— Не хочешь ли ты прогуляться, Верочка? Ночь хороша.
— Сейчас, уложу чемодан. В общем нам можно идти на станцию.
И они пошли на станцию. Далеко впереди два канцеляриста несли их чемоданы. Через шоссе шумел лес, и возле своих возов приглушенно ругались крестьяне. Вера Николаевна, прислушиваясь к их голосам, сказала:
— Поляки совершенно не умеют обращаться с крестьянами. Крестьяне озлоблены. Вон в той деревне за лесом крестьянка заперла в погреб офицера, который зашел к ней что-то купить. Она держала его там несколько дней без еды, пока тот не умер. И крестьяне деревни, несмотря на тщательные розыски и расспросы, так и не выдали своей землячки. Звери!
— Поэтому ты находишь, что нам лучше уехать в Россию? — спросил Штрауб.
— А ты не находишь?
— Смотря по тому, что мне там делать.
— Разговаривать с Троцким и Тухачевским, — сказала она, отчетливо выговаривая слова «Троцкий» и «Тухачевский». — Я нахожу… то есть мы оба находим, что нам уже не нужны третьи лица вроде Быкова. Пора уже обойтись и без посредников.
— Да, мы правы.
— Мы правы, дорогой.
— Ривелен тоже с нами?
— Нам его пути неизвестны. — Она, явно подражая тихому смеху Ривелена, продолжала: — Ха-ха… Как пути судьбы… Ха-ха!
— Не очень у тебя веселый смех.
— Кто ж весело смеется над судьбой?
— Удачники смеются. И превесело.
— Когда мы будем удачниками, тогда и похохочем превесело. А пока нас бьют. Не знаю, как тебе, Штрауб, а мне не нравится, когда меня бьют.
— Даже когда американскими долларами?
— Из всех ударов это самый легкий. Но они так редки, Штрауб, и так обманчивы. А, главное, так требовательны. Вот ты увидишь.
— Я уже вижу.
— Не все, Штрауб, не все!
— Вижу и то, что не все вижу.
— Все увидишь, Штрауб, все!
— Жду с нетерпением.