– А ты не могла поинтересоваться моим мнением?

– Это был единственный вариант. Иначе они бы тебя просто разорвали.

– Они практикуют человеческие жертвы?

– Нет, но они постоянно приносят в жертву друг друга. Это позволяет им поддерживать единомыслие. Они очень высоко его ценят. Единомыслие – характерная черта примитивных народов.

– Что же мне делать теперь?

– Хватай пакет и беги. Вагонетка ведь оборудована огнеметом. Пламя их не убьет, но остановит на время.

Ложкин взвалил кости на плечо. Пакет весил всего лишь килограмм десять или пятнадцать. Он рванул дверь на себя и побежал. Вагонетка была совсем недалеко, однако мелкие демоны уже облепили ее полностью. Он раздавил нескольких, затем поскользнулся и едва не упал. Несколько сотен маленьких существ бросились на него со всех сторон. Демоны прыгали со стен и падали с потолка. Ложкин уже стоял по колено в копошащемся живом месиве. Демоны ползли по спине и по рукам. Они хватали его и пытались тащить. Однако, он уже ухватился за борт вагонетки. Он подтянулся, забросил пакет и влез сам. Затем отшвырнул десяток нахальных существ и нажал красную кнопку. Струя огня прошлась над головами тысяч вопящих карликов. Нападавшие осыпались с вагонетки как чудовищные мертвые насекомые, пытаясь напоследок уцепиться за сверток с костями.

98. Сверток с костями…

Сверток с костями остался при нем, хотя полиэтилен был разорван в нескольких местах, а с одного края оплавлен. Кости внутри разъединились и перемешались; теперь они потеряли всякую форму.

– Они не собирались тебя убивать, – объясняла Ауайоо, – однако, ничего хорошего тебя не ждало. Они бы отрезали тебе левую руку и левую ногу, а на правых оставили бы лишь по большому пальцу, удалили бы левый глаз, левое легкое, левое ухо и левую почку. Плюс убрали бы несколько других парных органов. Таким образом, все органы и конечности остались бы у тебя в единственном числе.

– Зачем?

– Они бы также удалили все зубы с левой стороны. С их точки зрения, это способствует единомыслию. Все, что можно, остается в единственном экземпляре. И ничего левого, все только правое; это позволяет тебе стать более правым, чем ты был до операции. Ты бы достиг совершенства. Они так обрабатывают своих высших жрецов, а потом прислуживают им; и это большая честь, на самом деле. В некотором смысле они правы.

– Правы?

– Подобные операции на самом деле помогают единомыслию.

– Что же ты раньше не сказала, я бы согласился, может быть, – сказал Ложкин, воткнул лопату в глину и сел на траву. Могила, которую он выкопал, была небольшой, но достаточной, чтобы вместить пакет с костями. Вокруг него, везде, где позволял видеть рельеф местности, стояли статуи с закрытыми лицами. Десятки тысяч статуй покрывали все пространство до самого горизонта. Они стояли так близко, что могли бы взяться за руки, если бы были способны двигаться.

– Правильно ли я делаю? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Ауайоо. – Может быть. Но, в любом случае, времени уже не осталось. Ничего другого ты не успеешь сделать. Согласна, это было хорошей идеей.

– Я думаю так. Чтобы остаться в живых, мне нужно уничтожить семейное проклятие, – сказал Ложкин. – Правильно? Я не могу это сделать. Я не могу уничтожить вину, – что было, то было, – но в моих силах попросить прощения. Поэтому я делаю то, что я делаю. Тем, что я делаю сейчас, я прошу прощения за то, что было сделано сто лет назад. Это искупление. Я похороню то, что осталось от их тел, и пусть будет им земля пухом. Это принесет хотя бы немного мира этому миру. Немного спокойствия. Это нужно было сделать давным-давно. Вот только нужен ли крест на этой могиле?

– Вряд ли, – ответила Ауайоо, – оставь просто холмик. Может быть, стоит положить камень. Что ты чувствуешь? По-настоящему, в самой глубине души?

– Я чувствую, что делаю то, что нужно. Это трудно объяснить, это словно чувство ручья, который выбирает себе русло и никогда не ошибается. Я не храню в душе никакого зла. А еще я чувствую, что мне становится тяжело дышать. Что это значит?

– В другом мире твое тело умирает, – ответила Ауайоо. – Я думаю, так. Давай скорее, не тяни время.

Он положил сверток с костями на дно ямы, затем подумал, и разорвал полиэтилен. Выбросил пленку и бросил в яму первые лопаты глины. За его спиной послышалось тяжелое дыхание; Ложкин обернулся и увидел трех безглазых существ, которые когда-то приходили к нему ночью. Сейчас они выглядели такими же испуганными, как и тогда. Слепые животные тяжело переминались с лапы на лапу. Кем они были? И были ли они животными на самом деле?

Ложкин отвернулся и продолжил свое дело. Дышать становилось все тяжелее; ему приходилось делать передышку после каждых двух или тех лопат. Со статуями, которые стояли вокруг него, происходило нечто странное: они медленно поднимали руки в стороны, и становились похожи на чудовищные белые кресты. Все пространство до самого горизонта превращалось в громадное кладбище. Наконец, он бросил последнюю лопату и разровнял комковатую глину. Он обернулся, чтобы посмотреть на слепых существ, но их уже не было. В этот момент внутри его головы прозвучал знакомый голос.

– Я пришел потому, что ты кое-что забыл, – сказал демон памяти.

– Что?

– Забыл закрыть дверь в подземелье. Твое время истекло. Тебе уже не выйти отсюда. Но, если ты запечатаешь дверь изнутри, то никто из людей не сможет больше войти сюда. Ты обязан это сделать.

– Но ведь они бурят шурфы, – возразил Ложкин.

– Да, и получают при этом мертвые тела. Никто больше не захочет войти через шурф. Если ты запечатаешь дверь сегодня, ты спрячешь подземелье навсегда. Или почти навсегда. Дверь, запертую изнутри, невозможно открыть никаким способом, доступным человеку.

– Как поживает старушка? – спросил Ложкин.

– Неплохо. Я оставил ее на время, чтобы поговорить с тобой. Кстати, сейчас у твоего дома собралась целая толпа старух, которые ждут тебя, чтобы излечиться. Человек шестьдесят, и с каждой минутой их становится больше.

– Ты можешь помочь им без меня?

– Без проблем, – ответил демон. – В доме осталось немало лекарств, которые изготовил дед. Я просто заставлю старушек вспомнить об этом.

– Я бы мог помочь тысячам других.

– Нет. Ты умираешь. К тому же, большое добро всегда опасно. Чем больше добра хочет сотворить человек, тем больше зла он получает в итоге. Большие ужасы вашей истории обычно творились из лучших побуждений. Инквизиция, крестовые походы, революции, большинство войн. Я помню все это. Я так хорошо это помню.

– Так что же нам делать? – спросил Ложкин. – Забыть о добре вообще? Стремление к добру такая же естественная часть нас самих, как…

Он задумался, не найдя нужного слова.

– Как аппендикс или гланды, – сказал демон. – Когда они воспаляются, их лучше бы удалить.

– Я ощущаю себя очень странно, – сказал Ложкин. – Это невозможно, но мое сердце больше не бьется. У меня пустота в груди.

– Это конец, – ответил демон. – За все надо платить. Это твое наказание за смерть Эрики. Ты в самом деле хотел, чтобы она умерла. Ты в самом деле хотел убить ее.

– Нет!

– Да. Не спорь, я помню все. В последнее мгновенье, когда ты понял, что она умрет, ты почувствовал облегчение. Это была даже не секунда, даже не доля секунды, а лишь отдельное волокно в ткани времени, толщину которого невозможно замерить часами. Но эта нить оказалась очень крепкой: она тянется за тобою до сих пор. Поэтому сейчас ты должен умереть.

– Я буду бороться за жизнь.

– Борись на здоровье.

– Ты не реален! – закричал Ложкин. – Весь этот мир не реален! Это лишь видение, это сон. Твои слова ничего не значат. Это лишь случайные всплески моего спящего разума!

– Все миры снов реальны и равноценны, – возразил демон, – просто мы не можем войти в эти двери. Каждый человек – как озеро, на дне которого растут зеркала, они бесконечны, и внутри тебя живет тройная бесконечность миров, каждый из которых равен твоему, но это все не важно, а важен лишь выбор в пользу добра или зла, который делаешь ты. Важна осторожность, с которой ты делаешь этот выбор. Ты сделал свой выбор, когда выкопал эту могилу.