Глава 5. Близкие люди

24 октября

— Ты знал, кто именно хочет меня купить?

Кирстин наносила удар за ударом, и при всей своей сноровке Рею с трудом удавалось их отбивать. Спортивный зал — в этой небольшой квартире единственный на двоих — крутился перед глазами, как карусель. Рею давно уже хотелось пить, но Кирстин оставалась неутомима.

— Нет, не знал! — Рей заблокировал очередной удар.

Два дня назад Кирстин высказала желание тренироваться вместе с ним. Это был явный прогресс в отношениях, и Рей поспешил согласиться, потому что в последнее время они видели друг друга настолько редко, что он согласен был уже на всё.

Только теперь, оказавшись в спортзале с Кирстин один на один, он понял, что это был просто повод, чтобы получить возможность его избить.

Кирстин дралась плохо, но Рей не мог решиться нанести ей ответный удар, опасаясь причинить боль. Стоило замахнуться и сфокусировать взгляд на слишком тонкой — для бойца — руке или узком плече, как его собственный кулак терял инерцию. Хотелось гладить, а не бить. И потому большую часть ударов Рей получал сам.

— Как ты это видел, Рей? — задыхаясь, но продолжая бить, спрашивала Кирстин, не замечая этих колебаний или попросту не желая замечать. — Ты трахаешь меня, пока у тебя есть настрой, а потом сдаёшь в утиль? И я раздвигаю ножки перед кем-то ещё?

Рей не заметил, как замахнулся уже по-настоящему, и, легко вывернув Кирстин руку, толкнул её к стене, чтобы затем нанести удар. В последнее мгновение, увидев в глазах Кирстин настоящий страх, он смог отвести кулак, и тот врезался в стену у её головы.

Кирстин перевернулась в его руках и испустила шумный вздох.

— Я представить этого не мог! — прошипел Рей в самое её лицо. —Когда думал, что кто-то ещё будет касаться тебя — сходил с ума. Когда думал, что ты сможешь отдаваться кому-то ещё так же, как и мне!

— Тогда зачем?! — выкрикнула Кирстин, и в зале наступила тишина.

«Два миллиона, Рей», — только и звучал голос Майкла в голове. И всё, что он мог ответить на это самому себе: «Идиот». Рей не представлял, как два миллиона могли бы окупить этот единственный проведённый с Кирстин год. Единственный год, когда он чувствовал себя живым. Единственный год, когда он не был одинок.

Тяжело дыша, Рей привалился лбом к стене. И только когда увидел, что Кирстин уже собирается уходить, произнёс:

— Кирстин… завтра приедет Брюс.

Кирстин молча замерла у выхода за дверь.

— Не волнуйся, — сказала она тихо, — я не собираюсь говорить ему, кто ты есть.

Она вышла, а Рей остался в одиночестве. Он сполз по стене и уронил лицо на согнутые колени. Ничего не менялось. Тянулись серые осенние дни — один за другим. Рей всё отчётливее понимал, что Кирстин не простит. Его же собственное неудержимое желание видеть Кирстин рядом с собой становилось только сильней.

«Ты мой наркотик», — шептал он. Рей испытывал непреодолимое желание зайти в комнату, выделенную Кирстин, три раза в день: перед тем как брался за работу, когда возвращался из офиса и в обед, когда был за несколько десятков миль от дома. Чем больше становилось расстояние, разделявшее их, тем более нестерпимым было это притяжение. Рей тянулся к телефону, чтобы позвонить, и тут же сбрасывал звонок. В нём самом начинала просыпаться ненависть — за то, что Кирстин причиняет ему такую боль. Но стоило увидеть свою болезнь лицом к лицу, как любая злость покидала его, и просто хотелось коснуться белой кожи рукой. Кончиками пальцев. Приблизиться так, чтобы дыхание Кирстин коснулось щеки. Одни только мысли об этом возбуждали Реймонда сильней, чем кто-либо когда-нибудь ещё.

Хотелось позвать её: «Кристи!» — как он называл Кирстин, когда всё ещё было хорошо. Но стоило заглянуть ей в глаза, как Рей понимал, что перед ним находится абсолютно чужой человек. Человек, которому он причинил боль, и который теперь, возможно, никогда на него не посмотрит.

Рей понимал, что должен сделать хоть что-нибудь, чтобы её вернуть, но впервые в жизни не знал — что.

 

Брюс Мерсер мало изменился с тех пор, как Кирстин видела его в последний раз. Однако теперь она получила возможность рассмотреть Мерсера-старшего более подробно, потому что чувствовала себя не так скованно, как тогда, когда полностью зависела от Рея.

«Не так уж много изменилось», — с горькой усмешкой отметила про себя Кирстин. Потом посмотрела на Рея, и усмешка сменилась грустной улыбкой.

Они сидели за длинным столом в обеденной комнате Рея в шато. Двое стюардов суетились вокруг стола, дворецкий выносил кушанья, но Рей оставался бледен как мел.

Кирстин смотрела то на одного Мерсера, то на другого и не могла не отметить, что братья сейчас мало похожи между собой — и в то же время на лице Брюса поселилось то же хищное выражение, которое так часто отражалось у Рея в глазах. Брюс был старше и крупней, и Рей терялся на его фоне, казался слишком молодым.

— Я так вижу, твои предпочтения обрели постоянство. Теперь ты не заказываешь новых девушек каждый день, а попросту оплатил одну на год вперёд.

Рей побледнел ещё сильней, и Кирстин подумала, что сейчас случится взрыв — но ничего подобного не произошло.

— Я в своих предпочтениях не сильно отличаюсь от отца, — спокойно сказал Рей и тут же перевёл взгляд на Кирстин, будто пытался извиниться за прозвучавшие слова.

К своему удивлению, Кирстин обнаружила, что ей всё равно. Она сейчас находилась настолько далеко в собственных мыслях и делах, что глупая болтовня едва знакомого человека, в которой она не увидела ничего нового для себя, не могла её задеть. Однако от понимания того, что куда ближе к сердцу эти слова воспринял Рей, в груди Кирстин кольнула боль.

Кирстин нащупала его руку под столом и, чуть наклонившись, прошептала.

— Ты как на экзамене.

Щёки Рея стали немного розовей, но, видимо, не от того, что ему понравились эти слова.

— Не смейся надо мной, — так же тихо прошептал он.

Кирстин хотела сказать, что любит его, но промолчала. Бросила короткий взгляд на Брюса. Потом быстро наклонилась к Рею и легко куснула его за ухо, заставляя кровь забегать по венам быстрей.

— Ничего не могу с собой поделать, — прошептала Кирстин ему в ухо, — у твоего брата как будто кол в заднице. Он вызывает у меня неудержимое желание сделать что-нибудь «наоборот».

Кирстин отстранилась так же быстро, как и придвинулась к Рею минутой раньше. Теперь уже Брюс был бледен как мел.

— В Европе сейчас многие считают, что нужно давать молодёжи возможность самовыражаться, — сдавленным голосом произнёс он, — но мне всякий раз хочется спросить: как быть, если их самовыражение оскорбляет то, во что верим мы?

— Кто это «Мы»? — игриво спросила Кирстин.

— «Мы» — те, кто делает этот мир таким, каков он есть.

Кирстин в один миг стала серьёзной.

— Знаете, мистер Мерсер, лично мою жизнь куда сильнее изменил Реймонд, чем вы. Ума не приложу, где вы были, когда он накладывал отпечаток на наш мир.

Ей захотелось встать и уйти, но она покосилась на Реймонда и осталась сидеть.

Только когда все трое уже вышли из-за стола и стали расходиться по своим комнатам, Рей задержал её, поймав за локоть — впервые за все прошедшие после ссоры дни он коснулся Кирстин первым.

— Если бы я вёл себя так при твоём отце? — слова звучали серьёзно, но в глазах, тоже впервые, мерцали шальные искорки.

— Может, он бы тогда немного поумнел, — Кирстин вывернулась из рук Рея и пошла к себе.

 

— У меня сложилось ощущение, что вы с Брюсом не очень ладите?

Тем вечером Кирстин впервые за прошедшие недели сама пришла к Реймонду в кабинет, заметив в окнах свет — хотя время уже перевалило за двенадцать часов.

Рей в последние дни по большей части пребывал в разъездах, оставляя Кирстин в неведении относительно того, чем занимается без неё. Дома он почти не бывал и работать предпочитал в офисе, но в этот вечер всё выглядело так, будто он попросту не знал чем себя занять.

Сама Кирстин тоже не спала и не хотела ложиться спать. Она отставила в сторону порядком надоевший цветок и взялась за новый эскиз — одному из ребят, ходивших в студию Гравы вместе с ней, понравилась её змея, и он попросил сделать садового зайца. Кирстин позабавила эта идея, тем более что ей в последнее время было всё равно, что резать из камня — сам процесс увлекал настолько, что результат значения не имел. Ей нравилось наблюдать, как от плотного среза отходят белые тонкие листы, как прорисовываются в бесформенной махине чьи-то черты.

Слепок зайца и чертежи она сделала довольно быстро. Эта работа стала своего рода отдушиной, поводом забыть обо всём, что происходило в последнее время. А теперь она с удивлением смотрела на миролюбивое существо, которое нужно было переносить в камень, и невольно думала о том, как проста и приятна была её жизнь до того, как в ней появился Рей. Она думала о пунше в доме брата Лоуренса и о том, как они сидели в пабе за два квартала от кампуса и пили пиво, вкус которого Кирстин уже успела забыть. Вся эта жизнь казалась ном. Она нравилась ей — но Кирстин вовсе не была уверена, что хочет туда вернуться. Заяц принадлежал той, старой жизни и был своеобразным прощанием с ней, потому что Кирстин знала, что даже если Рей её отпустит, она не вернётся в Шотландию уже никогда.

Подойдя к окну, она разглядела свет в другом крыле. Комната вдруг показалась ей пустой. Пустой была вся эта жизнь, когда Рея не было в ней.

Воспоминания о визите Брюса всплыли в голове, и Кирстин решительно направилась к двери, ведущей в коридор.

 

Рей усмехнулся уголком губ и, подойдя к окну, замер, глядя на парк.

— Не совсем то слово, Кирстин. Я всегда был белой вороной в семье. Я всё и всегда делал не так. Я спал с кем попало, тратил деньги… Встречался не с теми людьми. Заводил не тех друзей. К тому же, у нас разные матери — отец развёлся с моей, когда мне было пять лет, но меня оставил при себе. Он ошибся — как говорил потом. А Брюс… Ну, он всегда был «герой». Всё делал так, как и хотел отец. Я ни на что не годился по сравнению с ним. Ему отец оставил фирму — а мне грёбаный отель, завязанный в криминал. Охрененный подарок на шестнадцать лет.