Глава X САМАРКАНД

Медрессе. — Постройки. — Баня. — Сакля узбека. — Ташкент. — Тилля.

от, милая тетя, я опять совсем в другом климате. Но теперь говорить я хочу не о климате, а о прошлом Самарканда, или о прошлом нашей нации. Постройки Самарканда, сделанные из какого-то очень легкого и хорошего кирпича, относятся к векам XIV–XVII, тем не менее они еще немного сохранились. Из древних построек остались мечети, мазары и медрессе. Что такое мечеть — вы, конечно, знаете, мазаром же называется надгробный склеп или часовня, а медрессе — это своего рода магометанский духовный университет. В Самарканд съезжались с разных сторон для образования, и в городе 21 медрессе.

^{Медрессе.}

Я прежде всего пошел осматривать медрессе, о которых наш вернинский мулла так много говорил мне. Все они построены более или менее на один лад. В переднем фасаде сделана громадная ниша под остроконечной аркой. В эти ниши проделаны небольшие ворота с двумя калитками по бокам, для входа в квадратный двор посреди сплошного здания, в котором находятся в один или два этажа комнаты для студентов и других обитателей медрессе. По углам наружного фасада имеются минареты, т. е. высокие колонны с ходом внутри. В прежнее время с этих минаретов возвещали слово Божие. Как хорошо и крепко устроены своды этих построек, можно судить по тому, что некоторые медрессе существовали по 500 л. и, несмотря на землетрясения, дали трещины, а не совсем развалились. Для архитекторов эти здания должны представлять большой интерес, потому что в них нет железных связей. Только минареты страдают от толчков почвы. Хотя ворота и сделаны под аркой, но они заделаны алебастровой решеткой. Над калитками устроены ниши, но в эти ниши выходят двери из комнат второго этажа. Из калитки входишь сначала в темный коридор с узкими лестницами наверх и выйдешь в большой квадратный двор, окруженный зданием. Комнаты между собою не имеют сообщения, и все они одинаковы, — маленькая келья с дверью, над которой проделано окно. Потолок кельи сводчатый, а в гладкой оштукатуренной стене сделана ниша: у входа — углубление для калош, тут же вделан маленький очаг для котелка и кувшина. Поместиться в такой комнате могут только в крайнем случае человека три. Наружная отделка здания замечательна. Все стены покрыты изразцовым кирпичом различных цветов, подобранных рисунками. На этих постройках везде очень много надписей. В медрессе курс наук продолжается десять лет.

^{Исторические постройки времен Тамерлана в Самарканде.}

Если бы я не учился у вас, милая тетя, я, может быть, коптел бы в какой-нибудь из этих келий. Мне очень часто приходит теперь на ум слово «если бы», но только я ни минуты не жалею о том, что случилось. Разве могу я себе представить мальчика Колю Сартова без его милой, дорогой тети Веры? Я так соскучился, что приеду зимою в Верный. Выйдя из медрессе, я направился на базар. Вот так толкучка, нечего сказать. Тут всего вдоволь, но более всего меня обрадовало местное мороженое. Это гора или столб снегу, смешанного с медом, и больше ничего. На базаре очень жалки показались мне несчастные навьюченные ишаки или ослы. Они целый день стоят с товаром, т. е. с сеном и дровами. Поболтал я с своими родичами, — почем я знаю, может-быть, таджик, навязывавший мне мраморное блюдо, мой брат?

^{Самарканд. Туземный старый город.}

Вечером я пошел в баню, но только не в русскую, а в туземную, и могу сказать, что вымылся бы и хорошо, если бы только в ней не было так темно и теплой воды было бы вволю. Снаружи баня представляет каменное обширное, но низенькое здание с несколькими куполами на крыше, так как потолки комнат в бане выведены сводами. Вы входите в большой предбанник, вдоль стен которого идут высокие и такие широкие нары, что между ними остается только небольшой проход в баню. Эти нары служат местом для раздеванья и местом отдохновения после мытья. Тут стоят самовар и несколько кальянов. Баня состоит обыкновенно из 7–8 комнат, расположенных так, что они составляют последовательный переход от более холодных к теплым и, наконец, оканчиваются самым жарким отделением. Пол везде сделан из камня, кругом стен — низкие лавки. В стенах по углам — ниши. Самое жаркое отделение есть в то же время самое большое. Посреди комнаты на высоком столбе ставится ночник, кругом столба сиденья, а по стенам приделы с возвышенным полом, покрытым холстом, на которых лежат истомившиеся от жары моющиеся. Здесь в бане жар сухой, без пара, и нагревается баня снизу. Топка производится посредством громадной печи, в которую вход идет как в погреб. Жар, который приходится выдерживать истопникам, а также незначительная плата за этот труд привели к тому, что охотников на это место является очень мало. Мне рассказывали, что хозяин бань содержит неподалеку игорный дом и дает в долг азартным игрокам, которых потом и вербует в истопники на некоторое время.

Если вы думаете, что здесь, в Самарканде, живут все такие же сарты, как я, то вы очень ошибаетесь. Население здесь состоит преимущественно из таджиков и узбеков. Таджик говорит на несколько изломанном персидском языке, а узбек примешивает много тюркских слов. Таджик любит город, а узбек деревню.

^{Большой вход на базар в Самарканд.}

Мне привелось быть в гостях у одного довольно зажиточного узбека, и я убедился, что все они живут на один и тот же лад. В комнате, выходящей во двор, в стене сделана ниша, и в этой нише поставлены один на другой сундуки и развешаны по стенам платья. Для гостей подостлали коврики и кошмы и затем стали подавать дыни, яблоки, фисташки, изюм и разные разности. Жены в мужское отделение не входят, и их помещение находится в середине построек. Летом все спят на крышах или же во дворах, куда выносят низенькие и широкие кровати, а зимою в женском отделении постоянно стоит горшок с горячими углями и с табуреткой, прикрытой ковром. Кругом табуретки вся семья ложится спать, засовывая ноги под ковер.

Говорить ли вам, тетя, что главная прелесть Самарканда заключается в его чудных садах? Кругом города русскими устроены дачи. Глядя на снеговые вершины гор, на которых так красиво обрисовываются большие голубые куполы мечетей, я положительно припоминаю из детства картину снежных вершин. В Самарканде я мало ходил по правильным улицам русского квартала, так как меня более интересовали уже разрушающиеся остатки его минувшего величия. Что за красивый купол над мечетью, в склепе которой погребен Тимур! На гробнице грозного завоевателя лежит зеленоватый камень и много надписей. Мне особенно понравилась одна надпись на его могиле. «Если бы я был жив, мир трепетал бы от ужаса!» грозно гласит она.

Завтра уезжаю в Ташкент.

^{Въезд Коли в Ташкент.}

Ну, милая тетя, приехал я и в столицу русского Туркестана. Город большой, очень большой. Говорят, что лица, которые видели Ташкент пятнадцать лет тому назад, теперь не узнали бы его. Дома в городе каменные, но все одноэтажные, так как высокие дома тотчас же пострадали бы от землетрясения. Крыши домов, по большей части, плоские, смазанные глиной и асфальтом. Вокруг домов идут веранды, а на улице перед ними посажены в два ряда тополи и, кроме того, при каждом доме устроен садик. За городом есть роща Мик-Урюк, из которой сделан увеселительный сад. Улицы все отлично вымощены. Я приехал в Ташкент поздно вечером и остановился в гостинице; хотя спать я очень хотел, но все-таки проснулся, лишь только солнышко поднялось из-за белоснежного хребта Ак-Тау. Улицы уже были выметены и, отворив войлочный ставень, я увидал как арбы и навьюченные животные тянулись к базару. Одевшись, я пошел посмотреть своих лошадей и, оседлав Ворона, поехал посмотреть магазины. Около подъездов толпятся полунагие сартенки, которых здесь называют тащишками, так как они предлагают тащить за вами ваши покупки или подержать вашу лошадь или сбегать куда надо. Дашь им две-три копейки, и они совершенно довольны. Вечером по многим садам Ташкента слышится музыка. День пролетел для меня совсем незаметно. Но зато на следующее утро случилось со мною событие, от которого я даже растерялся. С вчера я положил на ночной столик свои часы с цепочкой. Утром самовар принесла мне девушка, но только не русская, молоденькая и не особенно красивая. Я сел пить чай, а она стала оправлять постель.

— Тюря! — вдруг как-то странно проговорила она.

Я обернулся. Девушка смутилась, и смотрела то на меня, то на столик.

— Что тебе? — спросил я.

— Это ваше? — проговорила она, указывая на часы.

— Часы-то? Конечно, мои.

— А серьга?

У меня на цепочке была приделана бирюзовая серьга, которую мне подарила девочка из сакли, где был кальян и старик.

Я стал внимательно смотреть на девушку и увидал, что ноздря у нее проткнута.

— Да неужели это ты, Тилля?

— Да, я, Тилля, и вот ваш перстенек.

На шее на шнурке, у нее висело маленькое медное колечко с зеленым камнем. Тилля хорошо говорила по-русски, и я был для нее барином, едва уговорившим ее присесть за чайный стол. Она рассказала мне, как ее увезли киргизы или узбеки и как до четырнадцати лет она была в страшном рабстве в Бухаре, а из Бухары убежала и попала в Ташкент.

— А не знаешь ли ты, Тилля, где был ваш домик? — спросил я.

— Его там теперь нет. Он стоял на Бухарской дороге. Уж значит хотелось мне видеть мой домик, если я решилась бежать одна, — отвечала она.

— Вот ты помнишь, где стоял твой домик, а я так не помню, откуда я.

Я рассказал ей, зачем еду.

— А по казармам вы ходили? — живо спросила она.

— По казармам? Зачем?

— Да, наверное, солдаты вам расскажут, что они слышали о маленьком сарте, которого взял доктор.

А ведь она права! Мне надо было ходить во все казармы. Через неделю я выезжаю в Верный, а весною начну опять свои поиски.

Как бы мне хотелось, тетя, чтобы вы взяли к себе Тиллю! Она так ходила бы за вами!