— Ну, да, — согласно ответил он.
— И без глупостей там сзади. Уяснил?
— Чья бы корова мычала.
— Ты меня слышал. Меня тошнит от одной мысли, что мой брат целуется взасос.
— Не будь такой угрюмой. Я бы никогда не стал целоваться с девчонкой, пока ты рядом. Это как-то неправильно.
Я ухмыльнулась.
— Она ведь идет с тобой на свидание не из-за того, что у тебя завелись деньги?
Оливер рассмеялся.
— У меня нет денег.
— Ну, а она считает, что они у тебя есть. Если уж на то пошло, ты ведешь ее в Рут Крис Стейкхаус, — объяснила я и краем глаза посмотрела на него. Оливер нарядился в строгие брюки и повязал галстук. Выглядел он очень мило. — Могу сказать только одно: этой сучке лучше не обманывать тебя.
— Не называй мою девушку сучкой, — возмутился Оливер. — И она вовсе не обманывает меня. Я ей нравлюсь. Она сама мне так сказала.
— Когда это?
— Где-то с неделю назад.
— Где?
— В школе.
— Что, она просто подошла к тебе и сказала, что ты ей нравишься? — уточнила я, сворачивая на Мейпл-драйв.
— Нет. Ее подружка мне рассказала.
— Тебе рассказала ее подружка? О чем вообще речь? Что, она подошла к тебе в кафе и вручила записку?
— Не будь стервой, Кейденс.
— Я не стерва. Просто пытаюсь представить, как все было на самом деле. Ким попросила подругу сказать тебе? Она что же, настолько труслива, чтобы признаться самой? Я прямо в замешательстве.
Я свернула на подъездную аллею перед домом Ким и припарковала машину. Оливер хмуро на меня посмотрел.
— Держи рот на замке, когда она сядет в машину, — потребовал Оливер. — Ты ведешь себя как сучка, потому что бесишься, что тот, кто напугал тебя предполагаемой беременностью, бросил тебя. Мне жаль, что он так поступил, но не надо срывать свою злость на мне. Я в восторге от предстоящего свидания, и не позволю тебе испортить его.
Оливер молча вышел из машины, а я, онемев, уставилась на ворота гаража. И тут на меня, как горячий ветер, накатило чувство вины. Неприятное. Колющее. Обжигающее.
Глаза обожгли непрошеные слезы. Я превратилась в сучку. Но я же не сучка. Я хорошая девочка. Что со мной происходит? И почему я позволяю кому-то так сильно влиять над моими чувствами и тем, как отношусь к другим людям?
Я наблюдаю, как Оливер сопровождает Ким к машине и открывает ей дверь, как самый настоящий джентльмен. Знаю, что должна молчать, но все равно решаю сказать что-нибудь, потому что я обязательно скажу что-нибудь доброе.
— Привет, Ким, — здороваясь я, разворачиваюсь к ним лицом и улыбаюсь. Оливер, прищурившись, смотрит на меня.
— Привет, Кейденс, — отозвалась Ким. — Спасибо, что подвозишь нас.
— Ой, да мне не сложно. Все равно мне делать особо нечего, — говорю я.
Оливер кашлянул. Я завела мотор и выехала на улицу.
— Значит ты, Ким, играешь в лакросс, верно?
— Угу.
— Это, ну, довольно сурово, — продолжаю я разговор.
— Да, знаю. Все считаю, что игроки в лакросс очень мужеподобные, но на самом деле мы не такие.
— О, я никогда не считала тебя мужеподобной. Под суровым видом спорта я имела в виду «давай девчонка»! Надери им зад, понимаешь, о чем я?
— В общем, — вмешался Оливер. — Надеюсь, что тебе понравится ресторан, Ким.
— Я там еще ни разу не была, — ответила девушка. — И я вся в предвкушении.
Я услышала в ее голосе искренний восторг и расслабилась. Она искренне рада этому свиданию с моим братом. Я решила заткнуться и не мешать им, поэтому включила радио и стала слушать как Джон Харт поет о заднице — точнее, чьей-то заднице.
Не знаю, удалось ли ему выяснить чья это задница, но ради его психического здоровья, надеюсь, что да, потому что я еще ни разу не слышала, чтобы кто-то так отчаянно жаждал чью-то задницу, и решила, что он сойдет с ума, если не разыщет ее.
Кажется, у меня крыша едет.