СВИДЕТЕЛЬ-II
Вычурные, литые створки ворот, зловеще клацнув, захлопнулись за спиной, выбросив меня из оранжерейного мирка - транзитного прибежища одиночек, эфемерной грезы, что надсаживает душу неминуемым концом. Хлесткий ветер ударил в лицо, дыхание перехватило, колючие хлопья воздуха, подобно комкам ваты запечатали нос и рот. С минуту я простоял в недоумении, не в силах осознать, что необходимо идти домой. Все иллюзии рано или поздно заканчиваются. Я зашагал вон от собора.
Сгущались сумерки. Потоки густой тьмы, поспешно заструились вдоль стен стародавних домов, отпугивая черными ямами в оконных нишах, бездонными омутами в провалах подворотен. С неотвратимым упорством мги становится больше и больше, потемки прибывают в геометрической прогрессии. Вот их бесшумные воды залили проезжую часть улиц, следом заплескались у нависших балконов, наконец, подступили к чердачным оконцам. Ночь накрыла землю! Город, словно былинный град Китеж, погрузился в зыбкую трясину. Но небо еще противится, поджимает хмурые облака, боясь замочиться в растекшейся мгле. Безбрежное, черное море с утопшим городом и рваное, лоскутное небо над ним – еще две разные стихии. Подспудно теплится надежда, что налетит свежий ветерок, разгонит тучи, мглистые оковы спадут – ночь отступит. Но тщетно, средь черных вод прорезался свет фонарей - призрачных маяков (как на картинах Чюрлениса). Их мерцающее гало влечет к себе, колдовски подманивает: «Эй заблудший странник иди к нам, спеши скорей, иначе пропадешь…» Путник поддается на их зов и, погибает… Небо начинает сдаваться. Порой всполохи зарниц бросаются в атаку на темное марево, даже теснят его, но мгла неодолима и ненасытна, она сжирает самоотверженный свет. Мрак торжествует! Светлый клочок неба темнеет, съеживается, пятится на запад. Он уже бессилен и ничтожен. Кто его запомнит, кому он нужен? Все, царствует ночь! (Кто знает, не навсегда ли?).
От соборной площади до маленькой гостиницы, где я живу, не так далеко – ходу минут десять. Десять минут ничто, были и нет, хотя это отсрочка, ничтожная отсрочка, но она принадлежит мне. Я могу оставаться самим собой, я вправе побыть с самим собой, подышать свежим ночным воздухом, ощутить колкие капли заморосившего дождя. Я волен делать, что хочу: я могу повернуться и пойти на вокзал. Купить билет и пройти в разбуженный посадочной кутерьмой вагон. Найти свое место и отдернуть маленькую занавесочку на никелированном стерженьке. Смотреть через толстое стекло на уплывающий перрон, на исчезающие фигурки провожающих, на мерцающие огни городка. Радоваться обретению независимости.
Но я не сворачиваю в направлении вокзала, продолжаю топать к себе в гостиницу…
Я с усилием растворю неповоротливую стеклянную дверь и окажусь в ярко освещенном вестибюле, окаймленном кожаными креслами. Он полон ночных гостей, осаждающих администратора, молящих о даровании приюта. Я проследую на второй этаж, чувствуя спиной завистливые взгляды страждущих постояльцев. Им, беднякам, невдомек, что я с удовольствием отказался бы от своего преимущества в их пользу, но, увы, мое время еще не вышло. Я пройдусь по коверной дорожке, словно по сырому, речному песку, прошествую неспешно. Остановлюсь у огромного (от пола до потолка) окна в небольшом холле, разделяющем этажные секции. Осмотрюсь в ночи: по правую руку высится подсвеченный латинский крест, слева горят неоном буквы «VISBUTIS» на крыше высотки другого отеля, мерцают огни фонарей, ползут светлячки автомашин. Погожу секунд пять и открою дверь своего номера.
Мои уши резанет надсадный вой кассетного магнитофона - нечленораздельные вопли иноземных бардов, скребущий по нервам лязг электрогитар. В сигаретном дыму плавают красные, распаренные лица моих «однокамерников», обязательно раздастся смех глупых девиц с тощими попками, обтянутых линялыми джинсами. Меня представят девкам, пригласят к столу… Я уставлюсь на объедки и опивки: консервные банки с рвано вскрытыми крышками, кружки колбасы, нарезанные на бумаге, лежащие на полировке корочки хлеба, пустые стаканы, опорожненные пивные и винные бутылки.
Разливая по новой, обойдя меня, мужики ответят, мол, ему нельзя… Кто-то из девушек обязательно начнет допрос с пристрастием – почему? Ну, что я ей отвечу? По обыкновению, прикинусь этаким циничным малым, якобы нахожусь в завязке, хотя выпить и непрочь, но не положено, и в том же роде.… Случается, иная девица находит мой ответ не убедительным, просит клюкнуть с ней хотя бы чуточку. Я отвожу ее липкие пальцы, выбираюсь из-за стола и сматываю удочки. Мне всегда стыдно этого бегства. Спускаюсь поужинать в бар, хотя есть мне совсем не хочется, но необходимо убить время, случается, мои ребята засиживаются допоздна.
В баре меня давно признали – тот, кто никогда не заказывает выпивки. Беру что-нибудь легкое и кофе, присаживаюсь в уголке, на мое счастье, он всегда не занят. Лениво ем, смакую крепкий кофе, случается перелистываю попавшие под руку газеты или журналы. Ловлю, более интуитивно, недоуменные взгляды официанток: порой презрительные, порой сочувственные, порой подозрительные. Усмехаюсь внутренне – за кого они меня принимают? Молодой, одинокий, элегантный мужчина и, - ни капли спиртного. Скорее всего, мент, или комитетчик?! Я и не собираюсь их разуверять, да так и проще, не пристают и не гонят. Вот и веду себя подобающим образом, листаю прессу, да потягиваю кофеек. Ничего не поделать!? Приходится играть роль уравновешенного, знающего себе цену работника органов. Случается намеренно подыгрываю дурындам: делаю каменное лицо и одним взором, деловито, окидываю панораму бара. Филер, да и только. Так я высиживаю не более часа, в конце концов нервы не выдерживают, расплачиваюсь и ухожу.
Возвращаюсь в номер, благо он из двух комнат: гостиной и спальни. Включаю торшер, ложусь не раздеваясь на тахту и опять, что-нибудь читаю. Из соседней комнаты доносится визг, писк – ребята зажимают девчонок. Уж, как так мне удалось себя поставить, не знаю, - но никто не посягает на спальную комнату для известного дела.
Чтобы совсем не осрамить сожителей, замечу, что мы вместе занимаемся на курсах повышения квалификации. Вообще-то это неплохие пацаны: башковитые, острые на язык, иные грамотнее меня. Беда только малость неуемные (простим им) – девиц водят, устраивают каждый день пьянки. Скорее всего, на их месте, я вел себя точно также, если не круче. Слава богу, ребята вошли в мое положение и не доматываются. Даже с похмелья завидуют мне, просят денег взаймы – даю, как не дать. Да, черт с ними с деньгами, участвуй я в гульбе - ушло бы в сто крат больше. Я им не дядька, не мне их воспитывать, да это и бесполезно. Как говорится, пока не клюнул жареный петух…
Подходит время и человек крепко задумывается…
Пожалуй, над тем чтобы вовсе не пить или пить в меру он размышляет всегда: в часы утреннего похмелья, и когда стоит в винной очереди, наблюдая омерзительные, опустошенные типы спившихся людей, которых уже не спасти, и в бессонницу. Ему то и дело о том талдычат мать, жена, доброхоты, он читает про то в газетах, смотрит телепередачи «об алкоголиках». Он в той теме постоянно. Даже когда нетрезв, зарекается – все, больше не буду, это последний раз. Даже болтая с собутыльниками, он сетует на мерзость пагубной привычки. Случается, они даже сговариваются бросить пьянство, заключают суровое пари. Но тщетно.… И вот, побывав в вытрезвителе, заплатив штраф, человек зарекается – все кончено, начну новую жизнь.
Хорошо начинать «новую жизнь». Полон энергии, веры в собственные силы. Доволен собой: «Ой какой я молодец, не пью аж две недели!» Воображаешь, как такое состояние продлится месяц, год, всю жизнь. Начинаешь фиксировать в биографиях знаменитостей их склонность к зеленому змею, а я, - мол, - не таков. Отстраненно взираешь на бывших собутыльников – рубль, да двадцать копеек, сколько еще не хватает?! Красота, да и только. Идешь по городу с высоко поднято головой, ой, как хорошо! Довольны близкие, довольно начальство, лишь приятели-шаромыги посмеиваются: «Сколько не пьешь? Аж две недели?! Молоток, молоток!» Они все прошли через подобный искус. Они точно знают, - не через недели, так через месяц, другой ты вернешься в их ряды. Опять станешь сдавать в общий котел «обеденный рубль», вновь будешь стрелять «трояки» у доверчивых сотрудниц, сызнова начнется старая музыка…
Почему? Не хватило силы воли? Да вроде, можно и удержаться. Да пусто как-то стало на сердце. Ни поговорить по душам, трезвые они всегда себе на уме, не высказать наболевшего, не выразить мятежный дух. Да и червь проклятый гложет: «Все пьют, ни есть, ни пить – зачем тогда жить?» Да, конечно, существует семья, работа, книги – много чего в жизни хорошего, одного нет – чувства единения с другим человеком, чувства общности и закадычности. Это, когда тебя понимают!? Чистую правду сказал паренек в фильме «Доживем до понедельника». И завязывается по новому кругу...
Оправдание – все пьют… Люди употребляют спиртное по-разному: одни каждый день понемногу, вторые ежедневно – помногу, иные запоями, другие с получки и по большим праздникам. Но никто не гарантирован однажды проснуться в кутузке отрезвиловки. Есть такие, что страдают от своего алкоголизма, несут свои горести на общее обозрение, каются публично. Есть и такие, что пьют и посмеиваются над общественным мнением, им все до фенечки. Впрочем, не будем составлять классификацию выпивох, зададимся одним лишь вопросом: «Виновен ли человек в своем пьянстве?»
Да виновен! – другого ответа нечего ждать.
Но в тоже время – алкоголизм болезнь. Рад бы не пить, да подохнешь с похмелья, или чего лучше – вольтанешься. Как правило, алкогольный психоз случается, когда выпивоха резко завязывает. Пил неделю, потом взыграло самолюбие. Решил пересилить себя: прошибает холодный пот, деревенеют руки, сердце работает с перебоями – самое время пропустить сто грамм, но нет, как можно. Непередаваемые мучения, но наш человек вынослив, ему все по плечу. В обед съел ложку супа – чуть не вырвало, пьет одну воду, жидкости много, да не та. К вечеру вроде бы полегчало, только сильно болит голова, да чуток покалывает сердце. Ночью наш герой полез на стену – рвать розы с ковра, или под кровать – искать тапочки, которых там нет, и увидел чертей. Как говорится, приплыли – белая горячка. Теперь точно надо в психушку. А чтобы не стать ебанутым - нужно лечиться заранее, только мало кто это понимает.