– А специально?

– А специально – ничего. Только одно, в порядке совета. На эту охоту пригласите как можно больше людей, которые не имеют отношения к секретной этой встрече. Друзей, приятелей, знакомых. Вот Альку пригласите.

– И вас, Александр Иванович?

– Э-э, нет. Я зарекся играть с вами в одной команде! Проконсультировать, посоветовать – пожалуйста. А играть – нет.

Опять вышли на тяжелый разговор, а Спиридонов не любил тяжелых разговоров. Поэтому и выступил с предложением:

– Я, Игорь тебе хорошую компанию подберу: писатели, режиссеры, артисты.

– А поедут?

– Поедут! Интересно же. Да это сладкое слово – халява не на последнем месте.

– Что доктор прописал, – удовлетворенно отметил Смирнов. – Эти ребятки своей непредсказуемостью и раскрепощенностью создадут такую обстановку, что тем людям придется туго в осуществлении любых планов.

– У вас все игра, Александр Иванович, – горько сказал Игорь Дмитриевич. – Поймите же, в эти дни решается судьба этой страны…

– Нашей, – грубо прервал надрывную тираду Смирнов.

– Что – нашей? – не понял Игорь Дмитриевич.

– Мы – не иностранцы. Мы – русские. И Россия – это страна русских. Моя страна. И ваша, Игорь Дмитриевич, если вы еще не иностранец.

Весь день в суете и организационных заботах, весь день. К вечеру они с Сырцовым решили смотаться на Коляшину загородную базу за дополнительным снаряжением. Чего-чего, а бюрократизма в Коляшиной структуре не наблюдалось: ни бумажек, ни расписок, ни доверенностей – просто Коляша сказал по телефону, и они были обслужены по первому разряду.

– Пострелять надо. А то я эту машину в первый раз в руках держу, признался Смирнов, включая зажигание. – Где бы нам пострелять, Жора?

– На стрельбище, – логично предложил Сырцов и зевнул – не выспался.

– Ты в своем уме? – мягко поинтересовался Смирнов.

– Где спрятать лист? В лесу, – начал было игры Сырцов, но Смирнов заорал:

– Господи, как вы мне все надоели этой цитатой из Честертона! Никто в простоте словечко не сложит, все выкомаривают чего-то!

– Я вам в простоте сказал: на стрельбище, а вы не поверили, – уличил его Сырцов. – Там рядом у водопровода пустынная поляна – стреляй, не хочу. И внимания никто не обратит: на стрельбище спортсмены из всех видов оружия колотят со страшной силой.

– Так бы сразу и сказал, – ворчливо и несправедливо упрекнул Смирнов и непохоже передразнил: – Где спрятать лист? В лесу!

По кольцевой доехали до поворота довольно быстро. И здесь за баранку сел Сырцов. В этом полузамурованном пространстве он знал никем и нигде официально не зарегистрированные проезды. По колдобинам, через дачные участки, сквозь разломанные заборы шли будто на звук. Все ближе и ближе с настойчивостью отбойного молотка стучали выстрелы. Сырцов сделал поворот, и они выскочили на обещанную им полянку.

Поставили машину понезаметнее, за кустом, ступили на пожухлую иссушенную осеннюю траву. Будто фланируя, обошли, тщательно осматриваясь, милую полянку. Удовлетворившись виденным, вернулись к джипу.

– Не то паяльник, не то дрель, – пренебрежительно вертя в руках израильский автомат "Узи", оценил его стати старый вояка Смирнов, привыкший к массивному автоматическому оружию.

– Это вы зря, – не согласился Сырцов, готовя свой "Узи" к работе. Удобно, легко, красиво.

– Удобно и легко в бане, когда на тебе ничего нет.

– Всем-то вы недовольны! – вдруг рассердился Сырцов и, подбирая по пути выброшенные насытившимися туристами банки-склянки, пошел устанавливать подручные мишени.

– А красиво на концерте Малинина! – зная эстетические пристрастия Сырцова выкрикнул ему в спину неугомонный старикан.

Сырцов не отвечал: ставил шеренгу из консервных банок, пустых и битых бутылок, рваных пакетов, камней и комков глины. Поставил, отошел метров на пять, полюбовался, а затем бойко зашагал, отмеривая дистанцию. Пройдя тридцать шагов (Смирнов считал), остановился и саркастически заявил:

– А теперь смотрите, что бывает в бане и на концерте Малинина.

Не привык к звукам очереди "Узи" Смирнов. Вроде кто-то на большой швейной машинке застрочил. Швейная она-то швейная, но банки подлетали, позвякивая, бутылки с треском разваливались, камни и комья взрывались подобно шрапнели.

– Молодец, – похвалил он скромно приблизившегося Сырцова.

– А, машинка? – насмешливо спросил Сырцов.

– Сейчас узнаю, – ответил Смирнов и двинул устанавливать свою шеренгу.

Ему больше нравились камни и комья глины: малоприметные по сравнению с поделками рук человеческих, они были идеальной мишенью – в них трудно попасть. Отковылял на положенное, откинул палку…

– Мне уж показалось, что вы в городки собрались играть, неутерпел, укусил Сырцов. – А вы в городки как играли, Александр Иванович?

– Так же как стрелял, – сообщил Смирнов и поднял "Узи". Очередь засадил на весь рожок, трижды пройдясь по шеренге и превратив камни и комья в повисшую ненадолго пыль.

– А вы хорошо в городки играли! – криком отметил Сырцов.

– Для того, чтобы пугать и отмахиваться, убегая, – машинка вполне, не реагируя на лукавый комплимент, сказал Смирнов. – Но, в принципе, несерьезно.

– А что серьезно – базука? – обиделся за "Узи" Сырцов.

– Зачем же, – возразил старый вояка и вытащил из-за пазухи парабеллум. – Пару баночек подбрось, а Жора?

– Бу сделано! – заорал Сырцов и, лениво подобрав три мятых консервных банки из своих бывших мишеней, вдруг неожиданно запустил их через минимальные интервалы вверх и в разные стороны. Но державший пистолет двумя руками полуприсевший и раскорячившийся Смирнов был готов. Три выстрела последовали один за другим, в темпе сырцовских подбросов. Обиженно взвизгнув, каждая из банок при выстреле меняла направление. Смирнов попал все три раза.

– Факир не был пьян, и фокус удался, – скромно оценил свои действия Смирнов, выщелкнул обойму, достал из кармана патроны, дозарядил магазин, небрежно загнал ее в рукоять и возвратил парабеллум на место. За пазуху. Сырцов, наблюдая за ним, сидел на земле, кусал желтую травинку. Не похвалил как положено, спросил о совсем другом.

– Почему они нас не пасут, Александр Иванович?

– Не видят в этом смысла, Жора – Смирнов, кряхтя уселся рядом, подыскал себе подходящую травинку. Продолжил после паузы. – Они же знают, что имеют дело с профессионалами, которые если им надо, всегда могут уйти от слежки. Наверняка у них есть информация о наших перемещениях и конкретные точки, установленные ими по этой информации.

– Информация-то откуда?

– От осведомителей, естественно.

– В нашем, значит, окружении… Но кто, Александр Иванович?

– Вот уж не знаю. И, наверное, не узнаю никогда.

– Да, связались вы…

– Боишься, Жора?

– Боюсь, не боюсь – какое это имеет значение? – тоскливо сказал Сырцов и выплюнул травинку. – А вы боитесь?

– Бояться по-настоящему можно только одного – смерти. А я за последние три года уговорил себя, что она вот-вот придет и вовсе не такая уж страшная. Так что я не боюсь, Жора. Тревожусь – это есть.

– А я боюсь – наконец, признался Сырцов.

Нынче плейбой Дима был в неброском камуфляже, который гляделся неожиданно ловко – как на военном, привыкшем к форме.

Он сидел в кресле, положив ногу на ногу и рассматривал свой десантный башмак. Англичанин Женя находился на своем месте у стола.

– Любишь ты маскарад, – решил англичанин Женя. Он и был, как англичанин: твидовый пиджак, белая рубашка, внемодный галстук, черные брюки, черные башмаки. Всюду в таком виде можно: и на прием, и к бабе, и на службу, и в кабак.

– Я люблю соответствовать – поправил плейбой-десантник.

– Своим представлениям об обстоятельствах и о себе в этих обстоятельствах – дополнил насмешливый англичанин.

– А хотя бы и так, – Дима закинул руки за затылок, с хрустом потянулся и коротко доложил: – В основном мы готовы, Женя.

– Все хорошо, прекрасная маркиза, за исключеньем пустяка малоприятным голосом пропел Женя и уже вне мелодии спросил: – Какой пустяк, Дима?

– Ты не знаешь! – обиделся Дима. – Зверев может подвести.

– Я думаю, не подведет, – успокоил англичанин. – Нынешняя наша разболтанность не подвела бы.

– За организацию отвечаю я.

– Ты это ты. Но есть еще и исполнители. Сколько их у тебя?

– Отделение. Дюжина. Двенадцать. Вся твоя элита, Женя.

– Элита элитой, а для цепи не надо ли добавить? Прорехи закрыть, выходы закупорить, подходы контролировать. А?

– Вроде бы заманчиво, но толкаться еще будут. Чем больше людей, тем больше бестолковщины.

– Тогда действуй один, – поймал на слове англичанин.

– Ну, нет! Я все-таки начальник. Кто-то должен выполнять мои приказы.

Англичанину стало невмоготу сидеть за столом и он решил глянуть на Политехнический. Политехнический был ничего себе, в меру облезлый. Англичанин стоял у окна и осторожно касался холодного стекла горячим лбом.

– У тебя выпить есть? – спросил плейбой.

– Перед операцией?

– До операции – Дима загнул манжет пятнистой рубашки и сообщил глядя на спецчасы: – Двадцать, тридцать две. До начала операции одиннадцать часов двадцать восемь минут. В нашем распоряжении чистых восемь часов. И выпить, и отоспаться, Женя.

Англичанин молча последовал к так называемой деловой стенке, остановился у деревянной дверцы и, найдя в связке нужный ключик, щелкнул замком. На трех полках стояли бутылки на любой вкус.

– Чего тебе? – спросил англичанин.

– Коньяку хорошего.

– Согласен. Он извлек из шкафа бутылку "Греми", два стакана, вазочку с конфетами и умело донес все это до письменного стола. Там и разлил по полстакана. По сто двадцать пять. Разом и без слов выпили. Сдерживая дыхание, развернули конфетки и удовлетворенно зажевали.

– Хотя так пить коньяк – свинство, – отметил Дима.

– Ты из себя передо мной аристократа не корчи. Англичанин уселся в свое кресло, привычно откинулся, в удовольствии прикрыл глаза. – Мы с тобой, Димон, друг друга и голенькими видели. Перед кем, но только не передо мной оправдывай свою плейбойскую одежду.