Глава первая

Проснулся я от холода. Странное слово проснулся, если спал, то проснулся, а я не спал. Со мной что-то другое было. Что? Холодом тянуло справа. Оттуда, откуда падал свет. Тусклый свет, не очень-то похожий на дневной. Схватив рукой край простыни, я попытался подтянуть её повыше. Не получилось. Нужно двумя руками. Попытка взять простынь ещё и левой рукой вызвала боль в предплечье. С трудом подняв руку, я разглядел катетер, вставленный в вену, а в него уже была вставлена капельница.

Капельница? Я в больнице? Похоже на то. Подняв глаза, я увидел рядом штатив с пустым флаконом из-под физраствора. А непосредственно надо мной висело нечто напоминающее вешалку. Такая перекладина на цепи. Надо полагать, это для того, чтобы взяться за неё руками и подтянуться. Это я и сделал, предварительно вырвав из руки капельницу. Было больно, потекла кровь, край простыни украсило красное пятно. Впрочем, кровь была густая, и вытекло её совсем немного.

Приподнявшись на кровати, я огляделся. Просторное помещение, четыре кровати. Три пустых, на четвёртой лежу я. Над кроватями куча аппаратуры, да только вся отключена. Ни одна лампочка не горит. Вот этот монитор должен зигзаг кардиограммы показывать. Не показывает, электричества нет. Что происходит?

Повернув голову направо, я увидел причину похолодания. Разбитое окно. А на улице сумерки, или пасмурно, или смог. Но свет тусклый. Я прислушался. Тишина вокруг стояла гробовая. Плохое слово, наверное, лучше его не употреблять. Надо думать, что делать. Я в больнице. Более того, это реанимация. Здесь ничего не работает, и нет врачей. Здесь вообще никого нет. Нужно кого-то найти, встать с кровати и найти.

Первая попытка встать успехом не увенчалась. Не то, чтобы было больно, просто отказывали ноги. Сесть получилось, ноги я спустил вниз, а встать уже никак. Что это? Паралич? Нет. Ноги я чувствовал. Более того, я их словно отсидел, такое было ощущение. Значит, просто разучился ходить от долгого лежания. Попытка вторая. Теперь я, крепко уцепившись за надкроватную держалку, навалился на неё всем телом и попытался подняться. Получилось. Прошёл я только два шага, коленки дрожали, мышцы отказывались повиноваться. Я ухватился за край стола дежурного и тяжело опустился на стул.

Итак. Вывод первый: далеко я не уйду, слишком слаб. Второй: я голый, нужно где-то достать одежду. Рано или поздно я найду людей, а встречаться с ними голым не хочется.

Как следует бороться со слабостью? Нужно поесть. Еда? Я прислушался к ощущениям. Есть не хотелось, хотелось только пить. Сухой язык, спекшиеся губы. Сколько же я пролежал?

Руки начали шарить по столу, но ничего, чем можно было утолить жажду, я не нашёл. Есть целлофановый кулёк с овсяным печеньем, но съесть его без воды будет невозможно. Стул, к счастью, был крутящийся, поэтому я развернулся. Позади меня стоял шкаф. Открыв дверцу, я увидел несколько стеклянных бутылочек, стоявших на полке в ряд. Физраствор можно пить? Чёрт его знает. Есть ещё глюкоза, её точно можно. Схватив двухсотграммовую бутылку, я попытался пить. Твою мать!

Оказалось, что её нужно сперва открыть, а попробуйте сделать это, когда вас руки не слушаются. Содрать алюминиевую нашлёпку не получилось, вместо этого я сломал два ногтя. От жажды хотелось выть, но пересохшее горло выталкивало из себя одни только хрипы.

Взгляд случайно упал на лежавшие на углу стола ножницы. Не увидел их сразу, потому что их частично скрывал лист бумаги. Теперь жить можно. Ножницами я расковырял фольгу, выдернул пробку и опрокинул содержимое в рот. К счастью, немного. Проглотить приторно сладкую воду я не смог, но и обратно она не пошла, поскольку успел вовремя захлопнуть рот. Так и сидел, удерживая воду во рту и позволяя ей впитаться в слизистые оболочки. Следующую порцию уже удалось проглотить. Мучительно, трудно, но вода пошла в организм. Сердце стало биться чаще, в голове прояснялось. Допив всё, я снова повернулся к шкафу. Бутылка глюкозы нашлась. Последняя. Снова открыл ножницами, снова отпил, на этот раз, половину. Достал печенье, положил кусочек в рот, стал жевать. Организм был в восторге от долгожданной еды, а отключившаяся за ненадобностью пищеварительная система его восторгов не разделяла и наотрез отказывалась что-либо принимать. Половину печеньки я жевал минут десять, пока, наконец, не заставил себя её проглотить.

Хватит. Пока хватит. Остальное доем потом. Попытался положить пакет в карман, но тут вспомнил, что я голый. Даже трусов нет. Нужно найти одежду. Я снова встал, на этот раз уже легче. Колени по-прежнему тряслись, но шаги делать получалось. Я вышел из двери. Обернулся. На двери висела табличка, на которой были карандашом написаны фамилии больных. Оказывается, их должно быть трое. То есть, не их. Нас. Гиреев И.Г, Миронов С.П, Горячев А.Л.

Некоторое время я тупо пялился на этот список. Что-то мне в нём не нравилось. Наконец, я понял что. Своей-то фамилии я не знаю. И имени. А также кто я вообще и что здесь делаю.

Непонятно зачем, я вынул табличку из рамки и забрал с собой. Весёлая картина. Идёт по тёмному коридору голый мужик, в одной руке кусок картона, а в другой – пакет с печеньем.

Увидев свет, падающий из распахнутой двери, я завернул туда. Как оказалось зря. Ничего интересного там не нашлось. Нет. Не так. Ничего полезного не нашлось, а интересен был лежавший на полу мужчина. Был он мёртв и, судя по запаху, уже не первый день. О чём это говорит? О том, что больницу эту люди покинули быстро и, возможно, в панике. Никто за трупом не вернулся. Это был врач, одет он был в белый халат и светло зелёную пижаму, не помню, как правильно их форма называется. Вот, казалось бы, и одежда для меня, но раздевать его не хотелось, труп уже сильно подгнил, неделя прошла, или около того. Надевать на себя его одежду не стоит.

Ещё вопрос: а от чего конкретно он умер? В тело воткнуты осколки от разбитого окна напротив, но их немного и раны неглубокие. Окно выбито напрочь, причём, не камнем и даже не пулей. Видимо, взрывная волна, она же и врача убила. А от чего у нас взрывная волна бывает? Именно. Выходит, я войну проспал.

На стене чудом сохранилось небольшое зеркало в рамке. Я подошёл и посмотрел на своё отражение. Вид у меня, конечно, тот ещё. Тощий, с бородой, но при этом коротко стрижен, возможно, неделю назад меня даже побрили наголо. Причину угадать было нетрудно. На голове красовались два внушительных шрама. Один шёл от темени к левому виску, другой проходил горизонтально над правым ухом. Начинаю кое-что понимать. Черепно-мозговая травма, реанимация, частичная потеря памяти. Интересно, это меня на войне ранило? Вряд ли. Война была, если судить по состоянию трупа, меньше недели назад, а шрамы, пусть и не зажившие до конца, всё же выглядят гораздо старше. Швы, по крайней мере, уже сняты.

Итого, что имеем. Я треснулся головой, например, в ДТП, повредил мозг, лежал в коме. Врачи мне заштопали скальп, потом сняли швы, а я всё не просыпался, мирно лежал и гадил под себя. При этой мысли захотелось помыться, но воды не было даже для питья. Что дальше? А дальше случился БП, ядерная война или ещё что-то в этом роде. Больницу покинули все, кроме нескольких особо невезучих людей, вроде того, что лежит сейчас позади меня. А меня почему-то забыли. По идее, должен был тихо и мирно умереть, но организм отчего-то умирать передумал, а вместо этого взял, да и вышел из комы.

И снова встал вопрос, что делать? Я ещё раз посмотрел в зеркало. Кто же я такой? Волосы у меня русые, глаза синие, да и морда славянская. Гиреевым быть не могу. Миронов? Допустим. А С.П. – это что? Сергей Петрович? Семён Пантелеевич? Самуил Пейсахович? Нда. Никакого отклика в душе. Да и чёрт с ним! Есть сейчас проблемы поважнее. Буду Миронов Сергей Петрович, а лет мне… Я внимательно посмотрел в зеркало. Тридцать, ну, пускай тридцать пять. Что дальше? А ничего. Людей нужно искать, не всех же убило, найду кого-нибудь и узнаю все события. Только одежду бы найти для начала. Снова перешагнув через труп, я пошёл дальше по коридору. Изредка останавливался, опираясь на стену, чтобы отдохнуть. В конце коридора нашёл лестницу, начал спускаться, медленно, вцепившись двумя руками в перила.

Этажом ниже обнаружилось отделение абдоминальной хирургии, первая же надпись над дверью гласила: «Ординаторская». Это такое место, где врачи сидят. Врачей в кабинете, само собой, не было. Успели уйти, когда всё началось. Зато здесь были мягкие кресла, телевизор, электрочайник к которому я тут же припал, выхлёбывая остатки воды.

Так. Попробуем рассуждать логически. Врачи на работе ходят в белых халатах и разноцветных пижамах. А куда они скидывают свою гражданскую одежду? Взгляд мой упёрся в шкаф, стоявший у противоположной стены. Я медленно проковылял туда. Мысль моя оказалась верной. Не скажу, что был большой выбор, вещи здесь были больше женскими, но неплохие джинсы с ремнём и чёрную толстовку с капюшоном найти удалось. А внизу стояли туфли с носками. Джинсы были хоть и под мою ростовку, но шире на два размера, кое-как удалось затянуть ремнём на тонкой талии. Не спадут. С толстовкой проблем не было, она и должна быть большой. Туфли тоже были великоваты, но выбирать не приходилось. Ходить босиком по зданию, полному битого стекла, - удовольствие сомнительное. Чужие носки надевать не хотелось, но, прикинув своё состояние в плане чистоты, я отбросил ложную брезгливость. Главное, чтобы удобно было.

Одежда сразу придала уверенности, даже силы откуда-то появились. То ли глюкоза на пользу пошла, то ли просто мышцы вспомнили забытую технику ходьбы, но на первый этаж я спустился, почти не шатаясь. В хирургическом, кстати, я наткнулся на каталку, заставленную железными коробками. В них оказались инструменты. Выбрав себе скальпель, я обернул лезвие бумагой и засунул в карман. Что-то мне подсказывало, что на улице может быть опасно.