— Я люблю тебя, — тихо произнес Эйнштейн.

Ресницы затрепетали, когда Бонни открыла глаза, похожие на драгоценные камни, и поймала его взгляд.

— Я тоже люблю тебя, очаровашка. А теперь перестань дразнить и трахни меня.

Ага, это была его Бонни. Не такая уж и нежная. И вся принадлежала ему.

Один толчок, и Эйнштейн оказался внутри. Девушка вскрикнула:

— Да!

О да. Теплое, влажное и дикое тело Бонни притягивало его, а ее внутренние мышцы содрогались, пока Эйнштейн толкался внутрь, замедляясь при каждом выпаде, чтобы продлить момент. Вот только Бонни куда-то спешила.

— Трахни меня, — прорычала она. — Трахни меня, очаровашка. Трахни меня так, как можешь только ты.

Грязные слова, которые, если бы были произнесены другой женщиной, должны были смутить, воспламенили Эйнштейна, так как относились только к нему. Именно он сводил ее с ума от страсти. Бонни хотела его тело, его член. И Эйнштейн дарил ей все это, сильно и быстро толкаясь в лоно, пока пальцы девушки не впились в его плечи, а рот не округлился в беззвучном крике.

Эйнштейн не был таким уж тихим. Он выкрикнул ее имя, когда кончил, толкаясь и продлевая оргазм Бонни, из-за чего мышцы ее тела содрогнулись, массируя его длину.

В этот момент он не был киборгом. Или человеком. Эйнштейн просто был жив. Жив и влюблен. И это было чертовски здорово.