Он не слишком вторгался в разум той женщины с рыжими волосами.

Он не пытался читать те вещи, которые могут вызвать у неё дискомфорт, если он узнает или увидит их. Он уважал тот факт, что они только что встретились, и она имела право раскрывать ему всё постепенно, как и любое существо.

Он не вторгался в её мысли больше, чем его приглашали.

Как правило, со всеми его кормлениями для удовольствия это означало, что он смотрел только на мысли, чувства, воспоминания, образы, ощущения и переживания, которые приходили к нему пассивно, органично, спонтанно… и он не делал что-то конкретное, чтобы привлечь эти вещи к себе.

Он не копал. Он не допытывался. Он даже не спрашивал.

Он не позволял себе проявлять излишнее любопытство. Он не вмешивался в их личную жизнь, в их фобии, в их семьи, в их причуды, в их домашних животных и всё такое прочее.

Другими словами, он не был мудаком.

С рабочими кормлениями все эти принципы менялись.

Рабочие кормления были направлены на получение информации от людей, которые вряд ли дали бы её, если он бы вежливо попросил.

Рабочие кормления были направлены на то, чтобы прорваться через людские объяснения, их дерьмовые, эгоистичные воспоминания, их попытки выглядеть более честными, благородными или менее преступными, чем они были на самом деле, не говоря уже о попытках скрыть или солгать о своём явном соучастии, заговоре или вине.

Другими словами, рабочие кормления были инструментом для экономии времени на нормальном человеческом дерьме.

И наоборот, он не просил секса у тех, от кого кормился по работе.

Это не означало, что он всегда отказывался, когда ему это предлагали.

Когда Ник оторвался, чтобы глотнуть воздуха, глаза мужчины остекленели.

Он смотрел на Ника так, словно не мог понять, кто он такой. К этому замешательству примешивалась видимость благоговения, почти влюблённости. Большая часть страха исчезла с его лица, но Ник всё ещё чувствовал, как боязнь вибрирует в крови человека.

— Хорошо, — сказал Ник, улыбаясь и не выпуская волос мужчины. — Давай поговорим.

Мужчина кивнул, его челюсть отвисла.

— Как тебя зовут?

— Джерри.

— Ладно, Джерри. Ты знаешь парня, который живёт здесь, по фамилии Бёрд? Любит рисовать красивые картинки? У него есть татуировки на левой руке, но нет опознавательного тату?

Человеческий мужчина нахмурился.

Его губы быстро шлёпнули, как у рыбы, пока он смотрел на тёмную улицу.

Ник не стал ждать, а ещё раз укусил человека, думая о своих вопросах.

После нескольких секунд кормления он увидел образы старшего брата Тай, идущего по улице, одетого в серую толстовку без рукавов, с яркими татуировками, покрывающими его левую руку.

Господи, неужели это был единственный предмет одежды, который имелся у этого засранца?

Впервые Ник заметил, что татуировки, покрывающие левую руку видящего, состояли в основном из детализированных изображений костей и перьев (по большей части ярких перьев), сплетённых вместе в сложный узор, который выглядел тревожно реалистичным, как будто его мускулистая рука представляла собой сложенное цветастое крыло какой-то тропической птицы.

Джек Бёрд. Миленько.

«Ты знаешь, где он, Джерри? — спросил Ник сквозь кровь. — Сейчас? Ты знаешь, где он ночует?»

«Нет, — говорила кровь другого. — Нет, я не знаю. Никто не знает».

«А как же его сестра? Ты не знаешь, где она ночует?»

«Сестра?»

Наступило молчание.

Тут человеческий разум начал путаться.

Ник почувствовал, как это произошло.

Он ощутил, что разум человека изменился, но это случилось так быстро, так совершенно беспрецедентно, что он ничего не мог поделать, кроме как в замешательстве наблюдать и чувствовать, как это происходит.

Там, где обитал разум этого человека, нарастала пустота.

Это походило на чёрную дыру, поглощающую информацию и создающую тёмное пространство в этой части человеческого разума.

Прямо в центре воспоминаний мужчины о брате Тай, об этих разноцветных татуировках и потёртой толстовке с капюшоном, порвалась соединительная ткань, отделяя мужчину-человека от Ника, от реальности, от сборища информации прямо там, где Ник прощупывал и кормился.

«Эй, Джерри, — Ник послал ещё одну мягкую дозу яда, успокаивая другого мужчину и более резко заговорив через кровь. — Сосредоточься, ладно? Маленькая девочка. Голубые глаза. Странные, бледно-голубые, цвета льда. Ты, должно быть, видел её с этим парнем, Бёрдом. Ну, знаешь, тот Бёрд, который рисует красивые картинки…»

«Нет, — мысли человека стали настойчивыми в его крови, но странным образом притупились. — Нет никакой сестры. Нет никакого Бёрда. Он — призрак. Он не настоящий».

«Ты только что рассказал мне о нём. Ты только что показал мне…»

«Нет. Нет. Ничего из этого не реально. Это не реально. И ты тоже».

Ник вздрогнул.

Убрав клыки от шеи человека, он поднял голову и нахмурился.

— Что? — переспросил он.

Джерри поднял на него совершенно пустые глаза.