Люди мрачно забормотали — я их не убедил. Я не знал, что делать.

— Я тебе не верю, — сказал седой. — Думаю, ты сиракузский шпион, и я собираюсь с тобой разобраться. Держите его, ребята.

— Погодите, да погодите же! — завопил я. — Вы совершаете огромную ошибку! Да послушайте, в этом кувшине у меня сидит еще один афинян. Он мой друг, мы сбежали вместе.

Седой уставился меня.

— В кувшине? — переспросил он.

— Да!, — крикнул я. — Вот в этом чертовом кувшине! Посмотрите сами, если не верите.

Они опрокинули кувшин и вывалили его содержимое на землю. За небольшим каскадом оливок последовал чрезвычайно ошарашенный сын Филиппа. Он попытался вытащить меч, но его быстро разоружили и связали.

— Афиняне, ну конечно, — сказал один из мужчин. — Он чуть меня не зарезал.

— Он не слышал вас, сидя в горшке, — сказал я. — Он думал, вы враги.

Седому это не понравилось.

— Мы что, похожи на сиракузцев? — спросил он яростно.

— Он вас и не видел, — торопливо ответил я, — он же сидел в долбаном кувшине. Да ты хоть на секунду задумайся!

— Нечего со мной так разговаривать, — сказал седой. — Тебе повезло, что мы тебя до сих пор не удавили.

— А, да поступай как хочешь, — сказал я в отчаянии.

— Вот именно так и поступлю, — сказал седой. Его товарищи, казалось, были полностью с ним согласны, и один из них уже разматывал веревку. И тут я кое-что припомнил. Я припомнил толстого торговца сушеной рыбой, который сидел рядом со мной на постановке «Стратега». Я вспомнил, что его звали Периклид, сын Беллерофонта, и что он был из Катаны. Я чуть не разрыдался от облегчения.

— Секундочку послушай меня, ладно? — сказал я. — В Катане у меня есть друг, который за меня поручится. Периклид, сын Беллерофонта, торговец сушеной рыбой. Ты слышал о нем?

— Конечно, я слышал о нем, — сказал один из мужчин. — Я продаю ему тунца в сезон ловли. Знаешь его?

— Я встречал его в Афинах.

— Если ты его знаешь, — сказал седой, — то знаешь, и где он живет?

Я собирался объяснить ему, что познакомился с ним в Афинах, и поэтому откуда бы мне знать, где он живет, но внезапно вспомнил, что знаю совершенно точно, где. Мне сказал бог в огражденном саду.

— Рядом с храмом Диониса, — ответил я, — у малых ворот.

— Это правда, — сказал знакомый Периклида. — Там он и живет.

— Это ничего не доказывает, — сказал седой. — Все знают, где он живет.

— Я, например, не знаю, — сказал один из его товарищей. Седой, однако, его проигнорировал.

— Отвезите меня к нему, — сказал я. — Он меня узнает.

Седой подумал несколько мгновений.

— А это кто? — спросил он, указывая на Аристофана.

— Это мой друг, — ответил я. — Я уже говорил.

— Он знаком с Периклидом?

— Нет, — ответил я. — Но это можно сказать о большинстве афинян. Слушай, давай уже поедем?

Седой еще поразмыслил и кивнул.

— Молись, чтобы Периклид тебя узнал, — сказал он, — а не то я лично тебя удавлю.

Нас с Аристофаном посадили на повозку, и остаток дня мы тряслись по дороге в Катану. Не так я представлял прибытие в этот город, и происходящее казалось мне каким-то неправильным. Больше всего я боялся, что Периклид уехал из города или вовсе отплыл за море толкать свою проклятую рыбу. С моим дурацким счастьем такой поворот был вполне возможен и следовало ожидать, что нас вскоре удавят и пустят на колбасу.

Едвы мы миновали ворота, вокруг начала собираться толпа, которая, в свою очередь, привлекла внимание магистрата и нескольких воинов. Будучи спрошен, что это у него в повозке, седовласый ответил, что не знает — мол, сами они говорят, что афиняне и что за них может поручиться Периклид; если же он откажется это сделать, то в повозке два сиракузских лазутчика, которых следует повесить. Магистрат решил, что это чрезвычайно разумный план, и зашагал перед повозкой. Некоторые люди, мимо которых мы проезжали, приветствовали нас, а другие швыряли камни — можете называть это хеджированием ставок.

Наконец повозка остановилась и нас стащили на землю. Было уже совершенно темно, но вокруг пылало множество факелов, и наша процессия выглядела как нечто среднее между свадьбой и жертвоприношением. Магистрат вышел вперед и обратился к нам обоим.

— Ладно, — сказал он. — Это дом Периклида. Посмотрим, что он скажет.

Он громко постучал в дверь и позвал Периклида по имени. Прошла вечность, пока раб не отпер дверь, и в продолжении ее я размышлял о том, что моя жизнь сейчас зависит от идиота-рыботорговца, который видел мне однажды в Театре. Такое могло произойти только с комедиографом, сказал я себе, и засомневался — не в первый раз — ту ли профессию выбрал.

— Что такое? — спросил раб. Он был поражен, увидев так много народу. — Хозяин ужинает.

— Он должен поручиться за этих людей, — сказал магистрат. — Утверждают, что они афиняне.

— Я его приведу, — сказал раб. Он скрылся в доме и пришлось прождать еще одну вечность под аккомпанемент неразборчивого шепота добрых жителей Катаны. Затем явился Периклид-рыботорговец, и выглядел он в точности, как я его запомнил, разве что стал немного толще, а волосы его заметно поседели. Что, если он меня не узнает?

— Ты Периклид, сын Беллерофонта? — спросил магистрат.

— Разумеется, это я, — ответил Периклид, развеселившись. — Ты прекрасно знаешь, кто я такой, Клеандр — ты ужинал в этом доме не далее как вчера. Чего же ты спрашиваешь?

Публика разразилась добродушным хохотом и магистрат нахмурился.

— Периклид, — сказал он. — Я хочу спросить тебя, узнаешь ли ты этих людей. Они говорят, что знакомы с тобой.

Периклид пожал плечами.

— Что они натворили? — спросил он.

— Сейчас это не имеет значения, —сказал магистрат. — Ты просто посмотри на них и скажи, узнаешь их или нет. Можешь ты это сделать?

— Постараюсь, — сказал он и повернулся к Аристофану. — Мне жаль, — сказал он через мгновение, — но я никогда не видел этого человека.

Толпа ахнула и приглушенно возликовала. Затем он повернулся ко мне. Он посмотрел на меня, поморгал, и еще немного посмотрел.

— Ну? — произнес магистрат, — а этого ты узнаешь или нет?

— Я не уверен, — сказал Периклид. — Проклятье, Клеандр, ты же знаешь, что у меня поганая память на лица.

С меня было довольно.

— Периклид, — сказал я, прежде чем кто-то успел вмешаться, — помнишь ли ты, как побывал в Афинах и сходил на пьесу под названием «Стратег»?

Периклид опять моргнул.

— Да, — сказал он, — это я хорошо помню. Ну конечно же!.. — не тот ли ты юноша, что сидел тогда рядом со мной? Да, клянусь, это ты! Ты тот самый парень, который написал пьесу!

— И мое имя — Эвполид? — продолжал я.

— Точно! — сказал Периклид с облегчением. — Ты Эвполид, драматург. С лицами у меня и правда никак, но имен я никогда не забываю. Да, это Эвполид, я ручаюсь за него.

— Ты уверен? — спросил магистрат. — Ты же сам сказал...

— Нет, это точно он, — сказал Периклид. — Если не ошибаюсь, у него не хватает части мизинца.

Руки у меня были связаны за спиной и видеть их он не мог. Магистрат приказал развязать меня. Я не решался опустить взгляд, опасаясь, что недостающий сустав внезапно вырос снова, просто из вредности.

— Ладно, — сказал магистрат. — Полагаю, ты тот, за кого себя выдаешь. Но вот это кто такой? — Он указал на Аристофана и толпа, которую только что постигло горькое разочарование, снова обрела надежду. — Его ведь ты не знаешь?

— Мы никогда и не утверждали обратного, — быстро сказал я. — Но я могу поручиться за то, что это Аристофан, сын Филиппа, афинский гражданин.

— Тот самый Аристофан?! — воскликнул Периклид. — Господин, неужели ты тот самый Аристофан, который написал «Арахнян» и «Два кубка»?

— Да, — ответил Аристофан. В этот момент, для разнообразия, он говорил не самодовольно, а просто с облегчением.

— Тогда я тоже могу за него поручиться, — сказал Периклид.

— Нет, не можешь, — вмешался седой. — Только что сам сказал, что не можешь.

Магистрат яростно взмахнул рукой.

— Да чтоб оно все провалилось, — сказал он. — Послушай, Периклид, ты возьмешь на себя ответственность за этих двоих?

— Сочту это за честь, — сказал Периклид, пожирая Аристофана взглядом, как самого бога. Не меня, как вы понимаете. Только Аристофана.

— Для меня этого довольно, — сказал магистрат. — Все, ребята, гулянка окончена. Быстро идите по домам, уже совсем темно.

Толпа начала рассасываться, а Периклид поспешно повел нас в дом.

— Стратилла, — закричал он, — быстро иди сюда, нам нужны горячая вода и полотенца! У нас гости!

Честное слово, больше ничего не помню о той ночи. Должно быть, я заснул на ногах, потому что уже в следующий момент я поднимался с постели и солнце светило в окно. На мгновение я смешался — затем я вспомнил все, что было случилось, и что теперь я в Катане, в доме друга, в безопасности. На соседней кровати храпел Аристофан, сын Филиппа. Я посмотрел на него и слезы счастья навернулись мне на глаза — до меня вдруг дошло, что больше я за него не отвечаю.