– Я Ванечку Курдюмова ищу, нужен он мне позарез. Домой звонил, на службу – глухо. Вот и вспомнил, что ты с ним по корешам.

Гений, особенно наш Московский самообъявившийся гений, он и есть гений. А гений вряд ли помнит, знаком или не знаком Курдюмов Кузьминскому или наоборот.

– Да, на службе его теперь не найдешь, – не сдержался, по-обывательски хихикнул гений. – Дома, говоришь, тоже нету? Странно, он мне звонил совсем недавно…

– Ну, приблизительно, как недавно, когда?

– Да дней пять тому назад, неделю. А зачем он тебе вдруг так понадобился?

– Обещал он свести меня с руководителем одного частного банка, который бы смог пронспонсорить одну картину по моему сценарию. Хотя бы фонд заработной платы, а то ведь и людей не наберешь.

– Конечно, – раздумчиво и с превосходством заметил Горский, – в вашей тотальной попсе все решают бабки…

Подошла, улыбаясь, закутанная поверх хитона в халатик, одна из кривлявшихся на сцене девиц. Безбоязненно подошла, из любимиц, видимо. Кокетливо поморгала зелеными глазками и высказалась:

– Впервые настоящего драматурга так близко вижу. Вы ведь настоящий?

– Во всяком случае, живой.

– И в кино много работаете, – не спрашивая, утверждая, проговорила она, грустно так проговорила, очень ей хотелось в кино сниматься.

– Мы заняты, Алуся, – мягко укорил ее Горский.

Гром небесный! Алуся. Первое имечко, попавшееся ему на глаза в алфавите Курдюмова. Неужто немыслимая удача? Кузьминский за рукав осторожно остановил собравшуюся было уйти Алусю. Сделал творчески заинтересованное лицо, тотчас задумчиво затуманился им и спросил проникновенно:

– А вы хотели бы сняться в моем фильме?

– Если Адам Андреевич разрешит, – и насквозь прострелила Горского зелеными глазками. Девка оторви да брось, бой-девка.

– Он разрешит, – уверил ее Кузьминский. И Горскому: – Ты разрешишь, Адамчик?

– Обещаю подумать, если она сегодня удовлетворительно проведет репетицию, – педагогично заметил гениальный режиссер и строго напомнил: Перерыв кончается через пять минут.

– Мы еще поговорим, да? – уходя, многообещающе спросила Алуся у Кузьминского.

– Обязательно! Я буду ждать вас после репетиции! – крикнул он ей вслед.

– Понравилась? – индифферентно полюбопытствовал Горский.

– Бывает же так… – разволновался Кузьминский, но опомнился и объяснил свое волнение вполне удовлетворительно: – А мой дурачок режиссер все копается, ищет. Вот она, в десятку!

– Ты это серьезно? – удивился Горский.

…Специально ждал ее не в здании, а у выхода, как верный поклонник. И цветочков прикупил у метро. Она, ясное дело, торопилась, опередила всех, выпорхнула из адамовой клетки первой. Светлые волосы умело распущены, влажно подкрашенный рот сексапильно полуоткрыт, подведенные глаза полуприкрыты. Прикид – фирма, и фирма недешевая. Подкармливают тебя, дева, и надо полагать, за дело подкармливают.

– Заждался, – глубоким голосом признался Кузьминский и протянул букет.

– Спасибо, – трогательно прошептала она и высказалась про букет: прелесть.

Боже, и скромна, и застенчива, и неизбалована мужским вниманием!

– Куда вас отвезти? – предупредительно поинтересовался Кузьминский.

– Домой, если можно. Мне просто необходимо отдохнуть перед вечерним спектаклем. Но учтите, рыцарь, я очень далеко живу.

– Прошу, – Виктор указал на свой "жигуленок", скромно притулившийся у арки двора, в котором размещался слегка подновленный двухэтажный театральный барак. Так все-таки пошла перка или не пошла? Он открыл дверцу, предлагая даме сесть, подождал, когда она усядется, уселся сам, включил зажигание и только тогда решился, наконец, спросить: – Так куда же мы едем?

– На край света. В Ясенево.

В яблочко. Все сходится: и Алуся, и телефон четыреста двадцать семь двенадцать тридцать девять, и любитель театрального искусства Курдюмов_И.В. Кузьминский вырулил на Новослободскую и покатил к центру. Хорошее у него было настроение, бодрое, он даже засвистел "Страну Лимонию", но спохватился и перешел на речь:

– Алуся, вы на будущей неделе сумеете организовать окно на целый день?

– Постараюсь, – как бы колеблясь, сказала она. – А зачем, собственно?

– Вы артистка в кино еще неизвестная. И поэтому вам, хотя бы чисто формально, предстоит мучительный, но необходимый обряд кинопробы.

– Я понимаю… – Алуся запнулась слегка, смущенно улыбнулась и призналась: – Не знаю, как к вам обращаться. Нас Адам Андреевич даже не представил.

– Виктор, – назвался Кузьминский и сделал зверское лицо. Победитель.

– А отчество? – формально попросила продолжения Алуся.

– Для вас у меня нет отчества. – Я – Виктор, Виктор, Алуся!

По Каретному на Петровку, мимо "Метрополя" к останкам памятника Дзержинского, через старую площадь…

– У меня здесь приятель работал. Курдюмов Ванечка, – косясь через Алусин профиль на слегка испоганенные мстительным людям серые здания с опечатанными подъездами. Алуся посмотрела на здания, посмотрела на Виктора и, глядя уже вперед, свободно призналась:

– Я его тоже знаю. Через него мне Адам Андреевич отдельную однокомнатную квартиру выбить помог. Папе, маме и братику двухкомнатную малогабаритную дали, а мне, как работнику искусства, однокомнатную, видно было, что рассказывать о своей роскошной жилплощади для нее удовольствие.

– Так вы хотите сниматься в кино или нет? – бодря ее, нарочито раздраженно спросил Кузьминский. Она посмотрела на него, как на юродивого.

– Покажите мне того, кто не хочет сниматься в кино. Конечно, хочу.

Через Старую площадь на Набережную, у Красной площади к мосту. Серпуховская, Даниловская, Варшавское шоссе, направо, Севастопольский проспект, Литовский бульвар. Приехали.

Она показала, как проехать к одному из бесчисленных подъездов несусветного громадного для того, чтобы быть уютным жильем, белого с красным дома, и, выпорхнув, легко предложила:

– Чашечку кофе не желаете, Виктор?

– С удовольствием, – признался он, ожидавший этого предложения. Но тут же в порядке интеллигентной отмазки засомневался: – Но вам же отдохнуть надо перед спектаклем?

– Мы отдохнем, мы отдохнем! – словами из классика ответила Алуся. Правда, в новой трактовке: если в традиционной основе реплики был глагол, то она переложила смысловой акцент на существительное. Мы, мы отдохнем!

Ворвавшись в квартиру на двадцатом этаже, Алуся, как и положено женщине, в жилье которой неожиданно появился мужчина, стремительно засуетилась, стараясь незаметно убрать отдельные деликатные детали дамского гардероба, разбросанные ею в утренней спешке. Пряча собранные причиндалы за спиной (так уж смущалась, уж так смущалась!), изложила ему план дальнейших действий:

– Вы отдохните пока здесь, в комнате, а я быстренько переоденусь и мигом приготовлю кофе. Присаживайтесь, Виктор, присаживайтесь.

Она убежала, а он присел. На тахту, застеленную ярчайшей желто-зелено-черной тряпкой и слегка пыльной к тому же. Афиши кругом, размашисто и жирно написанные фломастером автографы почетных гостей этого дома прямо на стенах между развешанными куклами и масками, на полках не фарфор, не хрусталь, а граненые стаканы, пол-литровая банка и зеленые дешевые бутылки, вместо стульев – непонятные холмики, прикрытые лоскутами той же ткани, что и на тахте, на полу – проигрыватель – убогие попытки создать нестандартный богемный уют. Виктор встал, подошел к проигрывателю, глянул на него сверху. Ни неснятой пластинке было написано по-английски "Диана Росс". Диана или Дайана? Не важно, в общем, Росс. И пусть будет Росс. Он запустил пластинку и вернулся на тахту.

Под музыку вплыла в комнату Алуся. Переодетая в нечто многообещающе легкое, она прослушала музыку самую малость и пригласила:

– Пойдемте, Виктор. Все готово.

На кухонном столе расставлены чашки, тарелки, легкая закусь, на уже выключенной плите – варварски заваренный в кастрюле кофе, а на тумбе отдельно – уже наполненные рюмки, чем-то желтым, коньяком, наверное. Не садясь, Алуся одну рюмку протянула Виктору, а другую взяла сама.

– За знакомство, Виктор?

– Я за рулем… – вяло отбрехнулся было Кузьминский.

– Мне ведь тоже нельзя. Но чисто символически. На брудершафт…

Трахать ее или не трахать? – вот вопрос. Трахнешь – может закрыться насчет Курдюмова, расспрашивать последнему любовнику о предпоследнем ситуация, что ни говорите. Не трахать – неправильно поймут, обидится, вообще не станет говорить. Но гамлетовский этот вопрос решился сам собой. Алуся напомнила требовательно:

– Ну?

Скрестили руки, выпили и по-детски потянули друг к другу губки. Формальный поцелуй, плавно перешел в неформальный. В забытьи Алуся безвольно откинула правую руку и поставила рюмку на стол. Тоже самое проделал Виктор, переложив за ее спиной рюмку из правой руки в левую. Как бы в тумане, вроде не понимая, что творят, они, не отрываясь друг от друга, стали незаметно перемещаться в комнату, куда их темпераментно звала Дайана Росс.

Кофий пить не стали. Отложили на потом.

– Иваныч, ты – ясновидящий?! – орал Кузьминский, ввалившись в спиридоновскую квартиру. Даже Варвары не боялся, потому что забыл про нее. – Как ты допер, что через Горского на курдюмовских девочек выйти можно?

– Опыт, Витюша, опыт, – Смирнов обнял Кузьминского за плечи и повел в кабинет (Алик следовал за ними), на ходу рассказывая байку:

– Помню я, лет тридцать тому назад назначили нашего общего знакомого Александра Спиридонова агитатором-пропагандистом в женский танцевальный ансамбль "Березовая роща". Так тогда наиболее проницательные и дальновидные друзья его настойчиво требовали, чтобы он показал топор. А у Горского – студия. Следовательно не роща, не лес, а подлесок. Как раз по Курдюмовскому профилю.