Глава 20

Джулия

— Папа плохой человек?

Я чуть не упала с лестницы, у меня перехватило дыхание. За две недели, прошедшие со дня его рождения, Даниэле успел сказать самое большее одно-два слова, и теперь он выбрал утро перед сочельником для такого напряженного вопроса. Я подождала, пока пройдет мой первый шок, прежде чем повесить еще одно украшение на нашу рождественскую елку. Затем я медленно спустилась вниз.

Даниэле сидел среди коробок с рождественскими украшениями, которые я купила, потому что боялась, что старые вещи Гайи вызовут слишком много болезненных воспоминаний, в то время как Симона разрывала серебряную мишуру, которую обнаружиллла в одной из них.

Я села рядом с Даниэле, изучая его лицо. Он вертел на полу красную фигурку, наблюдая за ней, слегка нахмурившись. Лулу умчалась в тот самый момент, когда Элия принес елку в гостиную сегодня утром, и отказалась даже приближаться к ней.

— Кто тебе такое сказал?

Это не могло быть тем, что он решил для себя сам. Он был слишком мал.

— Мама.

Его голос был трепещущим шепотом, и мое сердце болезненно сжалось, услышав его. Он по-прежнему не смотрел на меня, только на украшение.

— Что она сказала?

— Что папа плохой. Что он причинил боль Андреа, и это расстроило маму.

Я прикусила губу, пытаясь решить, что сказать. Я не торопилась, вынимая кусочек мишуры изо рта Симоны, что привело к сердитому крику, но я была слишком отвлечена для реакции. Обескураженная моим отсутствием реакции, она замолчала.

Даниэле поднял глаза и встретился со мной взглядом в лоб. Он достаточно доверял мне, задавая этот вопрос, который, должно быть, тяжело давил на его худые плечи все эти месяцы. О правде не могло быть и речи. И если быть честной, то я не знала, как честно ответить на его вопрос. Все, что я знала, это то, что Даниэле заслужил счастливое детство после всего, что он пережил. Ложь была скользким склоном, который в конце концов заставлял вас спотыкаться.

— Твой дядя предал твоего отца. Он сбежал, потому что не хотел быть наказанным за свою ошибку. Это очень ранило твою маму. Она была сама не своя после того, как твой дядя бросил ее. Вот почему она не знала, что говорит, Даниэле. Твой отец делает все, чтобы защитить тебя и Симону, потому что он любит тебя. Он никогда не причинит вреда ни тебе, ни твоей сестре.

— Он не причинил маме вреда?

— Нет, — прошептала я. Это была правда и одновременно ложь. Ложь, которая поможет нашей семье исцелиться. Некоторую ложь мы говорили другим, защищая их или самих себя; другую говорили себе по той же самой причине. Сегодняшняя ложь это всего понемногу.

— А тебе?

— Он тоже не причиняет мне вреда.

Симона подползла к дереву и сделала движение, будто хотела подняться на ноги с помощью ветки. Я вскочила на ноги и быстро схватила ее, а затем отнесла к Даниэле.

— Ты будешь присматривать за ней?

Он кивнул, и я посадила ее к нему на колени. Он прижал ее к себе, и на мгновение она казалась довольной.

— Видишь, — тихо сказала я. — Ты хочешь защитить Симону, и я хочу защитить тебя, и твой отец хочет защитить всех нас.

После того как я закончила все украшать, мы с детьми отправились в мою комнату для рисования. Как обычно в течение последних двух недель, у обоих детей были кисти, акварели и бумага, чтобы они могли развлечься, пока я не закончу картину, которую начала для Кассио. Дело было почти сделано. Я была не совсем довольна брызгами на волнах, накатывающих на пляж. Им нужно было казаться более живыми. Я хотела, чтобы Кассио почувствовал запах океанского воздуха и освежающий бриз, когда увидит картину. У него висела точно такая же картина в нашей спальне, но я надеялась, что ему понравится мой холст.

Лулу обнюхала дверь, но продолжала бегать по бумаге и по баночкам с краской, оставляя повсюду разноцветные отпечатки лап, так что ее больше не пускали внутрь. Даниэле водил кистью по листу, создавая синие линии, будто он тоже рисовал океан.

Я отложила кисть и подошла к нему. Он даже не взглянул на меня, когда я опустилась рядом с ним. Симона снова и снова ударяла по полу своей собственной кистью, разбрызгивая краску повсюду. Мой комбинезон и босые ноги уже были покрыты мириадами цветов. Даниэле вернулся к своему спокойному состоянию после нашего утреннего разговора, обдумывая то, что я сказала. Мне очень хотелось заглянуть ему в голову.

— Твоему отцу очень понравится картина с изображением океана на Рождество. Почему бы тебе не подарить ее ему?

Даниэле обмакнул кисть в синюю краску и продолжил рисовать отрывистые линии.

— Хорошо, — мягко ответил он.

— Ничто не сделает твоего отца счастливее, чем проводить время с тобой и снова слышать твой голос.

Поцеловав Даниэле в висок, я поднялась на ноги и вернулась к своему полотну.

Мы устроили рождественский ужин для всей семьи. К счастью, большую часть ужина готовила Сибилла. Даже Илария и ее муж приехали с детьми. Мия все еще была тяжело беременна. У меня было предчувствие, что она родит ребенка на Рождество, и могла сказать, что она отчаянно хотела этого. Дети Мии и Иларии были более шумными, чем Даниэле, но они хорошо ладили, несмотря на избирательную немоту Даниэле. Когда мы уселись за стол для ужина, одна тема была определенно запрещена: Гайя. Но я не возражала. Слишком много ее присутствия все еще оставалось в этих стенах. Мансуэто следил за нами с Кассио, как ястреб. Он явно защищал своего сына.

— Когда вы благословите нас еще одним внуком?

Я подавилась кусочком жареной спаржи. Даниэле переводил взгляд с отца на меня. Я не была уверена, что он меня понял. По крайней мере, Симона была занята хлюпаньем маленьких морковок в руках.

— Я со дня на день благословлю тебя внуком, — многозначительно сказала Мия, похлопывая себя по круглому животику. Мансуэто отмахнулся от нее.

— Я очень рад твоему сыну, но что насчёт тебя, Кассио?

Кассио медленно положил вилку и нож. На его горле пульсировала вена. Я дотронулась до его ноги под столом. Я не хотела ссориться за рождественским ужином.

— У меня двое маленьких детей. Этого достаточно.

— Ты должен помнить о своей молодой жене.

Это было не из-за меня. Возможно, Мансуэто беспокоился, что отцом действительно являлся Андреа, а не Кассио. Продолжение рода было чем-то глубоко укоренившимся в каждом мафиози, поэтому было удивительно, что Кассио не сделал тест на отцовство в тот момент, когда нашел Гайю мертвой.

— Я довольна тем, что у нас есть, — быстро сказала я.

Кассио коснулся моей руки, и в его глазах вспыхнула благодарность.

— Сейчас, но что будет через несколько лет?

— Отец, — резко сказал Кассио. — Это не твое дело.

Мия повернулась ко мне.

— Слышала, ты рисуешь?

Я могла бы обнять ее и с радостью поддержать разговор о смене темы, даже если Мансуэто явно не собирался в ближайшее время оставлять эту тему в покое.

Кассио

Во время ужина мне было трудно подавить раздражение, поэтому я почувствовал облегчение, когда все наконец ушли. Отец постоянно уговаривал меня пройти тест на отцовство. Это был еще один тонкий намек на то, что у меня, возможно, еще нет наследника. Уложив Симону в постель, я обнаружил Джулию в дверях комнаты Даниэле.

— Даниэле хочет, чтобы ты уложил его спать сегодня ночью.

Я не был уверен, что правильно ее расслышал. Это был наш ритуал, который я лелеял и по которому скучал всякий раз, возвращаясь домой слишком поздно — это было в прошлом. Я подошел к Джулии и посмотрел мимо нее на кровать. Даниэле уже был в пижаме и сидел на своем одеяле, поглаживая Лулу. Собакам не место в постели. Это было мое мнение, но у меня не хватило духу вышвырнуть ее вон.

— Хочешь, я почитаю тебе сказку на ночь?

Даниэле кивнул. Это выглядело неуверенно, но было так. Я встретился взглядом с Джулией, гадая, что она натворила. Она с надеждой улыбнулась мне. Тепло переполняло мою грудь. Я никогда не испытывал такой… нежности к женщине. Я наклонился и коротко поцеловал ее, прежде чем подойти к кровати.

Даниэле нахмурил брови. Я опустился рядом с ним и схватил книжку с картинками с ночного столика. У меня не было возможности открыть ее.

— Ты поцеловал Джулию.

Я отложил книгу и попытался взять себя в руки. Я скучал по голосу Даниэле, даже если он задавал тяжелые вопросы. До сих пор я избегал физической близости с Джулией в его присутствии, опасаясь, что это может его расстроить.

— Да.

— Почему?

Он выглядел любопытным, а не грустным или сердитым. Я придвинулся чуть ближе и погладил его по голове.

— Потому что Джулия мне очень нравится.

— Тебе нравилась мама тоже.

Глядя в его карие глаза, глаза Гайи, я не мог ничего сделать, кроме как солгать.

— Да.

Было время, когда это утверждение было бы правдой. Сначала она мне нравилась, но в конце концов осталась только обида.

— Я скучаю по маме.

От его признания у меня пересохло во рту. Конечно, я знал, что он скучает по ней, даже если она не заботилась о нем и Симоне в последние несколько месяцев своей жизни.

— Я знаю, — я прижал его к своей груди, надеясь, что он не отступит. Он позволил мне обнять себя, и уже один этот маленький жест был самым большим рождественским подарком, который я только мог себе представить. Я был рад, что он не спросил, скучаю ли я по ней тоже. Одной лжи было достаточно.

— Джулия мне тоже нравится, — тихо сказал он.

Моя рука на его голове замерла.

— Хорошо.

Мой голос звучал странно для моих собственных ушей. Такого никогда не было. Я всегда сохранял хладнокровие, даже если на нас нападали, если я убивал или пытал кого-то, но это…

— Она останется?

— Да, — тут же ответил я. Я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось.

— Хорошо.

Теперь голос Даниэле звучал более сонно. В последние несколько месяцев я скучал по ощущению его маленького тела, становящегося мягким рядом со мной. Я уложил его в постель и даже не успел прочитать первую страницу, как он уже заснул.

Лулу взглянула на меня сквозь полуприкрытые веки. Когда она не писала повсюду и не щелкала зубами, она была вполне терпима. Я встал и вернулся в спальню, с удивлением обнаружив, что Джулия уже ждет меня. Я притянул ее к себе, нуждаясь в ее близости.