XIV. Гостья с Таори.

В утро, когда Катафу после ночной бури несло течением к Острову Пальм, Керней собрался было после завтрака в путешествие по острову.

Матрос несколько минут наблюдал за лагуной, рифом и Диком, поехавшим в лодке на другой берег лагуны, чтобы осмотреть расставленные сети. Затем Керней подтянулся и пошел в дом. Взяв с полки складной нож и мешок, он направился в восточную часть острова, где созрели бананы.

Проходя через лес, Керней все поднимался вверх, пока не добрался до вершины горы, где остановился немного передохнуть, напоминая своей фигурой Робинзона Крузо, стоящего опершись рукой на большую скалу и смотрящего вдаль через океан.

Вдруг Керней затенил глаза рукой от солнца. Далеко в океане чуть колыхалась на спокойных водах небольшая лодка. Ветер, дувший с суши, совершенно стих, и маленький парус висел, не шелохнувшись.

Лодка была не менее, чем в двух милях от берега, и Керней не мог определить на таком расстоянии, был ли в лодке кто–нибудь, или она пустая. Бурая, точно увядший листок на воде, она плыла по течению, которое должно было пронести ее мимо острова. Керней знал это.

С минуту он смотрел, не отрываясь, на это странное суденышко, покинутое на волю волн, затем, повернув обратно, он бросился бежать вниз с горы и назад, через лес, к берегу лагуны. Дик еще был на том берегу, Керней окликнул его и замахал руками. Мальчик, поняв, что он нужен матросу, оставил дело, которым занимался, подбежал к шлюпке и, отвязав ее, переехал через лагуну.

На Дика, ехавшего стоя в лодке, с причальным крюком в руках, стоило посмотреть: только пятнадцати лет, он был высокий и сильный, как семнадцатилетний юноша, гибкий и грациозный, как пантера, голый, в одной только юбочке из листьев; темно–рыжие кудри его сияли и отливали золотом на солнце; его прямой взгляд орла и черты лица свидетельствовали об уме, отваге и решительности.

— За рифом плывет какая–то лодка, — закричал ему Керней, влезая в шлюпку. — Иди на корму и подай мне весла, я хочу попытаться поймать ее и привести сюда.

— Лодка? А где она, ты говоришь? — спросил мальчик.

— Вот там дальше, за рифом, — ответил Керней, отчаливая, — поставь руль и правь ближе к берегу. Мне сейчас некогда разговаривать с тобой…

Дик установил руль и стал править, в то время как его спутник принялся грести изо всех сил. Они проплыли мимо маленького мыса, чуть–чуть не задевая деревьев, затем вдоль длинного рукава лагуны, тянущегося к востоку. Впереди них, отнесенная теперь на четверть мили к северу, виднелась лодка, парус которой все еще свешивался без малейшего движения.

— Там кто–то есть! — воскликнул Дик.

Керней бросил взгляд через плечо и увидел девушку.

Это была Катафа, которую, в конце концов, принесло к Острову Пальм. Она стояла, держась за мачту и смотря на невиданных ею белых людей.

Когда Керней и Дик подплыли ближе, к ним донесся ее звонкий, как колокольчик, голос, окликнувший их на каком–то незнакомом им языке.

— Да это девушка! — воскликнул Керней.

— А что это такое девушка? — спросил Дик, так сильно заинтересованный этой новой находкой, что совсем позабыл править лодкой.

— Да правь же как следует и не задавай нелепых вопросов! Нет, лучше уж оставь, я сам все сделаю.

Когда они приблизились, девушка бросилась на нос лодки и схватила оставшийся обрывок якорного каната; она выпрямилась, свернув его в руке и, когда шлюпка подплыла, ловко перебросила его к ним. Затем, когда Керней поймал канат, она бросилась на корму, схватила рулевое весло и крикнула что–то матросу тем же звонким голосом, на том же непонятном языке, что и раньше.

— Каначка, — решил Керней, — но она отлично знает свое дело. Дик, брось этот причальный крюк, мы потащим ее лодку к берегу. Держи веревку!

Он втянул весла, прикрепил конец веревки к своей шлюпке и затем принялся повертывать нос лодки.

Хотя Дик и спросил у Кернея, — что такое девушка? — он спрашивал только о значении слова, услышанного им в первый раз, а не о самой девушке. Дик сразу увидел в образе Катафы молодое существо, очень походившее на него самого, гораздо более, чем Керней, несмотря на то, что она была смугла и черна, как настоящая испанка. В его глазах Катафа была гораздо менее необычайной, чем ее лодка.

Дик никогда не видел пироги южных морей, и это странное, похожее на москита сооружение, с веревками из волокон кокосового ореха и парусом из мата, заинтересовало мальчика гораздо сильнее, чем его пассажирка.

Начался прилив. Волны быстро пронесли обе лодки через проливчик, и шлюпка повернула вверх по правому рукаву лагуны.

Тут настала очередь удивиться Катафе. Выросшая на коралловом атолле, с бедной растительностью, она никогда не видела высоких деревьев, с верхушками, уходящими к небесам; они ей показались чудовищными и зародили ужас в ее душе, не знавшей до сих пор страха.

Единственным знакомым и успокоительным предметом был риф и его голос… но эти сотни и тысячи деревьев, теснившие друг друга, тоже как бы шептались друг с другом и заглушали его голос.

Направляя лодку своим коротким веслом, Катафа держала ее на одной линии со шлюпкой, и дикие кокосовые пальмы чуть не задели ее, когда она стала огибать маленький мыс; затем, когда она приблизилась к берегу, девушка одним прыжком выскочила из нее и остановилась, скрестив руки на груди и сжав плечи пальцами, наблюдая, как остальные высаживаются и как Керней привязывает лодки.

— Ну, а теперь, девушка–каначка, — начал Керней, покончив с этим делом и приближаясь к ней в сопровождении осторожно следовавшего за ним мальчика, — теперь скажи мне, как тебя зовут? Керней, — заявил он, тыкая себя в грудь большим пальцем. — Я — Керней, а это — Дик, — сказал он, указывая на Дика. — А как тебя зовут? А?

Она сразу же поняла вопрос.

— Катафа, — раздалось в ответ, затем последовало быстро, как струящийся ручеек: — Те татага Таори по ули аготоимоана — Катафа.

— Нет, это нам ни к чему, — ответил Керней. — Хочешь, мы попросту будем называть тебя Кэт? Есть ты хочешь? Но, кажется, говорить с ней совершенно бесполезно. Эй, Дик! Иди–ка сюда и разведи огонь. Пойдем со мной, девушка–каначка.

Он протянул руку, чтобы похлопать ее по плечу… взмахнул рукою, но рука его не встретила ничего, кроме воздуха.

— Вот так штука! — воскликнул озадаченный матрос. Ни разу в жизни еще не бывал он так сильно поражен.

Тут играл роль не сам факт, что девушка уклонилась от него, но способ, каким она это сделала. Его рука, пронесшись мимо ее плеча, как бы отогнала ее, словно ветер откидывает занавес, однако, она едва пошевелилась, и ее лицо и поза ничуть не изменились. Девушка совершенно бессознательно уклонилась от прикосновения.

Корней долго смотрел на нее недоумевающим взглядом и, наконец, махнув рукой, отправился помогать Дику готовить обед.

Катафа приблизилась к ним, затем на некотором расстоянии присела на корточки и стала наблюдать за их работой.

Среди даров, выброшенных на берег с разбившейся торговой шхуны, оказалось несколько жестяных ящиков со шведскими спичками, которых могло хватить на много лет. Керней припрятал свой ящик с трутом и теперь зажигал огонь при помощи коробки спичек.

На острове Таори огонь добывали первобытным способом, посредством трения двух кусков дерева, и спички, так легко и быстро воспламенявшиеся, очень заинтересовали Катафу. Она уселась поудобнее и не спускала глаз с Кернея.

Когда обед был готов и Дик принес воды из источника, протекавшего позади участка ямса, Керней окликнул девушку–каначку и движением руки велел ей приблизиться к «столу».

Она подошла на расстояние двух метров и присела на корточки в положении, дававшем ей возможность вскочить и умчаться в любую минуту. Керней протянул ей руку с тарелкой, наполненной пищей, затем передал ей чашку из кокосового ореха, наполненную водой. После этого он и сам принялся за обед. Он казался чем–то раздосадованным.

— С ней что–то неладно, — проговорил он неожиданно, точно рассуждая сам с собою.

— Что неладно, Керней? — спросил мальчик, держа в пальцах жареную рыбу. — Что с ней неладно? Почему это она не умеет говорить?

— Да ничего я не знаю, — сказал Керней, у которого еще живо сохранился в уме недавний случай, объяснить который словами он не умел. — Она непохожа на остальных людей. Ну, не задавай праздных вопросов, а продолжай свой обед. Может быть, все это только потому, что она каначка.

— А что такое каначка, Керней? — спросил Дик, погружая зубы в жирную спинку рыбы.

— Да ешь ты свой обед и не задавай мне вопросов.

Обед продолжался. Катафа ела все с прекрасным аппетитом, но все время не спускала глаз с Кернея. Своей попыткой ударить ее по плечу он и удивил и взволновал ее и невольно заставил ее относиться к себе подозрительно и осторожно.

Ни один мужчина, женщина или ребенок на Таори никогда не пытался дотронуться до нее: для них она была табу, как и они были табу для нее; искусство уклоняться от прикосновения, которое в ней проявлялось так естественно и бессознательно, как и искусство ходить, всегда пускалось ею в ход против каждого случайного прикосновения.

Каковы бы ни были средства, которыми колдунья Джули обучила ее, — одним из них было раскаленное железо, — они не оставили почти никакого следа в сознательном уме взрослой девушки. Колдунья Джуан обратила боязнь прикосновения в закон существования Катафы.

Катафа уклонилась от дружеского похлопывания Кернеем по плечу совершенно так же, как на Таори она часто уклонялась от прикосновения рук при вытягивании рыболовного невода, уклонялась мгновенно и почти бессознательно, но разница все же была огромная. Там прикосновение было случайное, здесь Керней сам захотел дотронуться до нее. Своим поступком Керней поставил себя в ряды совершенно нового рода существ.

Такому впечатлению способствовала и его одежда.