— Ишь ты, «охрана революции» приехала, — сказал Ворошилов. — Просили их. Разоружишь, Лавруша?

— Разоружу, — сказал Пархоменко.

— Силами Красной гвардии?

— Силами ее.

— А оружия у тебя хватит?

— Оружия мало. Но, полагаю, вывернемся.

— Зачем рисковать? Надо беречь силы и бить наверняка. Поедешь в Харьков. Вот тебе записка к товарищам.

— Будет сделано, товарищ председатель, — сказал Пархоменко и через полчаса уехал в Харьков.

Он вернулся через три дня. За паровозом, на котором он стоял с бомбой в руке и пулеметом у колена, следовал вагон с оружием. Как он добыл его, так и осталось неизвестным. Весь его доклад заключался в трех словах: «Разъяснил значение Луганска».

Гайдамаки кинулись к вагону. Пархоменко поднял бомбу. Они остановились.

— Пали! — крикнул офицер, морща мохнатое старомодное лицо.

— Пали в подлецов! — ответил ему Пархоменко. За правое дело!

И он бросил бомбу. Пулеметчики открыли огонь. Гайдамаки побежали. Поезд тронулся. Пулеметчики вскочили в вагоны. Гайдамаки побежали на склад.

Пархоменко опередил их. Он велел раздавать оружие, а сам верхом прискакал на склад, собрал солдат и сказал:

— Граждане! Ваши офицеры обстреляли наш поезд, и мы их будем судить. Я знаю, вы не согласны с ними. Я знаю, что вам хочется домой, сеять, а не воевать с нами. У нас есть предложение: кто желает идти домой, тот должен запереть сейчас ворота склада, поставить охрану, никого не впускать и обменять оружие на документ, на литер. После того откроем ворота, офицеры разбегутся, а не разбегутся — разгоним, город только что получил состав с оружием… После того поедете домой. Пахать всем надо.

Толпа молчала, оглядывая всадника. Ей хотелось найти на нем оружие, на лице угрозы, в голосе злость. Но оружия на нем не было, даже шинель не подпоясана; лицо простое, солдатское, деревенское; голос хоть и строгий, но вместе с тем доброжелательный. По небу ходили легкие тучки, предвещавшие дождь. Середина мая. Как раз пора сеять. А при такой скорой весне через неделю, пожалуй, опоздаешь.

И маленький солдат в низко надвинутой фуражке, из-под которой торчали потные розовые уши, видимо страстно тосковавший по дому, сказал:

— А табачку на дорогу дашь?

— Две осьмушки получит каждый, — сказал Пархоменко и вдруг похолодел: он вспомнил: утром председатель рабочего кооперативного общества жаловался, что махорки только два пуда. «Что ж, придется по купцам пошарить», — подумал Пархоменко и повторил: — Две осьмушки получит каждый — да не махорки, а поищу легкого. Хватит буржуям, покурили!

Ворота закрылись. Пархоменко слез с коня, достал из кармана печать штаба Красной гвардии. Писарь притащил бумагу. В тени каштана, возле конторы склада, солдаты стали в очередь. Солдат получал документ, литер, записку в кооператив насчет табака и клал у стола винтовку.

— Будьте здоровеньки, — говорил он отходя.

— Счастливо! — отвечал Пархоменко.

Калитка в воротах хлопала. По ту сторону ворот слышались приказания, ругань в ответ. Видимо, вернулись офицеры. Кто-то застонал, завопил, заохал. Затем крики стали утихать.

Вечером на экстренном объединенном заседании Совета и городской думы встал Пархоменко и сказал:

— Приказание Совета выполнено. Двадцать первый Украинский полк разоружен. Все же должен сказать, что водка, выпущенная гайдамаками, проникла на заводы и в деревню. Головы от непривычки к алкоголю замутились. Из деревни едут за водкой. Пьяные ломятся в ворота склада. Кто тут переодетый офицер, разобрать трудно. Ясно, что черная сотня хочет споить народ и двинуть из-за Донца казаков. Таково мое мнение.

— Надо разбить вино, — раздался чей-то робкий голос.

— Здесь говорят, что надо разбить вино. Заняв Красной гвардией склад, я пробовал просверлить баки, бить бутылки из пулеметов. Что касается бутылок, то пуля ложится в первые ряды и не идет дальше, а что касается баков, так водка течет ручьем за ограду и опять-таки в рот толпы.

— Что же вы предлагаете?

Пархоменко положил перед собой бумагу.

— Тут у меня подробный график уничтожения водки. Мер много. Основной является то, что я предлагаю раздать водку по продовольственным карточкам. Каждому попадет самое большее по две бутылки.

— То напилась бы небольшая толпа, а теперь вы предлагаете напоить весь город? — ехидно спросил бывший председатель Совета. — Или, быть может, горожане будут продавать свой паек деревенским?

— Если отдать охрану города в надежные руки, так не найдется охотников продавать свой паек.

— В какие же это надежные руки?

— Например, Красной гвардии.

— Это захват власти, — завопил бывший председатель, — это большевистский переворот!

— Какой же это переворот? Переворот будет по-другому и по всей стране. А мы просто вашей охране не доверяем и ставим свою. Не гайдамакам же нас охранять? И не вам же. И не анархистам же.

Водку роздали по карточкам. Красная гвардия выслала патрули в город. Склад опустел. Его охраняли теперь только пять красногвардейцев.

Пархоменко сказал Ворошилову:

— Винтовок, патронов, пулеметов у нас хватает. Надо позаботиться об артиллерии. Бронепоезд бы нам, Климент Ефремыч.

— Заводы у нас есть, рабочие есть, — давай сооружать бронепоезд.