– У тебя есть дневник? Они же запрещены. Мы ни с кем не имеем право делиться мыслями.

– Но я делюсь. Я не могу держать все это в себе. Иначе меня бы давно уже отправили к чистильщикам.

– Сколько он у тебя?

– Год. Может меньше.

Она наклоняется ко мне и целует в губы.

– Знаешь, для Партии мы все один большой сброд. Нас обложили правилами и уставами. Давай нарушим пару правил, касающихся поведения на улице.

– Какие?

-Давай займемся этим. Почувствуем на время себя свободными людьми.

Она ведет меня, охотно согласившегося на ее предложение, в кусты. Снимает с меня верх. Целует меня, спускается вниз. Она становится на корточки, когда я чувствую, что ширинка расстегнута и ко мне просачивается некое удовольствие. Что-то теплое соединяется со мной, от этого союза я получаю удовольствие. Она явно профессионалка. Ее мужу, наверное, нравилось так каждый день. Лично мне бы нравилось. Я чувствую некое напряжение ниже пояса. Такое чувство, будто кто-то внутри меня или что-то заряжает пушку, готовящуюся выстрелить. Я не могу прекратить это, не могу положить конец своим наслаждениям. Пушка стреляет. Вместе с ней уходит из меня огонь. Я смотрю на нее. Она вытирает лицо простыней.

– Ты бы предупредил! – говорит она.

– Прости.

Это все, что я могу ей сказать. Мне очень понравилось это. Мне нравились ее действия, я получал от них удовольствие, я бы не смог этого прекратить, даже если бы хотел.

– Ну как, ты потушил свой огонь?

– Да. Потушил.

– Ты смешной. Мог бы давно воспользоваться своими конечностями, но вместо этого ждал меня.

– Ждал.

– Не думаю, что ты готов на продолжение. Пошли. Нам пора.

Она покидает кусты. Оставляет меня одного. Я все еще чувствую то наслаждение, которое она мне подарила.

– Может, ты переночуешь у меня? – спрашиваю я.

– А ты не будешь против? Ты даже имени моего не знаешь.

– Не знаю. Но знаю тебя. Я был бы не против. Даже рад. Так ты останешься?

– А ты мне покажешь дневник?

– Покажу.

После всего, что между нами было, я не мог ей не показать дневник. Мне кажется, что мы стали ближе друг к другу.

– Хорошо. Я останусь у тебя. Только с одним условием.

– С каким?

– Не надейся, что я так же проглочу все то, что ты выпустил в меня в кустах. Не надейся, что ты после этого не должен мне.

– Не надеюсь.

Мы сели в электричку и поехали ко мне домой. Впервые в моем доме побывает девушка…

Она моется в ванной. Расходует воды, как хочет. Я сижу на диване, стараюсь сосредоточиться и не дать волю чувствам, чтобы крикнуть, что в гостях не принято так много транжирить воды. Не то чтобы я жадный. Просто у меня потом такой счет будет. Счетчики, наверное, уже накрутили там приличную сумму. Чтобы никто не смог изменить показания счетчиков, все их показатели стоят в определенном месте, в котором нужные работники честно все высчитывают. Именно поэтому люди экономят на воде. Ведь так можно и полностью зарплаты лишиться за неуплату долгов.

Она вышла и предстала передо мной обернутой в полотенце. Руками она поправляла волосы на голове. Мокрые пряди касались ее плеч, падали с них на грудь, закрытую полотенцем.

– Ты бесподобна!

– Пожалуй, это первый комплимент от тебя за все время наших встреч.

– Я просто не знал, как ты к ним относишься. А этот сам собой вырвался.

– Что ж, тогда благодаря случаю мы оба узнали, что комплименты мне нравятся.

Я только улыбнулся. Чувствую себя дураком. Неужели ни разу не сделал комплимента?

– Так и до цветов можем дойти. – говорит она как бы в пустоту.

Цветы! Конечно же – цветы! Как же я забыл. Хотя цветы нынче дорогие. Их трудно достать. Настоящих цветов никто и не помнит, а выращенные в лабораториях подделки продают за баснословные суммы. Но она достойна настоящих цветов. Как же я их найду?

– Ладно. – говорит – Проехали. С цветами я пошутила. Они мне не нужны. Слишком дорогое удовольствие.

Она присаживается на край дивана. Я смотрю на нее. Стоит ли ее поцеловать? Как она это воспримет? Отвергнет меня или же сама отдастся мне.

– Дай-ка угадаю, ты думаешь над извечным вопросом всех попавших впросак мужчин – стоит ли поприставать?

– Я … не … думаю … вряд ли … хотя …

– Ты такой смешной. И ты мне нравишься. Но сначала мне бы хотелось посмотреть на тот дневник.

Я поспешно приношу ей дневник. Она листает его. Все еще в полотенце. Сидит нога на ногу. Она возбуждает меня. Пока она читает, я выхожу в гостиную. Не могу сидеть спокойно. Я думаю о ней. Начинаю вспоминать наши беседы с Мэттом. Тогда было проще. От его вида я не возбуждался. Она подходит ко мне.

– Я не стала читать то, что ты написал обо мне. Но то, что ты написал о Партии это нечто. Я и не думала, что люди, не только подумавшие об этом, но и написавшие это еще живы.

– Видно, я один из таких людей.

– Ты расписывал себя в роли этакого борца с Партией. Но, если честно, ты мне показался шутом. Прости. Но если прочитать это все, можно просто сказать, что ты мараешь страницы дневника, выписывая в нем свою злобу на Партию, которая уходит в никуда. Разве тебе самому не хотелось бы сделать так, чтобы режим Партии прекратился? Не на страницах этого дневника, а на страницах реальности.

– О чем ты?

– О том, что тебе с твоими желаниями, с твоими мыслями нужно найти единомышленников и поднять бунт.

– Устроить войну, в которой партия нас разорвет на части?

До меня вдруг доходит, что я начинаю злиться на нее. Что она болтает? Какая война, если я ничего не могу.

– Войну ты не выиграешь. Но вот с повстанческим движением.

– Ты о «Les miserable», что ли?

– И ты знаешь о них?

Я смотрю на нее. Неужели она тоже знает о «Les miserable», или только притворяется. Может она партийный работник. Внедрилась ко мне в доверие и сейчас выводит меня на чистую воду.

– Я случайно узнал о них.

– Я знаю. Не забывай. Я читала твой дневник.

Она смотрит на меня, и я думаю: как же я хочу ее. Почему-то моя злость на партию улетучилась, сейчас я злюсь, что не могу взять ее.

– Знаешь, – говорит она – а ведь если мы объединимся, мы сможем найти их. И, возможно, сможем к ним присоединиться.

– Ты так думаешь?

– Можно попробовать. Я не хочу прожить всю свою жизнь здесь, где мне указывают, что делать и как жить. Хочу свободы.

– А я хочу другой жизни. Хочу умереть и заново родиться, чтобы то, что со мной произошло, не произошло.

– Я знаю, что с тобой произошло. Поверь, все не так плохо. Просто тебе выпала трудная судьба.

– А что в этом хорошего?

– Ты стал сильным.

– И бедным. И вообще, в моей жизни ничего не было хорошего кроме этой так называемой силы, которой я в себе не чувствую.

На этот раз и она заметила мои вспышки гнева.

– Не злись. Я просто хотела сказать, что ты силен морально. Я сижу перед тобой чуть ли не полностью голая. А ты даже не стал ко мне приставать, когда некоторые другие на твоем месте бы не выдержали. И Бог знает, что могло бы произойти.

– Я бы не хотел причинить тебе вред.

– Да-да, я помню. Потому что испытываешь ко мне чувства. Ты говорил.

– Ну, и потому что, если не хочешь – ничего не будет.

– Сейчас я хочу только одного: уснуть на твоей груди. Почувствовать хотя бы малую часть семейной жизни.

– Хорошо.

Больше мы не разговаривали о дневнике. Она убрала его в стол, мы легли и она, как и хотела, уснула на моей груди. Я обнимал ее и думал: к чему нас это приведет. Будем ли мы вместе, или просто приблизили свой конец. Не знаю. Не хочу знать. Так я и засыпаю. В неведении.

Наутро я просыпаюсь, обнаруживая, что дом мой пахнет по-другому. Если раньше он пропах сгнившей едой, грязной одеждой и мужским потом, сейчас он пахнет вкусной едой, а свежий воздух, пришедший благодаря открытому окну, разносит его по всей квартире, унося с собой запахи, к которым я уже привык. Это она похимичила, я уверен.

– Привет! – бросила она мне, когда я показался в кухне.

Она стоит у плиты. Неужели мне готовят завтрак? Для меня это вроде бы привычное для многих людей действие стало каким-то особенным. Мне готовят завтрак. Такого в моей жизни не было уже давно. Может, я сплю.

– С добрым утром. – ответил я, увидев чистоту окон. Неужели они когда-то были чистыми. Я привык их видеть только грязными.

– Я решила немного у тебя прибраться, раз уж я тут ночевала.

– После такого ты можешь хоть жить здесь.

– Ты уверен, что это будет хорошей идеей.

– Не знаю. Но ты смогла добавить этому дому света, и привнесла его в мою жизнь. Думаю, если ты согласишься, света здесь будет больше.

– Ты преувеличиваешь мои заслуги. Садись. Будем завтракать.

Я сел за стол. Она поставила передо мной тарелку, в ней уже лежала манящая яичница. Чего чего, а яиц всегда было в достатке.

Она села напротив меня.

– Выглядит вкусно. – без нотки вранья признался я. Это и вправду выглядит вкусно.

– Старалась. Если честно, я не очень умею готовить. Но яичницу приготовить смогу всегда.

– Еще один плюс в табличке «Плюсы твоего житья здесь».

– Ты меня вгоняешь в краску.

Я начал потихоньку поедать яичницу. Она не только выглядела восхитительно, но и вкусом не уступала вешнему виду. Я рад, что сегодня смогу провести весь день с ней. На работе у меня выходной.

– Чем займемся? – спрашивает она.

– А ты чем хочешь заняться?

– Не знаю. Просто решила спросить у тебя. Ты же у нас главный.

– У «нас»?

– Ну, если ты хочешь, чтобы я осталась, ты должен понимать, что главой нашего жилья будешь ты. И добытчиком тоже.

– Это я понимаю. А ты будешь поддерживать домашний очаг в равновесии.

– Да. Возьму на себя эти нелегкие обязанности.

– Хорошо.

Я закончил с яичницей. Мне хотелось добавки. Но я решил промолчать. Она же только приканчивает свой завтрак.

– Ты говорила про «Les miserable», ты знаешь, как их найти?

– Нет. Но думаю, это можно выяснить. Я говорю, что должны быть какие-нибудь знаки. В той агитбумажке, они утверждали, что им нужно подать знак. Я даже знаю какой. Я думала над этим всю ночь.

А я думал, она всю ночь спала. Ну да ладно. Все мы ошибаемся. Зато у нее есть какие-нибудь идеи, а у меня их не было.