— Ты вот что скажи, квартиру-то небось еще не подыскали? Чай, не по карману все? — спросила она у Марии.

— Нет, не подыскали, — мрачно отвечала Мария, рассеянно рассматривая сквозь кусты сирени свой бывший дом.

Тетка Акулина как будто обрадовалась этому обстоятельству.

— Вот и хорошо, вот и ладно! — живо заговорила она. — Занимайте, стало быть, мою боковушку, ход у вас отдельный будет. Живите на здоровье, ни копейки я с вас не возьму. Так и передайте матери. Дескать, Акулина добрые дела комиссара Воронцова помнит... Подожди, Маня, не перечь. В горницу бы вас пустила, да сынок жениться собрался.

— Ну, тетка Акулина, даже не знаю, как благодарить тебя, — просияв, проговорила Мария, поднимаясь со стула. — Да из такой квартиры мне и в Москву уехать не страшно: у мамы под боком всегда свой человек будет!

— Видала твоего женишка, видала. И тебя с ним однажды, — не преминула заметить общительная тетка Акулина. — Парень — красавчик, а человек-то хороший?

— Хороший, тетя Акулина, а для меня самый лучший на свете! — на радостях выпалила Мария.

— Он у тебя артист, что ли? — не отставала тетка Акулина, и в голосе ее на сей раз Марии послышалось нечто унижающее Михаила.

— Да, учится на артиста. И немецкий язык знает, курсы специальные закончил, — сочла своим долгом добавить невеста.

Спустя две недели дом был продан, и Воронцовы, расплатившись по векселю, переселились на новое место жительства. Им помогали тетка Акулина с сыном.

— Немного что-то, Ксения, ты при своем торговце нажила, — грузя скарб на телегу, заметила тетка Акулина. — С чем уезжала, с тем и возвращаешься.

Ксения Николаевна промолчала. За нее ответила Мария.

— Для дочки Родиона Гавриловича всю обстановку забрали. Мы им не препятствовали, нам возни меньше.

Настя прощалась с проданным домом, как со старым другом! Она расхаживала по опустевшим комнатам, рассматривала обои на стенах с памятными ей пометками.

«До свидания, первая ступень, да здравствует пятый класс!» А чуть пониже, где висел над столом вырезанный из газеты портрет Ленина, обои сохранили свой первоначальный цвет. Помнится, отчим не раз приказывал ей снять портрет, она не снимала и очень гордилась, что выдерживает характер.

В палисаднике под ее окнами росли две березки, принесенные Настей из леса, куда ходили на экскурсию всем третьим классом: вырыла два крошечных деревца с уже распустившимися листочками. Ей говорили, что напрасно она загубила их — березки не примутся, а они прижились и теперь догоняли ее ростом.

Значит, прощай дом, прощай сад! Скоро поселятся тут незнакомые люди, зазвучат чужие голоса. И дом, привыкший к своим старым хозяевам, тоже, наверное, будет тосковать о них, недоумевая, за что покинули его прежние жители.

— Настенька, где ты? Мы поехали! — крикнула своей меньшой дочке Ксения Николаевна.

Настя не отвечала: ей хотелось еще немного задержаться в своем прошлом. Тогда Ксения Николаевна направилась было к крыльцу, но Мария остановила ее:

— Не ходи, мама, не мешай Настеньке, — и тронула лошадь.

Мария давно смутно угадывала в сестре что-то такое, ей самой не свойственное, возможно, даже не совсем обыкновенное, как сегодня, например, — грустное прощание с домом — и была полна желания покровительствовать Насте, оберегать в ней эту необыкновенность.