Глава 7
Превращение
– Если все равно собираются убить, зачем же издеваются сволочи? – гневно спросила, поднимаясь.
Как ни странно, после ледяного душа холодно мне не было. Наоборот, казалось, внутри тела включилась мощная печка и потихоньку раскочегаривалась все сильнее, так что даже прилипшая к телу мокрая одежда ощущалась скорее благом, нежели неудобством.
– Я помирать не тороплюсь, так что потерплю, – буркнул парень с другой стороны. – Но твари они, конечно, каких поискать.
– Ребята, похоже, это начинается! – подавленно сказала Надя. – Мне жарко так, что едва дышать могу.
– И мне, кстати, что-то не особо прохладно, – поддержал Леха.
– Да заткнитесь вы! – выкрикнул кто-то издалека. – Без вас тошно!
И подтвердил свои слова весьма характерными звуками.
Меня саму начало потихоньку мутить. Внутренний обогреватель постепенно набирал обороты, и спустя несколько часов возникло ощущение, что я потихоньку жарюсь изнутри. Пить хотелось прямо невыносимо, кожа зудела, одежда быстро высохла и ощущалась натирающими ее кандалами, под повязкой чесалось адски, и я, наплевав на все, содрала ее. Все больше людей вокруг тошнило, вонь стала ужасной, и сейчас уже новый визит мужика со шлангом представлялся мне благодеянием, а не наказанием. Еще чуть позже появилось отвратительное чувство, что мои кости становятся слишком большими для тела и будто медленно рвут связки и мышцы изнутри. Я словно горела и расползалась на части одновременно, и это было чертовски кошмарно, и держать в себе уже все не было сил. Тем более что вокруг уже давно слышались стоны, тяжелое дыхание и подвывания. Красные, потные, с потерянными взглядами парни кто просто лежал на полу, перекатываясь с боку на бок, кто, содрав одежду, жался к железным прутьям в поисках хоть капли прохлады, а некоторые уже сотрясались в мелких конвульсиях, колотясь об пол. Только мы с Надей пока держались, но мое сознание уже начинало потихоньку ускользать, и, судя по ее расширенным, смотрящим в никуда глазам, обильной испарине и рваному дыханию с присвистом, девушке было не легче.
Самого появления поливавшего нас прежде детины никто и не заметил, но вот потоку воды, которым он начал окатывать клетки, все были рады. Если, конечно, люди, находившиеся уже почти в невменяемом состоянии, вообще могли радоваться. Кто-то даже кричал и тянул руки сквозь прутья, умоляя дойти до них побыстрее.
– Ну уж потерпите, щенки! – приговаривал мужик, поливая, и, как ни странно, звучал в этот раз для моего расплавившегося разума уже не жестоко, а чуть ли не с искренним сочувствием. – Немного осталось! Чуть охолоните – и легче пойдет.
В первый момент, когда вода попала на мою кожу, у меня было чувство, что она зашипит и испарится. Холодный поток принес такое ощутимое облегчение, что я, уже почти ничего не соображая, стала подставляться под него, постанывая от чего-то весьма похожего на извращенное удовольствие. Благословенное купание закончилось слишком быстро, и я заскулила, когда верзила пошел дальше. Растянулась на мокром полу, стремясь впитать и сохранить побольше прохлады. Мой мозг не отметил, как совершенно стемнело и стоны и жалобы вокруг начали превращаться в крики и странные порыкивания. Просто в какой-то момент внутри стало что-то окончательно ломаться и рваться, и, распахнув в ужасе глаза в темноте, которая не была отчего-то помехой зрению, я увидела в соседней клетке здоровенную псину. Заорав от боли и окончательности понимания происходившей катастрофы, обвела последним осмысленным взглядом ангар. Во всех клетках теперь бесновались и лезли на прутья зверюги, у которых немецкий дог без труда проскочил бы под пузом не зацепившись. Степень потрясения я осознать не успела, потому что восприятие словно мгновенно сместилось, как будто я, обычная, нырнула на глубину и там и замерла, отстраненная, оглушенная, наблюдающая со стороны и издалека. На поверхности же была… тоже я. Но для этой версии меня наличие вокруг множества зверей не казалось ужасным. Наоборот, я с жадностью впитывала их запахи, ловила издаваемые звуки. А еще очень-очень нужно было куда-то бежать. Мышцы прямо-таки сводило от невыносимой жажды движения. Но проклятое железо вокруг не давало свободы, и я начала остервенело бросаться на него, грызть, царапать пол, рыча и возмущенно взвывая. Желание вырваться полностью поглотило меня, и я продолжала свои попытки выбраться, по ощущениям, целую вечность. До тех пор пока прямоугольники под потолком, от которых пахло той самой остро желанной волей, не начали светлеть, а тело налилось тяжестью и слабостью. Накатила вялость и апатия, и наконец я сдалась, сворачиваясь на ненавистном полу и почти мгновенно засыпая.