Изменить стиль страницы

ГЛАВА 10

В Дед-крике Нейтан Партридж лежал рядом с девушкой и курил сигару, пуская кольца дыма к потолку. Ее звали Лили Кин, и он был уверен, что нет ещё и двадцати. Да и не удивился бы, если она оказалась бы ещё моложе.

Но ему было все равно, как человеку, прыгающему со стула с петлей на шее. Его мало что волновало… кроме денег, конечно.

— Сколько тебе лет? — всё же уточнил он, хотя прекрасно понимал, что ему нет до этого дела.

Она откинула прядь рыжих волос с маленькой крепкой груди.

— Семнадцать. Прошлой зимой мне исполнилось семнадцать.

Партридж кивнул и сделал ещё затяжку.

— А теперь скажи правду.

— Да кто ты такой, чтобы спрашивать? Священник? Шериф? — Она нахмурилась при одной мысли об этом и откатилась в сторону. — Плевать. Их мне тоже приходилось обслуживать, дорогуша.

Партридж рассмеялся. Он начинал по-настоящему удивляться тому, как легко было улыбаться, смеяться и снова быть человеком.

Его положение было, конечно, не из лучших… и все же он жил им — испытаниями, невзгодами и всем прочим, как свободный человек. И это, в конечном счете, единственное, что действительно имело значение.

— Из меня священник — как из тебя монахиня, милая.

Она улыбнулась, и в лучах послеполуденного солнца ее лицо казалось прекрасным. Золотым, сияющим. Отмеченным опытом и трудностями, но почему-то всё равно прекрасным.

Партридж крепко зажмурился и решил, что именно такой он ее и запомнит: золотоволосой, ясноглазой, с рыжими волосами, рассыпавшимися по обнаженным плечам, как языки пламени. Да, он сохранит в памяти этот образ и будет смаковать его, когда пожелает. И никто не сможет отобрать у него это воспоминание.

— А что, если я скажу тебе, что мне пятнадцать? — сказала она. — А что, если я скажу тебе, что занимаюсь этим всего месяц?

Он провел грубым мозолистым пальцем по ее обнаженному предплечью.

— Я бы ответил, что ты быстро учишься.

— А что по поводу моего возраста?

Партридж попытался ответить на этот вопрос как можно осторожнее:

— Думаю, каждый пытается устроиться в этой жизни, как может.

Похоже, ей понравился его ответ. Она перевернулась в его объятиях и крепко поцеловала в губы.

Потом она рассказала ему, как приехала на Запад вместе с матерью из Индианы, разыскивая отца, который приехал в Аризону, чтобы заработать на рудниках. Он не объявился, и они больше никогда о нем не слышали. Никто даже не был уверен, что он добрался до места назначения. Ее мать умерла прошлым летом от чахотки — хотя истинная причина так и не была установлена — в Глоубе, и Лили осталась почти без средств к существованию. Ей оставалось лишь одно.

— Я надеюсь когда-нибудь выбраться из этого. Я не хочу тратить свою жизнь на проституцию.

Партридж поверил ей. Борделей в Дед-крике было много, и простирались они от дешевых заведений, где мужчина мог развлечься за две монеты, до дорогих борделей, где мужчина мог оставить сотни или даже тысячи.

Но это был шахтерский город, и цены имели обыкновение вырастать, как только работники натыкались на жилу.

Лили работала в претенциозно названном центре «Серебряный Доллар» и у столь же претенциозного Лорда Джонни Макса Сильвера — большого шулера, щеголя и заядлого игрока, который разъезжал по городу в личном экипаже, одетый в черный костюм, шелковый жилет, черный галстук и накрахмаленную белую рубашку. Он щеголял в шелковом цилиндре, с тросточкой и с высокомерным выражением лица, как в привилегированном Бостонском Мужском Клубе. Но сколько не пытайся оттереть дерьмо, оно все равно не будет блестеть. А сутенер всегда останется сутенером.

Цены в центре «Серебряный Доллар» были средними.

Он не был и никогда не будет равен чайхане «Лунный свет» или импортным французским прелестям ультра-элитного «Королевского парижского театра». «Серебряный доллар» мог похвастаться водевильными номерами от танцовщиц живота до фокусников и комедийных трупп.

Когда проститутки не обслуживали мужчин в спальнях наверху или в театральных кабинках за бархатными занавесками, они тратили свое время на выпивку, обшаривая карманы пьяных ковбоев и шахтеров, танцуя за определенную плату и поощряя богатых владельцев ранчо выбрасывать на заведомо фальшивые игорные столы больше денег, чем те могли позволить себе проиграть.

— Полагаю, ты знаешь этот город лучше, чем кто-либо другой, — сказал Партридж.

Она пожала плечами.

— Настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Но, черт возьми, этот город растет не по дням, а по часам. И будет расти, пока золото не закончится.

— Ты когда-нибудь слышала о месте под названием «Египетский отель»?

— Конечно. Его все знают. Это дорогое заведение вроде «Королевского парижского театра». Туда даже не стоит показываться, если у тебя нет нескольких тысяч в кармане. Даже выпивка там обойдется в двадцать долларов.

Значит, бордель. Интересно. Партридж так и думал. У Розмана была оттуда визитка… это было случайностью или как-то связано?

Партридж снова затянулся сигарой.

— Знаешь, кто владелец?

— «Египетского отеля»? Не знаю, какая-то дама. Но кем бы она ни была, денег у неё — куры не клюют. Ты должен увидеть это место. Это нечто, — покачала головой Лили. — Вот там крутятся настоящие деньги.

— Не знаешь, как зовут эту даму?

— Понятия не имею.

— Видела её когда-нибудь?

— Неа.

Но для начала хватит и этого. Он снова притянул к себе Лили и вскоре забыл о «Египетском отеле» и о том, кому он может принадлежать.

* * *

Позже, гуляя по грязным улицам Дед-крика, он был удивлен всей этой суетой и оживленностью. Чимни-Флэтс, несмотря на свою дикость, был тихим и спокойным по сравнению с ним. Дед-крик был похож на пчелиный улей, находящийся в постоянном напряженном движении.

Город был построен прямо на склоне горы вокруг минеральной жилы. Здания, склады и ветхие строения всевозможных видов цеплялись фундаментом за холмы и косогоры.

Дома на этих склонах были так плотно сбиты, что если бы вы упали с крыльца, то приземлились бы на крышу соседнего дома. Если уж на то пошло, он был похож на город, который мог бы построить ребенок. Без плана, без организации. Как горсть игральных костей, брошенных с закрытыми глазами.

Крыши и дымоходы, каркасы и перемычки торчали во все стороны и под любым углом, как сорняки, проросшие из каменной кучи.

А вокруг всего этого раскинувшегося убожества располагались огромные палаточные городки, лачуги, вездесущие кучи шлака и сами горы.

Улицы перерезали склоны холмов и спускались в лощины, тянулись между домами, строениями и лачугами узлами и извилинами. Низменности представляли собой моря грязи, а вершины холмов были настолько сухими, что сильный ветер сдувал с них слои песка.

И повсюду, среди этой неразберихи, теснились бары, отели и салуны всех мастей, начиная от глинобитных строений и кончая хижинами с одеялами вместо дверей.

Здесь были игорные дома, бордели, магазины, шахтерские конторы, конюшни, кафе — и повсюду люди. Дети бегали по грязным улицам, гоняя палками самодельные мячи. Мимо сновали шлюхи, старатели, щеголи, лавочники и грязные шахтеры.

Партридж слышал английский, испанский и полдюжины европейских языков. Золото привозили сюда профессиональные добытчики со всего мира. И соблазн превращал трудолюбивых мужчин в землекопов-любителей. А еще он проявлял всех тех, кто станет «охотится» на шахтеров, — грязных шлюх, карточных акул, мелких игроков и преступников. Бушующее, бурное море человеческих грез и человеческих пороков.

И посреди всего этого — проповедники, изливающие псалмы с деревянных кафедр, пастыри в поисках собственного стада. С таким же успехом можно пытаться рассмотреть с Земли обратную сторону Луны.

Партридж бывал во многих шахтерских городках.

Но в большинстве своём — чтобы кого-то ограбить и сбежать. Он никогда не останавливался достаточно долго, чтобы оценить все масштабы золотой лихорадки. А тут было на что посмотреть.

Он знал, как устроены подобные места.

Если какой-то шахтёр натыкался на золотую жилу, вскоре все попрошайки в округе кружили вокруг него. Золото с приисков собирали в кастрюли, короба и ящики.

Но вскоре жила иссякала, и приходилось искать новую. А если она всё же оказывалась крупной, то на неё, как стервятники на свежее мясо, набрасывались горнодобывающие компании. Они покупали права и довольно скоро начинали владеть всей местностью, строить дома и магазины, а в город толпами приходили шахтёры. Все они вкалывали до смерти шесть дней в неделю по десять часов в день за три доллара.

Горнодобывающие компании богатели, а шахтеры умирали, как мухи, но немедленно заменялись полудюжиной других голодающих желающих.

Для мужчин, которые не слишком дорожат своей жизнью, всегда найдется много работы. Копатели, старатели, мусорщики, бурильщики, энергетики.

Они вскапывали сугробы и склоны, вспарывали холмы и горы, взрывали шахты в прочных скалах, и вскоре ландшафт был настолько изуродован и разрушен динамитом, лопатой и разъедающими химикатами, что даже сорняки там уже не росли.

А со временем золото иссякнет, и город превратится в пыльную рану на земле.

Пока Партридж шел, он слышал не только голоса горожан и шахтеров, но и звуки выстрелов, и взрывы динамита на холмах и в шахтах. Земля, казалось, содрогалась под ногами. В воздухе пахло серой, едкими испарениями и гниющими отбросами.

Он заметил салун и вошёл внутрь.

Там было около сотни мужчин, которые пили, дрались, смеялись и хвастались друг перед другом. Бородатый мужчина стучал в углу по пианино, которое не было настроено со времен мексиканско-американской войны. В воздухе стоял густой дым, вонь немытых тел, разлитого пива и дешевого виски.

— Подтягивай стул, — сказал Партриджу какой-то старик. У него были волосы цвета соли с перцем и такая же борода, а на лице было больше морщин, чем на топографической карте. — Давай, странник. Садись, я угощу тебя выпивкой. Ты чужой, и я это знаю. Лучше я сразу усажу тебя рядом, пока всякая мелкая шушера не обчистила твои карманы.