Глава 1. Скальд

Драккары* завернули в узкое горло фьорда, и пронзительная, почти торжественная тишина окружила их. Остался за кормой шорох волн неспокойного Северного моря. Высоченные отвесные стены берегов и неподвижная поверхность воды окружили корабли, скользившие сквозь фантомную яркость северной ночи по дремлющей глади моря. Лишь крики чаек да время от времени возникавший вдали звон водопадов, срывавшихся с сумрачных утёсов, прерывали величественное безмолвие.

От утёса к утёсу скользили драккары по свинцовой глади волн посреди серых бастионов скал. Лишь изредка зелёные пологие берега мелькали между них.

Край ледников и водопадов, гранитных островков, впадавших в воды фьорда протоков и ручьев окружил драккары со всех сторон.

Отвесно вздымались берега, спускались по ущельям потоки ледников. Зелёные шапки ельников теснились на плоских вершинах гор.

Воины возвращались домой.

В землянке Вилмара пол устилала пожухлая трава — давно бы сменить, да Ливе всё не до того. Кажется, и детей в доме давно нет — ушли искать счастья в дружинах эрлов, да так и пропали там, а всё она чем-то занята. Ткёт и ткёт свои полотна, на которых ничего не разобрать — только полосы да мрак, будто землю всю застилает дождь — и смотрит на восток. Чего она ждёт? Вилмар давно перестал гадать.

Кряхтя, он опустился на корточки у круглой печи и пошебуршил кочергой огонь.

Ночь выдалась холодной, а там станет ещё холодней — близится зима.

Пора бы вернуться сыновьям, без них будет трудно собрать урожай — да никто не идёт. Видно, много счастья подарили им чужие края.

Вилмар замер, услышав стук в дверь, и перестал шевелить кочергой.

— Неужто Торвальд? — промелькнуло в голове, и мгновенная радость накрыла его — но тут же ушла. Нет, Торвальд вернуться не мог. Если три года нет его, то откуда взяться сыну теперь?

— Старуха, дверь открой! — рявкнул он.

Лива, кряхтя и бранясь, стала откладывать шитьё. Неторопливо поднялась на ноги, но к дверям идти не спешила, а только поинтересовалась:

— Опять Олафа ждёшь? Медвежья твоя нога!

Вилмар сплюнул на пол и, отчаявшись совладать с женой, поплёлся открывать сам.

— Кого там Мейли принесла… — пробормотал Вилмар. Дверь скрипнула, и хозяин замер, разинув рот и разглядывая заслонившую контуры ночного леса фигуру в меховом плаще и тканевой маске, закрывавшей пол-лица. Секунду старик стоял так, а затем подпрыгнул на месте и радостно проквохтал: — Лива, так тебя и разтак! Неси пиво! Неси рыбу! Это ж скальд! Эх, жаль Олаф уехал вчера!

— Не надо Олафа! — странник предупредительно поднял руку перед собой. — Я на одну ночь, и то не останусь до утра. Пусть хранит Фрея тебя и твою супругу, хозяин, если ты просто нацедишь мне пива и дашь сыру — я не ел от самого побережья, два дня.

— А то! — радостно согласился Вилмар. Он отлично знал, что ни один из сородичей не забрался со своей усадьбой так далеко на северо-запад, как он. А скальд, стало быть, только что с корабля, — только уж сказка с тебя! Куда плавал и что видел в тех берегах!

Странник улыбнулся под маской, но Вилмар всё равно не увидел его лица. Поблагодарил Вилмара и стал располагаться у очага.

Лива, все ещё ворча, но уже не пытаясь спорить с мужем, начала отпирать сундуки и копаться в них в поисках достойной еды для трапезы. Попотчевать забредшего на огонек путника лучшим, что есть, было одним из основных правил гостеприимства. И яства, и питьё всегда посвящались кому-нибудь из богов — Одину, Тору или Фрейру.

В богатых домах потчевали путника птицей, салом и вином, а там, где достаток невелик — мясом и пивом.

Наконец, стол был накрыт, странник утолил первый голод и начал свой сказ…

 

— Когда месяц сбора яиц только вступал в свои права, мы выдвинулись в путь.

Покинув берега родных земель, мы поплыли туда, где заходит солнце, и не так уж много времени прошло, как перед нами показалась земля. Голая и скалистая, возвышалась она над морской гладью, и мы дали ей название Земли Утёсов. А за ней, следуя на юг, мы нашли еще одну новую землю — равнинную и всю в дубовых лесах, и решили именовать её Мариланд, Лесной страной, Краем дубовых рощ.

А ещё к югу — третью страну, где наконец и сошли на берег.

Там мы построили себе хорошие хижины, но лето выдалось теплее, чем мы думали. Погода стояла настолько отличная от нашей, что по полям вились лозы со сладкими ягодами на них, и имя, что мы дали ей, было Страна лоз.

Там разные племена живут в лесах и степях и кочуют за животными. У них нет ни аллодов, ни права наследства. Они двигаются за своими коровами и овцами в поисках лугов и пастбищ.

Но, конечно, занимаются они не только своими животными. Они и прекрасные воины, все вокруг стремятся напасть на соседей и захватить их стада.

Боевые дружины они собирают из родни. Каждая насчитывает десять десятков воинов — и все одна кровь. Одной семьей перенёсшие все превратности судьбы, они остаются неразлучны и сменив кочевую жизнь на осёдлую.

А плечом к плечу рядом с ними обитают совсем другие племена.

Там жрецы деревьев — друиды — прячутся в лесах с остатками своих последователей и приносят жертвы богам, истолковывают их волю. Обучают знаниям молодёжь и радуются огромному уважению. Их слово последнее на суде, они же определяют и вину, и способ ее искупления. А если кто-то — не важно, один человек или все племя — не захочет принять их решение, то они отлучат провинившегося от обрядов жертвоприношений. Таков самый суровый приговор. Кто подвергся ему, тот лишается защиты и богов, и законов людей. И вечно будет скитаться бесприютный. Все обходят его стороной, не хотят ни говорить, ни вместе сидеть за одним столом, чтобы не пал и на них гнев древесных жрецов. Что бы ни случилось, суд не соберется для его дела, и ни одну работу не предложат ему.

Жрецы эти могут вести переговоры и видеть то, что будет потом. И у них есть тот, кто стоит над ними. И когда он умирает — тот, чьи заслуги признаются больше других, занимает это место. А раз в год друиды собираются на всеобщий совет в землях карпутов. И в эту землю со всех краев идут те, кто страждет защиты старых богов, кто остался верен древним обычаям предков.

Нашу дружину составили девять кораблей — шесть не вернулись назад.

Третий из них вели два брата — сын конунга Эрика, доблестный Рун, и Льеф, воспитанник конунга, сын ярла Хальрода от рабыни, его побратим.

Вилар горестно покачал головой и прицокнул языком.

— Вот настали времена, — вставил он, — дети рабов ведут доблестных викингов в бой…

Странник не ответил на его слова и продолжал:

— Льеф превосходный мореход, мастерство его превосходит даже ганзайцев. Нападения его всегда внезапны и всегда приносят успех.

Рун тоже хорош — бесстрашен, силён и смел, но в нём течёт более сильная кровь.

Прирождённый воин, всегда ищущий чего-то нового, он не знал поражений. Куда бы он ни приходил, тех, кто жил на этих землях, ожидала гибель. Высаживаясь на чужие берега, дружинники его забирали себе все, что нравилось им, уводили жителей в рабство, и кровь лилась от их мечей потоками горных рек. Кидали детей вверх, и те падали на подставленные копья. А из одного пленного вождя он соорудил кровавого орла.

— Ух, — заметил Вилмар, — хотел бы я посмотреть на его дела. Далеко полетел тот галл?

— Рун сам своим мечом сделал надрезы на его спине, вывернул рёбра наружу, как два крыла, и двое суток Конахт отходил к богам.

— Да… Дела… Одину такая жертва мила…

— Мы обустроили крепость на холме у берега и поселились там, пока Рун думал, против кого нам идти теперь. Но солнце ещё не добралось до утра, когда галлы первыми ударили по нам.

Словно стая волков кинулись дружины на овец, попавших в засаду. Как хищники разрывают коров и коз, так и мы в клочья порвали блеющих галлов.

Наши драккары набрали добычи так, что просели на добрый альн** и взяли курс домой.

Но едва ударил гром, едва взметнулись палки битв, как Льеф замер, поражённый волей богов.

Кипела буря мечей, а он стоял и смотрел: перед глазами Льефа явилась она — колесница: необыкновенная, с четырьмя колёсами, стремительная, летящая, так сложно сделанная, с покрывалом над ней цвета летней листвы и повозкой с легким и устойчивым передом, с маневренностью, необходимой для участия в бою, с длинными боковинами, дерзкая, с двумя конями, несущими ее — резвыми, сильными, длинноухими, храбрыми, взлетающими с земли, с сверкающими глазами, с мощной грудью, с переливающимися мускулами, с развевающимся хвостом. У них большие копыта и стройные сильные ноги. Один конь белый, с широким крупом, галопирующий как дикая лесная кошка, с стелющейся за ним гривой — с одной стороны упряжки. Конь гнедой, кудрявый, скоролетный, с широкой спиной — с другой. Приличествовали они коршуну, взмывающему со своего гнезда в вихрь ураганного ветра, подобны порыву зимних бурь в темную ночь, подобны лосю во время охоты в скачке от собак из тернистых кустов. Два коня мифического воина, запряжённые в колесницу. Они бесновались и били о землю, будто шли по разверзшейся этой земле в погоне за войском.

— Да! И я бы от такой обомлел!

— Но не кони поразили его в сердце своими копытами, не спицы колесницы пронзили могучую грудь. Льеф обезумел, поражённый наговором — рыжеволосый филид*** — скальд из чужих земель его околдовал. Это видели все. Битва кипела со всех сторон, а мальчишка с волосами рыжими, как мёд, стоял и пел. Он не держал меча и сражаться не умел, но наш предводитель Льеф был сражён.

Вилар покачал головой.

— Молодёжь… Разве можно верить чаровным словам?

— Так и произошло, что мы потеряли одного из своих вожаков.

Когда откипела буря, и затих голос волн, когда падших предали огню, как завещал нам Тор, Льеф уже был по другую сторону снов. Он отыскал филида среди неподвижных тел и забрал с собой. Он сказал, что тронутый волей Тора будет теперь его рабом. Но так не заботятся о рабах!