Оно бы ничего: бедность, как говорится, не порок. Однако ж порой и вшивой гнилой интеллигенции кушать хотца. Зарплату издевательскую в школе напрочь зажимать-задерживать стали, пейзажи-натюрморты почти вовсе перестали покупать... Один раз Анна у сестры перехватила деньжонок, другой раз в долг попросила, третий раз подзаняла...
Пошла к Елизаровым — а куда ж денешься? — и опять, и снова...
Ну и, разумеется, рано или поздно, а ультимативно-деловой семейно-родственный разговор должен был состояться. И он состоялся. Впрочем, говорила-выступала на этом семейном совете одна Татьяна Ильинична — Боря по традиции молча угрюмо сопел в две дырочки, Иван с Аней подавленно, без возражений, внимали по сути не советам, а приказам: всё, хватит бездельничать — пора бабки заколачивать, отдавать долги и начинать самим жить по-людски. Это ж надо, даже видак до сих пор купить не могут, не говоря уж о тачке или дачном домике. Они, Елизаровы, открывают новую торговую точку с круглосуточным режимом работы и им как раз нужны-требуются два продавца. Возражения есть? Возражений нет!..
Так Иван с Аней стали торгашами.
Ух, и корчило поначалу Лохова.
Ну, ладно бы ещё — книгами торговать. А то — пиво, водка, сигареты, жвачка... Но постепенно, со временем Иван чуть уравновесился-смирился. Магазинчик-павильон с претенциозным названием «Елизаровский» стоял на бойком месте, на перекрёстке Мичуринской и Карла Маркса, неподалёку от центра. Рядом — «Детский мир», ледовый Дворец спорта, больница, микрорайон новых высоток. Народу, особенно днём, заглядывало много: скучать не приходилось, да и выручка-прибыль, а с ней и зарплатная доля скапливалась бойко — глядишь, вскоре и весь долг милым родственничкам можно будет возвернуть, выкупиться на свободу. А в ночные смены и вовсе благодать — сиди, книжки хорошие читай-почитывай или стихи вволю сочиняй.
Были-случались, конечно, и всякие неприятности — в торговом бизнесе без них разве ж обойдёшься? Подсунули раза три-четыре Лохову фальшивые купюры — прежде чем он научился их распознавать, да попытались как-то раз ограбить «Елизаровский» комок ночные гости незваные. Слава Богу, попались пацаны неопытные: Иван лишь только им пистолет показал, не предупредив, как учила Татьяна, что он газовый, — как те и дали стрекача... Одним словом, пустяки всё, мелочи жизни.
Вот и та катастрофа, круто изменившая жизнь-судьбу Лохова в 1996-м, опять в году Крысы, началась тихо, подкралась незаметно, произошла буквально средь бела дня и на глазах у многочисленных свидетелей...
Прилюдно!
Он так и сказал, словно подсмеиваясь над Иосифом Давидовичем:
— Я имею до вас интерес, чтобы вы стали моим компаньоном...
Старый еврей машинально стянул с головы парик и вытер платком мокрую лысину.
— Коль раз вы меня спрашиваете, то я бы хотел услышать подробностей.
Иосиф Давидович приладил на место парик, постарался взять себя в руки, построжеть, дабы в случае нелепого розыгрыша сохранить полное достоинство. Впрочем, чутьё всё сильнее и определённее сигнализировало Иосифу Давидовичу — дело явно пахнет деньгами. Это только нищета позорная, не умеющая жить, лохи всякие уверены-считают, будто денежки не пахнут. О-го-го, ещё как сильно пахнут! Как вкусно, как сладко пахнут — слаще желанной женщины! Особенно — когда их много и они твои...
Парень тоже построжел, отставил напёрсток с коньяком в сторону, перестал прикладывать руку к груди, заговорил делово:
— Значит так: в особые подробности, извините, я входить не буду — это пока лишнее. Да и — вы же человек деловой, понимаете — не все подробности можно рассказать. Как говорится — коммерческая тайна. Суть же вот в чём: я, извините, изобрёл способ, как делать фальшивые деньги на таком уровне, что их практически нельзя отличить от настоящих. Впрочем, извините, мне не очень нравится слово «фальшивые», поэтому я предпочитаю говорить — «мои» или «свои». Итак, — вы следите за моей мыслью, дорогой Иосиф Давидович? — я научился делать свои деньги не хуже государственных. А теперь вот пришёл к вам с предложением: сделать-превратить мои деньги в наши. В наши с вами!..
Гость замолк, словно выложил-сказал абсолютно всё и ни капельки не сомневается: Иосиф Давидович полностью всё и вся понял, во всём разобрался, — выжидательно смотрел на хозяина «Золотой рыбки». В ярком свете хрустальной развесистой люстры с огромной мрачного колорита картины на стене сурово смотрел на него и пророк Моисей, вытянув указующий перст — то ли благословляя Иосифа Давидовича, то ли строго вопрошая: а ты чтишь ветхозаветные заповеди? Иосиф Давидович тяжко вздохнул и сделал как бы шажок навстречу.
— Это прямо смешно, но я ещё не знаю как вас зовут по фамилии!
— Извините! Лохов, Иван Иванович, — привстал посетитель и даже как бы прищёлкнул под столом стоптанными каблуками. — Отставной, так сказать, учитель-словесник и по совместительству, извините, поэт.
Иосиф Давидович на «Лохова» невольно скривил усмешку, на «учителя-словесника» поморщился, на «поэта» нахмурился. Посетитель поспешил веско разъяснить-добавить:
— Извините, вы напрасно морщитесь, любезный Иосиф Давидович! Наш великий поэт Михайло Ломоносов совершал и великие открытия в физике и математике. А вот, к примеру, итальянский гениальный художник-живописец Леонардо да Винчи изобрёл ещё в начале шестнадцатого века вертолёт, но ему, увы, не поверили, и в результате стали летать на вертолётах только триста лет спустя. Три века потеряли!.. Для изобретателя главное не профессия, а — голова. Поэтам-изобретателям тоже, извините, надо верить, Иосиф Давидович.
— А я имею интерес ещё раз посмотреть ваши деньги, — попросил хозяин кабинета.
Гость выудил из кармана куртки две сторублёвки, выложил на стол. Иосиф Давидович нацепил на мясистый солидный нос очки в золотой оправе, тщательно обсмотрел купюры, общупал, обнюхал и даже лизнул. Достал мощную лупу из ящика стола, ещё раз исследовал по миллиметру, как и все прежние купюры этого Лохова. Большой театр со всеми восемью колоннами на месте, на другой стороне крупным планом верхняя часть театра — четыре вздыбленных коня, колесница, бог греческий Аполлон со своей лирой и, прости Господь Вседержитель, даже потцен у бога языческого неприлично из-под одежды, как и положено, торчит-выглядывает... Тьфу! Та-а-ак, и номера у банкнот разные, но, главное, водяные знаки-изображения — тот же Большой театр и цифра 100 — на месте и тайная микроскопическая нить-строка ассигнацию, как и положено, поперёк пронизывает — ЦБР 100 ЦБР 100 ЦБР 100...
— А я имею интерес ещё спросить, — глянул поверх золотых очков на гостя Иосиф Давидович. — Зачем две? Зачем это всегда только две сторублёвые красивые бумажки?
— Извините, извините! Это просто: за одну, так сказать, смену я не в состоянии больше сделать, не успеваю. Вот на эти две красивые, как вы выразились, бумажки я затратил десять часов напряжённого труда...
— Это довольно интересно, — сказал Иосиф Давидович, — но я хотел ещё спрашивать: почему не пятьсот? Вы бы сразу получали иметь целую тысячу!
— Э-э, извините, дорогой вы мой Иосиф Давидович, тут уже психология! — как-то снисходительно пояснил бывший учитель. — Тут логика, здесь уже тонкий расчёт. Вы ведь тоже отлично знаете, что в нашей провинциальной глуши пятисотрублёвые ассигнации — вещь редкая. А особенно, извините, в руках вот таких, как я... скромно одетых людей. С ними жуткие проблемы всегда были бы, а особенно до 17-го августа. Ни сдачи получить, ни разменять, да ещё и боятся пятисотрублёвок продавцы, сверхтщательно проверяют. Ну вот, я и решил не рисковать и пока специализироваться на сотенных. Во-первых, я тогда, когда затевал это дело, ещё не уверен был, что достигну таких великолепных результатов. А во-вторых, я, напротив, уверен был до этого проклятущего чёрного 17-го августа, когда рубль сразу аж в три раза похудел, что мне вполне будет хватать на житьё-прожитьё и сторублёвок... Логично?
Иосиф Давидович словно не слышал вопроса, задумался глубоко, формулируя главную ещё неясную для него туманную загвоздку в этом деле. Сформулировал-слепил:
— Коль раз вы до меня пришли и рассказываете такие интересные вещи, то и я имею интерес до вас спросить: а зачем вы до меня пришли?
— Извините! Но я же сказал-объяснил уже: я предлагаю вам стать моим компаньоном. Или, если угодно по-современному, — моим спонсором. Дело в том, что я доработал-усовершенствовал своё изобретение, придумал — как механизировать процесс. Для этого надо купить-приобрести кой-какую хитроумную импортную аппаратуру-технику. Техника эта стоит довольно прилично и продаётся только за валюту. Но это не страшно — она окупится сказочно быстро, буквально за две-три недели... А вот почему я именно до вас, дорогой Иосиф Давидович, пришёл: так, во-первых, в этом доме над вашей «Золотой рыбкой» живёт моя бывшая, но любимая мною жена, а во-вторых, — вы мне симпатичны, Иосиф Давидович, извините... Вы слушайте сюда: по моим подсчётам, мы с вами будем в день — в один день! — выпускать денежной бумажной массы на сумму... десять тысяч рублей...
Гость впился в окончательно взопревшего Иосифа Давидовича победительным взглядом, добавил-придавил ещё:
— А то и больше! Извините! Наверняка больше! Причём, заметьте особо, дальновиднейший Иосиф Давидович, мы с вами сможем для безопасности изготавливать не только сотенные купюры, но и пятидесятирублёвые, и ваши любимые полутысячные, а захотим, то для куражу и — десятки...
— А баксы-доллары? — вдруг сдавленным голосом даже не спросил, а как-то квакнул Иосиф Давидович.
— Извините! Ноу проблем, как говорят американцы, — весело всхохотнул Лохов. — Мы и над этим со временем пораскинем мозгами. Всё в наших руках, дорогой вы мой, драгоценнейший Иосиф Давидович. Был бы, как говорится, первоначальный капитал...