Изменить стиль страницы

Дж. С. Андрижески — Мост

(Мост и Меч #7)

Перевод: Rosland

Редактура: Бреган Д'Эрт

                   Русификация обложки: Alena_Alexa

От автора бестселлеров по версии USA TODAY и WALL STREET JOURNAL — увлекательная история сверхъестественной войны в суровой альтернативной версии Земли. Содержит сильные романтические элементы. Апокалипсис. Сверхъестественная романтика.

«Здесь, наверху, мы навеки дети...»

Ревик, скандально известный Меч мира видящих, потерял всё, когда враги разрушили разум его жены Элли и украли их нерождённого ребёнка.

Решительно настроенный сразиться в последней битве, Ревик осел в пост-апокалиптическом Сан-Франциско, тренируя видящих и людей для этой неизбежной конфронтации. Понимая, как малы его шансы на выживание, Ревик жаждет перед смертью спасти свою дочку из лап Дренгов... даже если для этого придётся убить её, дабы избавить от боли и мук, которые он сам вытерпел, будучи рабом Дренгов.

К сожалению, Дренги слишком хорошо знают его слабости. В последнем сражении они заставляют его выбирать: спасти его расу, но пожертвовать своей дочерью... или предать обе расы, чтобы сохранить остатки его семьи.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: эта книга содержит нецензурную брань, секс и жестокость. Только для взрослых читателей. Не предназначено для юной аудитории. Слабонервным тоже не рекомендуется.

«Мост» — это седьмая книга в серии «Мост и Меч». Она также связана с миром Квентина Блэка и занимает место в обширной истории/мире видящих.

img_1.jpeg

Посвящается моей маме

Пролог. Между

img_1.jpeg

«...И земли между поглотят её на время,

Пока она забудет себя, затерявшись в смерти и пронизывающем холоде,

В этом месте призраков

Лишь тот, кто несёт половину её души

Может держать для неё свет в конце...»

~ из «Песни Любви», Комментарии к Последним Дням

Теперь я помню всё. Всё.

Каждый момент, каждый фрагмент моей жизни.

Каждую нить гобелена, который ускользал от меня все эти годы, который состоял лишь из случайных, разрозненных актов... из реакций, страха и нехватки действия.

Все эти связи. Все резонансы, которые я мельком видела и упускала. Моменты моей жизни, сильные или нет, которые отказывались складываться в какое-то связное целое.

Я помню их все.

Я помню, и я вижу нити, тянущиеся между ними.

Я вижу изображение, которое они формируют, ту искусную, детально прорисованную картину, образующую мою жизнь. Отсюда всё почти обретает смысл. Это всё почти связывает меня здесь с теми частями, которые знают, зачем я пришла в этот мир, что я вообще делаю здесь.

Это содержит в себе столько всего, это знание, и всё же я вижу, насколько оно мало. Я мала внутри него, зависима от стольких других людей и вещей. Вид этого не печалит меня; почему-то это лишь переполняет меня изумлением. То ощущение за всем этим остаётся ускользающим, но от проблесков, которые я улавливаю в тишине, у меня перехватывает дыхание.

Старое и новое, древнее и рождающееся — всё живёт в этом месте. Безвременность живёт здесь. Безвременность, которая каким-то образом прекрасна в самом своём существовании, переполняет каждый мой вздох.

Здесь живёт столько красоты. Столько надежды.

Отдалённые проблески сердца и света обещают вместить всё, сам смысл самой жизни, и не только для меня. Для всех нас.

Это не то, что я поистине могу осмыслить. Даже здесь, где мой разум кажется наиболее всеобъемлющим, наиболее ясным и наименее помутнённым моими собственными заморочками, заблуждениями, страхами и томлениями.

Даже здесь я не могу понять хоть частичку тех вещей, что живут в этом свете.

Здесь я хочу столько всего.

И всё же здесь я ни в чем не нуждаюсь.

Я скольжу по горам, по долинам.

Одна долина. Одна идеальная долина столь прекрасна, что заставляет меня плакать, ну, или я остервенело верю, что заставила бы, если бы здесь у меня имелась хоть какая-то необходимость плакать. Я верю в это с такой силой, что чувство расцветает как боль в моём боку, борясь против того тела, что у меня осталось.

Та долина увеличивается передо мной, переполненная белым и золотым светом настолько, что я едва вижу накатывающие волны. Детали вырезаны на мраморных утёсах скал, и каждая песчинка столь прозрачна и похожа на стекло, что я чувствую тысячу миров, живущих в каждой гладкой поверхности. Они отражают свет друг друга, сливаясь, но всё же оставаясь раздельными — столь красивые и переполненные таким количеством смысла... больше смысла, чем я могу переварить за тысячу жизней, подобных этой.

Я знаю это место. Я знаю его, но...

Я не могу быть здесь.

И всё же я не могу уйти. Та часть меня, которая может чувствовать и думать, остаётся вне досягаемости.

Так что и я остаюсь. Наполовину здесь, наполовину где-то в другом месте, я остаюсь.

Я ощущаю ласку этих золотистых волн, грубую шершавость песка под моими ступнями и пальчиками ног, мягкий поцелуй солнечных лучей, наполненных присутствием и надеждой, как копия копии копии копии, но это не позволяет мне дотянуться до него.... по-настоящему.

Пока несколько сотен тысяч лет медленно утекают сквозь пальцы, безо всякого ощущения, где или когда, я наблюдаю, как эта долина и океан отступают.

Меня оставили позади.

Горе вновь хочет завладеть мной, уничтожить меня заново.

Оно слишком сильно, это горе.

Я не могу делать ничего, кроме как позволить ему душить и раздирать на куски мои внутренности, даже без тела, которое их вмещает. Моё сердце болит, моя голова. Мой живот болит, мои внутренности и горло. И всё же здесь нет ничего от меня, никакой возможности вместить это всё. Как будто кто-то запер меня и всё, что мне дорого, под стеклянным куполом. Всё, что просачивается — это визуальный образ.

Я законсервирована здесь, в стеклянной вазе.

Пустая...

Лишённая его.

Здесь я помню всё. Всё до последней капли.

Я вижу и его тоже, в футляре рядом со мной. В другой стеклянной клетке, видимой мне, но находящейся за пределами моей досягаемости. Когда мне нужнее всего почувствовать его свет, позволить ему почувствовать мой свет, мы в разлуке. Он потерян для меня, когда я люблю его как никогда, когда я знаю, как сильно он во мне нуждается.

Может, я действительно мертва. Может, скоро придёт конец, и тогда мне придётся лишь...

Ждать. Я буду ждать его здесь.

Ждать их обоих, возможно.

Если я прожду достаточно долго, какая-то часть меня сообразит, как дотянуться до него — дотянуться до неё. А может, просто забыть. Забыть, что я потерпела провал. Забыть боль, которую я оставила им обоим.

Провал для меня — дело не новое. Мой путь по жизням можно отследить по провалам, большим и малым, которые липнут к моему имени. Чувство имеет значение. Всё, что имеет значение — это чувство.

Я так сильно люблю их обоих.

Я люблю...

Даже это слово кажется неподходящим.

Та тьма разрушила меня, но не разрушила. Я всё ещё есть, но меня нет. Я здесь, но не здесь. Я по-прежнему люблю. Они не забрали у меня это, и даже если в этом месте я не могу дышать, у меня до сих пор есть моё сердце.

Оно где-то бьётся, тихо, но я его слышу.

Я не могу его найти...

Я стараюсь держаться за неё.

Я живу ради этих мимолётных проблесков. Она дразнит меня, притягивает ровно настолько, чтобы напомнить мне — я и до неё не могу дотянуться, не сейчас, когда она юнее всего, уязвимее всего. Она потеряна для меня, но я не могу прекратить попытки.

Я чувствую её горе, её потерю. Я не могу её утешить, не могу сдержать и это обещание. И он тоже. Я чувствую, как разбивается его сердце, и я могу лишь...

Наблюдать. Я могу лишь наблюдать за ними обоими.

Я не могу вынести того, что оставила её там. Я не могу вынести того, что я оставила его.

Слова живут там, но они содержат в себе слишком много. Столько, что я не могу удержать это всё.

Муж. Отец. Дочь.

Дочь...

Я слышу и его крики тоже. Боль в его сердце, когда он пытается дотянуться до неё. Те золотистые волны накатывают, когда им хочется накатить, уходят, когда им хочется уйти, а я лишь скорлупка в пространстве между. Здесь я ничто. Я — всё, но я не могу им помочь.

Я пустая ваза.

Я вижу сны о ней.

Я воображаю невинный свет, любовь и знание любви, улыбки, объятия и блестящие глаза, поцелуи и посиделки, тёплые лучи солнца и волны…

Я не могу оставаться. Я не могу быть уверенной, что вообще дотянусь до неё. Я помню ту личность, которая могла быть мной, давным-давно... ту личность, чей свет сейчас кажется мне грязным, смятенным и приглушенным, но некогда он касался этих золотистых берегов.

Я пытаюсь поделиться этим с ней, с моей дочерью. Но передаточный вал сломан. Все связующие точки в пространстве между уже не работают.

Это не может быть правильным.

Всё не может закончиться так.

Она одна, без нас обоих... это не может быть правильным.

То горе над золотистыми волнами...

Пребывание в одиночестве...

История не может закончиться так.

Сосредотачиваясь на нём, я улавливаю лишь смутные чувства, боль, которую я не могу контролировать, каталогизировать или уменьшить. Его реальность, его определённость сохраняется неизменным мерцанием в пространстве, которое в остальном пустует.

Голос. Тихий, такой знакомый.

«... И в те финальные моменты она умрёт. Но то не тихая смерть, ибо часть её останется. Эта часть останется и будет приманена обратно к свету, обратно к финальной битве против тьмы. Из этой тьмы исходит рождение. Из этого конца исходит финальная форма...»

Я слушаю его.

Он читает мне, иногда часами.

Днями. Может, неделями.

Я дрейфую в его словах, затерявшись там.

Я пытаюсь понять, но слова исчезают, как песчаная скульптура на ветру, когда порывы ветра грубо скользят по лицу, делая черты гладкими и пустыми, лишёнными его.

«...Сражение не окончится так. Смерть никогда не вызовет ни сражение, ни его конец. Смерть обрушит последние оковы искр в огонь, выманив из пространства, потерянного между...»

Какая-то часть меня кричит, слыша его слова. Она кричит и кричит.