Он вошел в зал и увидел девушку, сидящую за роялем. Девушка обернулась и перестала играть.

– Что это было? – спросил он.

– Гаммы.

– Что?

– Это такое упражнение, которое играют для того, чтобы пальцы приобрели беглость. Без беглости нельзя хорошо играть.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем играть пальцами, если есть электронные исполнители. Наши пальцы все равно не сумеют сыграть лучше.

– А вдруг сумеют? – спросила она, улыбнулась и вдруг сменила тему. – А вы кто? Я не видела вас вчера на корабле. Впрочем, там было столько девчонок, и все так болтали, как сороки, что некогда было смотреть по сторонам, совершенно некогда. Я Ася.

Она встала и протянула руку. Алекс молчал.

– Так вы приехали с нами, или вы работаете здесь? – продолжила она. – Если бы вы были на корабле, я бы вас заметила. Почему вы молчите?

– Не знаю что сказать. Меня никто не называл на «вы». Там, где я живу, это обращение исчезло из языка еще во времена моих родителей.

– О, да! – согласилась Ася. – у нас делается то же самое. «Вы» уже почти не говорят. А мне так больше нравится. Особенно, когда человек старше. Но вы не обижайтесь. Вы еще не такой старый и, может быть, когда-нибудь мы перейдем на «ты». Но вы все так же молчите? Я заморочила вам голову, да?

– Да, – ответил Алекс, – сколько вам лет?

– Семнадцать. Но вы никому не говорите, правда? Потому что в этой круиз брали только тех, кому меньше шестнадцати. Мне очень хотелось попасть в космос, я ведь никогда не летала, а тут как раз папа выиграл какой-то приз по билетику в магазине электроники, и нам предложили бесплатную поездку. И мы все притворились, что мне шестнадцать. Год туда или год сюда, по моему, это небольшая разница, правда?

– Правда. Но иногда большая. А что вы делаете в этом зале и на этом этаже?

– Для начала не называйте меня «вы». Я ведь намного младше вас. Если честно, то я потерялась. Вчера мы всей семьей засиделись в баре, мама выпила и отчего-то стала плакать. Мне, конечно, не дали ничего, что крепче пива. Они у меня строгие, заботятся о своей малютке. Я сегодня проснулась поздно, и в комнате никого не было. Я пошла их искать. Потом мне стало любопытно, и я спустилась сюда. Нашла этот инструмент. Кажется, это настоящее дерево. У нас в комнате, дома, стоял такой же, но пластмассовый. Я всю жизнь мечтала научиться на нем играть.

– Ты прекрасно играешь, – сказал Алекс.

– Да ну, на самом деле очень плохо. Но у меня еще есть время научиться.

– Какой сейчас год? – спросил он.

– Вы потерялись во времени? – удивилась Ася.

– Что-то вроде того.

– Тогда я вам подскажу. Девяноста третий, конечно.

– В девяноста третьем мне было всего семь лет.

– Заманчиво. Но вы меня обманываете. Заманчиво было бы встретить пришельца из будущего, но они вряд ли к нам заглянут. Пока их никто не видел. И у нас ведь скучно. В будущем, я уверена, будет веселее. Прощайте. Родители будут волноваться. Они наверно, меня заждались. Приятно было познакомиться, пришелец.

Желтый огонек все-таки появился снова. Значит, враг вычислил ее. Молодцы, хотя могли бы и раньше. Теперь делаем следующий ход.

Здесь она имела несколько вариантов, но все они не вполне подходили. Что поделаешь, приходится рисковать. Хотелось, конечно, выиграть без потерь.

Она решила поставить майнд-блок. Блок был куском значимой для личности информации, но чужой информации, которая срасталась с собственным разумом и становилась своей. При удачно поставленном блоке тюнер ошибался, принимая одно сознание за другое. Тюнер ошибался. Такие операции всегда болезненны. Но ничего не поделаешь.

Она выбрала наугад один из нескольких тысяч блоков, которые имелись в памяти системы – и сразу же оказалась в темном помещении. Здесь были темные, темно-коричневые, полы, и стены, обшитые каким-то дорогим и красивым материалом. Высокие потолки, мягкая и слегка торжественная тишина. Она знала, что находится внутри учебного корпуса, но не помнила, что это: лицей, просто школа или университет. Она знала лишь, что любит и ненавидит это место одновременно. Она шла на костылях, потому что всю жизнь ходила именно так. Что-то вроде этого, потому что точно она сказать не могла. Сейчас она плакала, потому что в душе была обида. Она шла по коридору, прислушиваясь к голосам, доносившимся сквозь двери. Как ни странно, никто не кричал, не визжал и не вопил, как обычно бывает в таких местах. Некоторые двери были приоткрыты и она видела ряды прилежных студентов, занятых делом, склонившихся над виртуальными деками. Она вышла на лестницу, ярко освещенную наклонным вечерним солнцем, и неосторожно поставила костыль на край стертой посредине и потому вогнутой мраморной ступени. Костыль соскользнул, и она полетела лицом вниз. Мир перевернулся вокруг нее. Жуткая боль в шее и спине, боль, вонзившаяся, как нож.

Когда Лора очнулась, она хватала ртом воздух, как рыба на берегу. Та девушка, чье воспоминание теперь стало своим, наверняка сломала себе шею. Но она должна была остаться жива, иначе воспоминание невозможно было бы записать. Но самое неприятное в майнд-блоках не то, что они почти всегда связаны с сильной болью, а то, что они неаккуратно вырезаны из чужих жизней. От каждого из них тянутся тысячи ниточек чужих воспоминаний и надежд, которые теперь стали своими, родными, сокровенными, но большинство из этих нитей просто и жестоко обрываются в пустоте. Можно сойти с ума, пытаясь сопоставить и согласовать многие дальние отголоски одного-единственного воспоминания. Но не делать этого тоже невозможно: ты чувствуешь себя так, будто забыл собственное имя, имя своей матери или десяток самых привычных слов родного языка. Когда боль прошла, Лора начала вспоминать, распутывая клубки ассоциаций. Так вспоминаешь, восстанавливая и домысливая, страшный сон, если неожиданно просыпаешься.

Кем я была? Что я сделала и откуда такая обида? Кажется я помню, что после этого меня привезли в госпиталь и я пыталась орать, что не хочу жить, и у меня был сломан позвоночник. Но это совсем смутно, будто сон, который видишь во сне. Вот тут, наверняка, они и записали кусок моего сознания, потому что я не знаю, что случилось дальше. Дальше обрыв. Может быть, я умерла. Лучше не думать об этом сейчас. В любом случае, это еще не раз возвратится в ночных кошмарах.

Желтый огонек пока исчез, нормально, нормально. Это ничего не значит, он может появиться снова. Теперь можно подождать. От каждого движения голова звенит, как пустая кастрюля, по которой бьют молотком. Это пройдет через несколько минут, надо лишь отдохнуть.

Она отодвинула гравикресло, и голубые нити сверкнули неоновым блеском; легла на диван и закрыла глаза. С закрытыми глазами она слышала, как кто-то вошел в комнату и узнала человека по шагам.

– Он снова горит, – сказал Алекс.

– Кто?

– Тот желтый огонек, о котором ты мне говорила. Это плохо?

– Это нормально, – ответила она. – Это значит всего лишь, что уже не в наших силах от них спрятаться. Я поставила майнд-блок, но они все равно меня обнаружили. Больше мы прятаться не будем.

– Нам обязательно прятаться?

– Тебе не обязательно. Проблема в том, что они не просто просканировали мои мозги. Они поставили мне майнд-мину. Это значит, что, если они меня не потеряли до сих пор, то в любую секунду они могут сварить мои извилины всмятку. Или вкрутую, если им так захочется. Им достаточно шевельнуть пальцем – и меня не станет. Сбежать от тюнера, как ты понимаешь, я не могу никуда. Никуда и никогда. Я полностью в их власти.

– Если убрать мину?

– Это нереально. При малейшем воздействии она взорвется.

– Тогда мы пропали?

– Ни в коем случае, – ответила Лора, – ни в коем случае. Война еще только началась. Просто мы нападем на них первыми.

Алекс помолчал, что-то обдумывая.

– Если ты победишь, – сказал он, наконец. – Если у тебя получится, что ты собираешься сделать со всеми этими людьми?